Скала альбатросов - Альберони Роза Джанетта

— Почему вы так говорите, Виргилия? Как вас понимать?

— Я наблюдала за тобой на празднике, когда, восхищаясь фейерверком, ты смотрела, как взлетали и падали искры. Божественные искры — это души людей, рассыпанные во Вселенной. И они должны вернуться к Нему, к Его небесному простору. Вот таков наш путь. И наша цель.

— И тут неизменны какие-то препятствия, которые с помощью колдовства держат нас в плену, мешают нашему устремлению к Всевышнему, не так ли? — поинтересовалась я.

— Наше тело тоже колдовство, и жизнь — колдовство. Каждая божественная искра не однажды проникает в наше тело, переходя в разные жизни. Так произошло и с тобой. Подумай, чего ради я провожу ночи напролет, рассказывая тебе историю женщины, которая жила два столетия тому назад? Чтобы ты потом тратила время на ссоры со своими соседками? Затевала эту жалкую личную войну?

— Виргилия, — взмолилась я, — не понимаю, в самом деле не понимаю, какая связь между тем, что вы рассказываете, и моей собственной жизнью, моей дочерью, моей судьбой. Почему прямо не объясните?

Виргилия строго посмотрела на меня:

— Но я говорю совершенно ясно, я сообщаю тебе все, что можно сказать, А ты должна лишь осмыслить сказанное.

Удрученная и растерянная, я нерешительно опустилась в плетеное кресло и закрыла глаза. Как чудесно!

Я опять слышала голос Виргилии. Она продолжала свой рассказ.

ШЕСТАЯ НОЧЬ

БЕГСТВО В ПАЛЕРМО

Неаполитанский военный флот горел в столичном порту. Языки пламени взвивались по пеньковым тросам и взлетали вверх по парусам. Едкий дым окутывал палубы, вырывался с бортов, опускался к воде, куда падали горящие обломки и бочки со смолой, стелился над вылившимся в море мазутом. Корабли горели в окружении лодок, заполненных моряками и рыбаками, с болью в сердце смотревшими на пожар — смотревшими, как пылает среди бела дня великолепный неаполитанский флот, хотя поблизости и в помине не было никакого врага.

Его подожгли англичане. Союзники англичане. По причине отнюдь не убедительной для потрясенных донельзя людей. А она состояла в том, что с суши к Неаполю приближались французские войска. Поэтому Нельсон [55] и приказал уничтожить почти весь флот. Дабы он не попал в руки врага.

Только нескольким кораблям, в том числе «Самниту», флагману под командованием старого адмирала Франческо Караччоло [56], разрешили уйти в Палермо, куда поспешно удалился на своем грозном «Авангарде» и сам Нельсон. На нем спаслись также король, королева, знать, самая близкая к короне, и, разумеется, премьер-министр Эктон и супруги Гамильтон.

Глаза Марио покраснели от дыма и слез. Он, человек военный, конечно, не имеет права распускать нюни. Но когда «Самнит» вышел из порта и Марио увидел, как скрывается за горизонтом Неаполь, то почувствовал, что теряет нечто очень дорогое. Неаполь стал для него необыкновенным городом, который он покидал теперь как рядовой солдат, не будучи в силах сделать что-либо для его защиты. Прежде маркиз никогда не замечал, как любит этот город, как много он значит для него, да и не только Неаполь, а, наверное, весь полуостров, вся Южная Италия, и его родная Апулия прежде всего. Раньше у Марио не находилось времени хорошенько поразмыслить об этом.

Его захватил водоворот этой невероятной войны: победное наступление на Рим и позорное отступление. Маркиз прибыл в Неаполь вместе с отступающими войсками, с потоком нищих и рабочих, не желавших допустить вступления французов в Неаполь и грудью вставших на защиту родного города. Под грохот барабанов они волокли пушки, тянули ящики с амуницией.

Откуда знали они, где находится враг?

Марио не понимал этого.

Кто командовал ими?

Казалось, никто не отдавал никаких приказов.

