Скала альбатросов - Альберони Роза Джанетта
— Какой священник?
— Не притворяйтесь святошей. Тот, с которым вы жили на Тремити.
— Падре Арнальдо? Но я жила не с ним, а со своими родителями… Какой же вы гнусный человек! Это же наговор! Вы отвратительны! Явились сюда обливать меня грязью! Почему вы не в Неаполе? Почему не исчезли с глаз моих навсегда?
— Кто бы это говорил! Вот вы действительно умеете мастерски исчезать! Ваш план давно заготовлен, не так ли? С этим, как его прикажете называть? С вашим прелатом, вашим любовником, вашим… — Марио слепил гнев, но он почувствовал, что Арианна вот-вот разразится рыданиями. Он охотно довел бы ее до слез и заставил бы убежать из зала, но вовремя спохватился, поняв, какой скандал может спровоцировать.
Арианна принялась отчаянно искать глазами Джулио. Муж оказался поблизости, спокойный и улыбающийся. Он ободряюще кивнул ей, потом указал глазами на Марио, покачал головой и наконец подмигнул. Мимика и жесты Джулио были более чем красноречивы. «Да-да, я здесь, я рядом, — хотел сказать он, — не волнуйся, это же сумасшедший, но мы с тобой всё понимаем, и не нужно ничего бояться».
Когда Джулио и Шробер, вальсируя, отдалились, Марио и Арианна сумели взять себя в руки. Она, однако, решила не отпускать Марио, не кольнув его хотя бы раз как следует. Ах, будь у нее опыт Шробер! Или появилась бы возможность попросить совета у принцессы! Нет, она должна все решать сама. Этот человек — подлец! У него не хватило смелости жениться на ней, он подчинился настояниям матери, воле королевы и всех аристократов, окружавших его.
— Знаете, маркиз, — спокойно сказала графиня, — здесь, в Милане, я осознала, почему во Франции произошла революция, поняла, кто на самом деле виновен в казни королевы и короля.
— Ах вот как, вы, значит, пополнили свое образование? Так кто же?
— Аристократы, ослепленные гордостью, заботившиеся только о своих кастовых привилегиях, бессильные что-либо решать, не способные действовать, не умеющие чувствовать. Бесхребетные, впавшие в детство, черствые аристократы, такие же ничтожества, как вы.
Танец окончился.
Марио, не ожидавший столь решительного нападения, был ошеломлен. Арианна воспользовалась его растерянностью, высвободилась из объятий и стремительно направилась к мужу. Джулио шел ей навстречу вместе с графиней Шробер, продолжая оживленный разговор. Извинившись перед нею, он заботливо обратился к жене:
— Ты хорошо себя чувствуешь, мое сокровище?
— Я немного устала.
— Графиня, наша Арианна недавно стала мамой и еще не совсем окрепла. Как вы считаете, простим ее?
— Моя дорогая, поскорее присядьте сюда, отдохните, — предложила Шробер, дружески беря графиню под руку. — Идите ко мне! Мы, женщины, должны помогать друг другу в этом мире неистовых и грубых мужчин.
Когда все разошлись по своим местам, Арианна заметила, что Марио нет в ложе эрцгерцога. Она опустилась в кресло и поискала его глазами. Молодой маркиз разговаривал с графиней Сербеллони.
Теперь публика разошлась по всему залу. Протокольная часть завершена, каждый мог располагаться, где хотел. Арианна обратилась к мужу.
— Не оставляй меня одну, — шепнула она ему. — Никогда.
ИНТЕРМЕЦЦО
На другой день после встречи с Виргилией со мной произошла глупая история.
Вернувшись в гостиницу, я долго не могла уснуть. Ее рассказ перенес меня далеко от Тремити, вернул в Милан, где я прожила большую часть жизни.
Разрушилась чудесная атмосфера отдыха. Я вспомнила про все свои служебные дела, прерванные из-за отпуска, про тягостную историю с моим немецким издателем. Как всегда, одна неприятность словно напоминала о другой, всплыли и все прочие огорчения, разочарования и досадные мелочи, навалившиеся на меня в последнее время. Я чувствовала себя очень усталой.
День выдался жаркий; гуляя, я спустилась в бухту на южном побережье Сан-Домино, и на обратном пути в гору совсем измучилась. Я наспех перекусила и ушла в свою комнату, собираясь отдохнуть. Но едва я уснула, как меня разбудили женские голоса.
