Скала альбатросов - Альберони Роза Джанетта

«Самнит» прибыл в Палермо, счастливо избежав ужасной бури, едва не потопившей «Авангард» адмирала Нельсона, на котором находились король, королева, Матильда и Мария Луиза фон Граффенберг. Марио вспомнил, что королева собственноручно составляла список пассажиров, которые могли подняться на борт «Авангарда», и позаботилась о своей подруге и ее дочери, но, конечно, не о каком-то апулийском маркизе, который никогда не вызывал у нее симпатии.

Караччоло, лучше Нельсона знавший этот маршрут, поскольку проходил его сотни раз, не вышел в открытое море, а обогнул Усти-ку, укрывшись таким образом от бешеного ветра.

Марио вспомнил, как прибыл в Палермо «Авангард» с изодранными парусами, как после шторма весь королевский двор находился в полнейшей прострации. Ночью у принца Альберто, которому было всего шесть с половиной лет, вдруг начались судороги, и он скончался на руках Эммы Гамильтон. Корабль пришел в Палермо с маленьким покойником на борту. Разумеется, без пушечного салюта. Одна только Эмма Гамильтон отлично владела собой с чисто английским хладнокровием.

Палермо встретил их холодом, даже снегом.

Сначала Марио с остатками своего гарнизона оставался в окрестностях Багерии, а потом отправился к жене в небольшой, плохо отапливаемый особняк неподалеку от палаццо Колли — временной резиденции двора. Король, обвинивший жену в поражении, пытался отстраниться от нее. И королева еще более сблизилась с Эммой Гамильтон и Нельсоном, расположившимися в палаццо Пелагония. Обе Граффенберг, естественно, почти все время находились при королеве, утешая ее и терпеливо выслушивая горячечные рассуждения о мести, которую она вынашивала.

Павший духом Марио чувствовал себя униженным и одиноким. Он медленно поднялся по широкой беломраморной лестнице. В дверях стояли часовые в светлых мундирах. Они ничего не спросили у него, и маркиз направился в апартаменты своей жёны.

Марио застал жену в небольшой гостиной, отделанной в стиле рококо. В комнате больше никого не было, но чувствовался какой-то чужой запах. Должно быть, отсюда только что вышла подруга. Мария Луиза сидела перед большим зеркалом и наклеивала на щеки мушки. Мода на них давно прошла, но его жена все еще придерживалась ее. Наверное, потому что подражала матери.

Маркиз посмотрел на жену и еще раз убедился, что нисколько не любит ее, не испытывает к ней никаких чувств. Даже желания нет, осталась только привычка к этой высокой женщине с холеной кожей, с розовыми от природы щеками. Здоровая женщина, крепкая. Уверенная в себе. Вся в мать, подумал Марио. Каждый раз, глядя на нее, он видел старую Граффенберг, высокую, внушительную старуху, надменную, немного глуповатую. Однако преданную. Да, Граффенберг оставалась преданной королеве. Как собака своему хозяину. Она была не советницей королевы, а всего лишь ее эхом. Что бы ни подумала ее величество, то же самое тотчас думала и Граффенберг. А потом сообщала высочайшее мнение своей дочери. Так что существовал как бы канал прямой связи от короны к нему, Марио. Канал, который функционировал только в одном направлении — сверху вниз.

Марио почувствовал сильнейшую досаду. И все же она оставалась его женой, никуда не денешься. Ну как ей не надоело слушать одну только мать! Как могла она внимать только тому, что говорилось в англо-австрийских кругах? Столько лет прожила в Неаполе, но ничего, совершенно ничего не постигла, подумал он, и никого не поняла. Даже его. И теперь оказалась вот тут, на Сицилии, в городе, который так же далек от нее, как Африка. Потерпеть поражение, находиться в опасном окружении, которому нельзя доверять. — асе это ему понятно, как понятно и одиночество королевы, а также его теши. Всем им невероятно страшно.

В молодые годы королева слыла чистосердечной женщиной. Хотела записаться в масонскую ложу. Но ее идеалы просветительства развеяли Французская революция и жестокая казнь сестры Марии Антуанетты. С тех пор словно ураган пронесся над ней, над двором, над королевством.

Марио вздрогнул — жена с удивлением уставилась на него.

— Что с тобой? — встревожилась она. — На тебе лица нет.

