Стефан Дичев - Путь к Софии
Он расстегнул ее пальто.
— Андреа! — прошептала она, и он не понял, корит его она или зовет?
Но губы ее ждали, и вся она ждала — и он вдруг сжал ее в объятиях и, задыхаясь, проговорил:
— Чего мы ждем? Ты моя! Моя ты, да?.. Так чего же…
Он целовал ее и лихорадочно расстегивал корсаж. Сгорая от стыда, она повторяла.
— Та женщина войдет... — И инстинктивно отталкивала руку, а губы ее и все ее тело тянулись к нему.
— Вот она... идет! — с ужасом воскликнула она, потому что из коридора донеслись звуки шагов.
— Почему околачиваешься в коридоре, — послышался писклявый голос папаши Жану. — Что у тебя, работы нет, что ли?
— Я как раз жду работу, — ответила Мериам.
Шаги удалились.
— Что это за люди? Почему они говорят по-французски? — испуганно спросила Неда, закрыв лицо руками.
Андреа приподнялся, но не ответил ей.
— Что это за люди?— настаивала она.
— Не спрашивай меня... — сказал он и подумал: «Вот куда я ее привел! Ее — такую чистую. В публичный дом, на эту грязную постель — кто только не лежал здесь с Мериам? Да и я сам... До чего же все это отвратительно! Неужели я хочу ее испачкать, приравнять к той? Нет, нет! Не здесь, нет!»
Сделав над собой усилие, чтобы рассеять ее смущение, он сказал с шутливой заговорщической улыбкой:
— В самом деле, ведь сюда может кто-нибудь войти!
— Ты мне ничего не говоришь, кто она?
— Несчастная женщина, — сказал он, и ему показалось, что за дверью в темном коридоре плачет Мериам.
— Но она хорошая, Андреа. Я это чувствую!
— Да. За мною гнались. Мне пришлось здесь укрыться — другого выхода не было.
Неда поднялась. Отведя назад руки, она застегивала корсаж и слушала его.
— Помочь тебе?
— Нет, нет, — улыбнувшись со смущенно-счастливым выражением золотисто-янтарных глаз, сказала она. Но тут же добавила: — Ох, никак не могу среднюю пуговку...
Он притянул ее к себе, наклонился, чтобы застегнуть пуговку, а губы его то пробегали по рассыпавшимся русым волосам, то обжигали ее точеную шею, а она тихонько и все также смущенно, счастливо смеялась, пока вдруг не опомнилась и испуганно не обратилась к нему:
— Я совсем позабыла сказать тебе самое страшное... про награду
— Какую награду?
— За твою голову, Андреа! Мне так страшно, так страшно, — простонала она и, крепко обняв его, заплакала.
— Ох, осторожней! Ты мне нажала на плечо! — сказал он, хотя рана его уже не болела.
И сразу же ее прежний страх отодвинулся, и она с тревогой стала расспрашивать, когда и где его ранили, хотела сама перевязать рану. Но он переменил тему разговора. И они опять заговорили про свою любовь, про все то прекрасное в жизни, которое существует, несмотря на страдания, и о чем единственно имело смысл говорить.
Глава 16
Хотя Филипп сидел в фаэтоне рядом с ослепительной в своей серебристой шубке Маргарет, хотя он улыбался, разговаривая с нею, и время от времени надменно кивал кланявшимся ему знакомым, с завистью глядевшим на него, он не был весел и не ощущал естественного для него горделивого наслаждения. Напротив, всю дорогу от дома до Черной мечети он был подавлен и неспокоен.
«Надо было придумать какой-нибудь благовидный предлог и отказаться от этой поездки, — размышлял он. — Ехать для того, чтобы увидеть финал злодеяния, повод для которого ты дал сам?! Нет, глупо заниматься самообвинением, — ободрял себя Филипп. — Да и с какой стати? Ведь я назвал только Будиновых, и то сыновей, и ни один из них не арестован, хотя они этого заслуживают! Значит, я не имею никакого отношения ко всему этому...» Но с той ночи ведь в самом деле по всему городу начались аресты. Среди арестованных были его родственники, его друзья — люди, которые накануне вечером сидели у них за праздничным столом вместе с Сен-Клером. Как же он теперь будет глядеть им в глаза, как будет интервьюировать их вместе с Маргарет?
Когда они миновали площадь Кафене-баши и поехали по улице Кадим, то есть по Самоковской дороге, Филипп уж плохо владел собой.
— Вы что-то рассеянны, мой дорогой? — удивилась Маргарет.
— Вовсе нет! Просто я думаю, какой интерес может представлять такая корреспонденция...
— Возможно, вы правы. И все-таки людям любопытно! Бог мой, отчего вы так побледнели? — рассмеялась она и взяла его за руку. — У вас есть родственники среди арестованных?
— Нет, — сказал он. — И вообще, я о них не думал.