Еще вчера в соседнем номере жили две американки — полные приветливые дамы. Они уехали, и там появились какие-то другие женщины. Они оживленно болтали. Я различала только отдельные фразы. У одной голос был высокий и резкий, у другой — низкий и глухой. Отчетливо слышались лишь отдельные восклицания первой, а вторая все время что-то нудно бубнила. Они обсуждали жениха чьей-то дочери. Высокое сопрано подробно; до мелочей перечисляло все его недостатки. Другой голос выставлял свои соображения, подливая масла в огонь. Женщины громко разговаривали у самого моего окна, и я рассердилась — в таких условиях невозможно отдохнуть!
Я всегда терпеть не могла наглецов, которые не считаются с удобствами других людей и не замечают чужих проблем. Ну, к примеру, стараются обогнать тебя на машине, чтобы занять присмотренное тобою на стоянке место. Ненавижу и себялюбцев, что беспардонно сигналят клаксоном, оповещая весь мир о своем существовании. Мои соседки принадлежали к той же категории — самые настоящие эгоистки. Разве не знали они, что люди здесь в два часа дня ложатся отдохнуть? Неужели не понимали, что живут в гостинице, где самое дорогое — тишина? Хотела было позвонить хозяину и попросить его вмешаться, но подумала, что он тоже, наверное, отдыхает в этот час.
Я набралась смелости, открыла окно и выглянула на террасу. Молча с укором посмотрев на женщин, я захлопнула ставни. Соседки перестали разговаривать и ушли в свою комнату. Я легла, и только уснула, как вдруг они снова разбудили меня громким смехом. Вне себя от возмущения, я выскочила на террасу. Они преспокойно расположились, обнаженные, в шезлонгах и загорали. Увидев их бесформенные голые тела, я разозлилась еще больше.
— Пожалуйста, разговаривайте потише, — сухо произнесла я, — я отдыхаю.
— Ну и отдыхайте себе на здоровье, — ответила мне обладательница резкого голоса. — Вы нам не мешаете!
Я вскипела негодованием и высказала все, что думаю о них. До драки дело не дошло, но мы обменялись всеми самыми ядовитыми фразами, какие только могли придумать. Мы орали друг на друга, разбудив всю гостиницу. Под конец я громко хлопнула дверью и упала на кровать, задыхаясь в приступе неистовой ярости. Женщины перестали разговаривать, но возбуждение мое оказалось, видимо, таким сильным, что уснуть я уже не смогла. Встала и ушла из номера, а позднее, увидев хозяина, пожаловалась ему, и он пообещал поговорить с ними.
Мое самолюбие было удовлетворено. Вечером я увидела соседок за ужином. Они сидели за соседним столиком и притворились, будто не замечают меня.
К Виргилии я пришла уже в нормальном состоянии, но в глубине души что-то еще свербело: мучила какая-то опустошенность и острое недовольство собой.
Виргилия пристально посмотрела на меня.
— Что случилось? Поругалась с кем-то?
Меня поражала ее способность угадывать чужие мысли, она всегда безошибочно определяла, что я делала.
— Действительно, поругалась с соседками. А вы откуда знаете?
— Поняла по твоему виду. Гнев оставляет на лице неизгладимый отпечаток. Совсем иные следы возникают от страха или усталости. Когда человек ругается, он так распален и возбужден, словно с кем-то физически борется. И взгляд у него тупой, как у человека, который не соображает, что творит.
— Утром я проснулась в дурном настроении, — объяснила я, — после вашего вчерашнего рассказа.
— Мой рассказ вернул тебя в привычный мир, и ты с удовольствием окунулась в него. Тебе хотелось побушевать, и ты спровоцировала людей на скандал.
— И не думала, уверяю вас!
Мне хотелось оправдаться перед Виргилией, и я коротко рассказала о случившемся в гостинице.
— Вот видишь, ты сама вызвала их на ссору, — сказала Виргилия. — Когда выглянула на террасу, следовало вежливо попросить женщин помолчать, объяснить, что тебе нездоровится. Они уважили бы твою просьбу. А ты лишь смерила их надменным взглядом, тем самым только озлобив. И они отомстили тебе. Ссора, как и война, похожа на западню, она колдовски заманивает нас в ловушку и становится преградой на пути к нашей цели.