И все происходило как в муравейнике, где каждое насекомое точно знает, что ему делать. Странная это оказалась война. Говорили, будто она началась случайно из-за устроенного королевой заговора. После гибели на гильотине своей сестры Марии Антуанетты неаполитанская королева Каролина словно с ума сошла. Она поставила цель во что бы то ни стало отомстить французам. И воспользовавшись уничтожением флота Наполеона при Абукире, договорилась с Нельсоном, что он поможет ей изгнать французов из Рима и возвратить город папе. Но король решил посоветоваться с австрийским императором. И тогда королева заплатила тысячу дукатов курьеру за то, чтобы он доставил ответное письмо императора ей, а не мужу.

Марио помнил, как ему тайно рассказал об этой интриге маркиз Карапелли, когда они гуляли по королевскому парку, опасаясь посторонних ушей.

— Королева поступила весьма и весьма неосмотрительно, — почти шепотом говорил старый маркиз. — Она вскрыла письмо в присутствии лорда Эктона. Они вместе зачеркнули слова императора, советовавшего не предпринимать никакого похода. Потом при помощи умельца подделали почерк и вписали новый текст, подтверждающий согласие монарха начать войну. Так что в письме, которое получил король, подлинной осталась лишь подпись императора. Так мы и ввязались в войну с французами. Начало ее, как видите, весьма предосудительно.

Но достойно порицания и все остальное, подумал Марио. Командующим армией союзников был назначен австриец Мак, а его помощниками — генералы Так и Пак, и народ тотчас придумал речевку: «Слава Маку, Таку и Паку, что в Неаполе сделали каку!» Марио заметил, что невольно улыбается.

Неаполитанская армия по численности в три раза превышала французскую. Но командующий разделил ее на три части, и каждая оказалась слабее противника. В результате войска потерпели поражение. Впрочем, поражение ли это? А состоялось ли вообще какое-либо сражение?

Марио удивился, при всей путанице и сумятице он никогда прежде не видел происходящее так ясно, как теперь. Раньше он, помнится, кипел, протестовал. А сейчас, осмыслив все события в целом, он по-другому увидел их — гротеск, да и только! Нет, неаполитанская армия не терпела никакого поражения — она просто сдалась на милость неприятеля.

Одна за другой без всякого сопротивления сдавались крепости. Командующие поднимали руки. Казалось, они только и ждали возможности сдаться. И поступали так потому, что одни стояли на стороне противника, а другие считали себя якобинцами, третьи, хоть и не были якобинцами, сдавались потому, что им словно бы надоел король и они мечтали только об одном — чтобы их оставили в покое!

Зато сопротивлялся народ. Города Абруцци и соседних областей превратились в крепости. Простые люди вооружались против французов старыми охотничьими ружьями, шпагами, пиками, серпами, складными ножами и даже вилами. Сражались в Борго Велино, Читтадукале, Антродоко, Акуиле, Пеполи и самым отчаянным образом — в Неаполе.

Сколько невозвратных потерь понесла армия? Лишь несколько сотен. А жителей погибли тысячи, многие тысячи. Но сопротивление французам продолжалось, не ослабевая ни на час.

Марио утер глаза платком. Все было поставлено с ног на голову. Народ взял на свои плечи то, что надлежало совершить армии, а армия делала то, что должен был делать народ. А зачем сам он плывет на этом корабле? Он же солдат. Почему не остался со своим народом? Почему отправился вслед за двором? Не из страха же, разумеется. И не за своей женой. Он может преспокойно обойтись без нее, а она — без него. Она вышла замуж за его титул. Он удирает из-за лени и глупости. И ведь он уже не впервые безвольно следует за событиями.

Он женился на Марии Луизе из политических соображений. Или, быть может, ради того лишь, чтобы забыть Арианну, эту гадкую лгунью! Как он ненавидит ее! Он вдруг заметил, что до боли вцепился в ванты. Разжал пальцы и усмехнулся. Нужно вычеркнуть ее из памяти, только тогда он сможет действовать и думать как мужчина.

Он осмотрелся. Неаполь уже исчезал в дымке. Справа оставался остров Капри. Слева на горизонте виднелись берег Сорренто и гора Фанто. Впереди по курсу — волны. Марио почувствовал усталость. Направился было вниз, в каюту, и увидел на полубаке адмирала Караччоло, который приветливо махнул ему рукой. Марио так же ответил на приветствие и спустился по трапу.