Едва только он произнес эту ложь, ему сразу же стало легче. Родственники! Да какое значение имеют в такое время родственные и дружеские связи! И разве он знает о действительных причинах ареста его родственников и друзей! Взять хотя бы того же бай Димитра Трайковича — одно время он был замешан в какую-то комитетскую историю и даже сидел, помог его освобождению кто-то из тогдашних консулов. А разве ему не известно, что брат Филаретовой, как и она сама, только и ждет, когда придут русские?
Слева от дороги открылась продолговатая площадь перед окруженной трехметровой стеной Черной мечетью. Посередине фасадной стены были большие ворота из железных прутьев, за ними еще одни, деревянные, которые скрывали от глаз внутренний двор. У восточного края стены стояла длинная казарменная постройка полицейской комендатуры — когда-то это была бесплатная харчевня для мусульманской бедноты из окрестных слобод.
Все это было давно известно Филиппу. Сейчас он глядел на толпу, плотно заполнившую покрытую снегом площадь. В большинстве это были болгары. Остальные — турки. Первые — покорные, испуганные, вторые — озлобленные, они, видимо, пришли сюда давно и проявляли нетерпение.
— Нам повезло! Их еще не вывели!— обрадовалась Маргарет.
— Предлагаю встать здесь, в сторонке, — сказал Филипп.
Взгляды толпящихся людей пугали его. Она кивнула.
— Сойдем?
— Как вам угодно, Маргарет. Но из фаэтона будет видно лучше.
Она кивнула снова и вынула свою записную книжку.
— Есть ли тут близкие тех, ваших... Вы понимаете, что я хочу сказать?
Да, Филипп понимал. Он огляделся. Матери, жены, отцы, дети... Все они безропотно ждали, перешептываясь, тихонько плакали, и что-то тягостное, казалось, нависло над всей площадью. Он хотел перевести взгляд на шумную толпу турок, пришедших сюда, чтобы продемонстрировать свое торжество и нагнать страху на остальных, но вдруг в толпе болгар увидел крупного мужчину в пальто с большим меховым воротником. Отец! Кровь отлила от лица Филиппа — его отец, даже он тут... Если бы ему сейчас нанесли удар, это, пожалуй, вызвало бы у него меньшую боль... «А что если он обернется и увидит меня?! Но что с того, если он меня увидит? Пускай! Я не чувствую за собой никакой вины», — снова стал мысленно оправдываться Филипп, произнося в это же время имена, которые Маргарет с трудом заносила в свою записную книжку.
— Повторите, как? Жена Димитраки Митовича. Да. Еще кто?
— Поглядите, отец ваш тоже тут! — сказала она немного погодя и погрозила ему насмешливо пальцем. — Почему же вы меня обманули, что среди арестованных нет ваших близких?
— У меня в самом деле нет, Маргарет! У моего отца... кое-кто из них были его друзьями...
— И все-таки разве мог кто-нибудь из нас предположить, что этот симпатичный доктор Будинов занимается шпионажем! Я об этом осведомлена совершенно точно, разумеется. (Кем? Кто успел ей доложить — Амир или Сен-Клер?) А его брат... О, брат его просто очарователен! Будет ужасно, если его повесят за поджог каких-то складов. Впрочем, прежде чем они смогут это сделать, им надо будет его поймать, не так ли? — заметила она насмешливо, и Филипп уже вовсе не мог понять, на чьей же она стороне в эту минуту.
«До чего же она беспринципна! — возмущался он. — Любовница турка, а за кого стоит — не разберешь. Но, может, он ей уже надоел и потому она сейчас так легкомысленна?» — И Филипп вдруг уловил какую-то связь между этим предположением и ее приглашением отправиться вместе с нею сюда. Это должно было бы его обрадовать, но он остался холодным и обиженным.
— Смотрите, кажется, их выводят, — сказал он.
— Отворяют ворота. Пройдемте вперед!
— Подождем еще немного, — попросил Филипп.
Из переулка выскочил взвод конных жандармов. Послышались крики, брань. «Дорогу! Берегись!» Из распахнутых ворот стали выходить один за другим узники. Послышалось звяканье цепей.
— Вот они!
Словно по команде, с воплями и плачем провожающие кинулись к ним... «Отец!.. Иван!.. Хаджи... Дедушка, хаджи!..» В другом конце площади заорали, загоготали, засвистали турки. И комья снега и грязи стали осыпать женщин и детей. А жандармы, пришпоривая и нахлестывая коней, принялись прокладывать дорогу закованным в цепи.
— Скорее! — зло крикнула Маргарет, соскочила с фаэтона и начала пробивать себе путь в толпе.
Когда Филипп наконец поравнялся с нею, колонна узников, окруженная плотной стеной конных жандармов, уже прошла через площадь. На повороте он все же успел разглядеть крупное, полное отчаяния лицо чорбаджии Мано. Старый чорбаджия шагал, скованный общею цепью, его скорбный взгляд был обращен в сторону Филиппа, он делал кому-то прощальный знак, Филипп читал на его лице удивление, казалось, старик спрашивал: «Ну почему вы меня ссылаете? Ведь всю жизнь я был вашим покорным, верным слугой. Да и весь свой достаток я от вас получил!»