— Я размышлял о тебе и твоей матери, — ответил маркиз, усаживаясь в причудливое кресло и закидывая ногу на ногу. — Думаю, что вы чувствуете себя тут одиноко и в опасности, — он проговорил это без какой-либо язвительности, а только с печалью в голосе.

— Но у нас есть для этого основания, тебе не кажется? — заметила Мария Луиза, продолжая заниматься макияжем — неторопливо, тщательно. Она прихорашивалась, конечно, не для него, не ощущалось в ее движениях оживленности и волнения влюбленной женщины, которая беспокоится, как бы не показаться своему мужу недостаточно привлекательной. А вот он зачем пришел сюда, в ее комнату?

— У нас у всех есть основания чувствовать себя здесь одиноко. Мы остались один на один с врагом, который сильнее нас.

— Это неправда, что французы сильнее нас!

— Кто бы это говорил! — с раздражением заметил Марио.

— Это я тебе заявляю. Адмирал Нельсон вскоре выступит в поход на Неаполь. Туда прибывает русский десант под командованием Суворова. Он высадится в Апулии, и французы будут изгнаны. Тогда мы вернемся в Неаполь и всех перевешаем.

— Мария Луиза, прошу тебя, оставь эти бредни. Давай попытаемся лучше как-то иначе наладить нашу жизнь. Нельсон, это уж точно, со своим флотом помешает французам высадиться в Сицилии. Мы в надежном укрытии.

— Выходит, и ты уже попятился, да? — произнесла Мария Луиза, оборачиваясь к мужу. — И ты отступил, как все неаполитанцы?

— Что ты хочешь этим сказать, Мария Луиза?

— То, что сказала. Ты тоже, как все, думаешь только о собственном покое и хочешь бросить королеву на произвол этих canaille [57], — Мария Луиза решительно поднялась и принялась ходить по комнате, иногда останавливаясь и трогая то кресло, то балдахин над кроватью, то оконные занавеси. Она проделывала все это с явным недовольством. Ничто в комнате не устраивало ее.

— Что ты такое говоришь? — воскликнул Марио, тоже поднимаясь с кресла. — Видишь ли, мы не во Франции. Здесь нет canaille, а есть народ, который стоит за короля и королеву, — Марио постарался успокоить жену, голос его звучал дружески.

Но она вдруг закричала:

— Помолчи!

Ее грубый приказ прозвучал, словно неожиданная пощечина. Он никогда бы и не подумал, что эта глупая кукла способна дойти до такого взрыва. Подобным тоном говорить с ним! Так, возможно, могли разговаривать друг с другом разве что старые супруги, но молодые, недавно поженившиеся люди — это уж слишком! Даже его собственная мать никогда не приказывала: «Помолчи!» ни мужу-маркизу, ни своему сыну. Его мать — деспот по натуре, но и она все же употребляла более соответствующие своему положению выражения. С ним она тоже бывала иной раз тверда, иногда ласкова, но никогда не позволяла себе грубить. А Мария Луиза сейчас вела себя, словно деревенская баба.

Марио хотел было сказать жене: «Сама помолчи! Так ты можешь обращаться к матери или к своей горничной. Со мной никто никогда не разговаривал таким тоном. И ты должна бы уже понять это. Но ты не знаешь меня и знать не желаешь, и нам не о чем больше говорить». А потом следовало бы выйти из ее спальни, хлопнув дверью. Но она ведь до такой степени глупа, что даже не поймет его поведения. Она побежит в слезах к королеве, и обстановка накалится еще больше. Нет, сейчас поступать так, как ему хочется, не стоит. Марио опять опустился в кресло и, снисходительно посмотрев на жену, спросил:

— Почему?

— Помолчи! Ты же знаешь, что все обстоит совсем не так! И отлично понимаешь, что весь этот сброд только и ждет случая уничтожить нас всех, гильотинировать. И ты заодно с ними.

— Но твои слова лишены всякого смысла. Кто тебе внушил подобную чушь? Твоя мать? Королева? Мария Луиза, поверь, я видел своими собственными глазами, клянусь тебе! Сдавались генералы, коменданты крепостей, аристократы. А народ, чернь, напротив, никогда не шли на поклон к французам. Простые люди сражались за короля, тысячи итальянцев погибали за него.