Иван ФИРСОВ - От Крыма до Рима(Во славу земли русской)
Первую послевоенную кампанию эскадра в море не выходила, флагман почти каждый день сходил на берег, отдыхал в своем небольшом, но уютном домике. Частыми гостями у него бывали Голеккин и Данилов. В зимние вечера офицеры захаживали друг к другу, устраивали небольшие торжества. Бывали такие вечеринки и у флагмана, частенько на них звучала флейта хозяина дома. Данилов приспособил бывший дом Ме-кензи под театр, где офицеры разыгрывали короткие пьесы.
Когда Ушаков оставался один, нет-нет да и размышлял о прожитом, за плечами полвека, задумывался о будущем, бренности жизни… Немалого достиг он своим трудом. Флагман флота, контр-адмирал, в деньгах недостатка нет. Но иногда, глядя на молодежь, навеваются грустные мысли. Так уж сложилась его судьба, как говорится, Бог не обидел, наделил и умом в достатке, и нравом непорочным. Временами подводило здоровье, и, быть может, в эти минуты недоставало ему простой человеческой ласки…
А сам находил утешение для души в общении с простым матросами, которых нередко называл «дети мои». Ведь они тоже четверть века тянули служебную лямку, лишь изредка, на берегу испытывая подобие ласки и внимания…
И его душа, случалось, тосковала по чему-то неизведанному, теплу душевному и телесному, родному по крови, чем обделила его Природа и чего не суждено было ему испытать.
Вспоминал он своего младшего брата, Ивана, ко-лежского секретаря, обремененного большой семьей, не мздоимца, жившего на скудное жалованье.
На исходе кампании подал Ушаков рапорт, предоставить ему домовой отпуск. Так уж совпало, что одновременно поступило повеление императрицы, быть ему при дворе, в Петербурге. Не каждому адмиралу воздавали такие высочайшие почести.
Уезжал накануне Рождества, за себя оставил Голен-кина.
— Гляди, Гаврила Кузьмич, тереби Херсон и Николаев, чиновничьи души, сам знаешь, цидулю страшатся. Корабли к весне изготовить надобно, слух прошел, султану вновь неймется.
Командир Севастопольского порта, старинный приятель Ушакова, Голенкин, состоял, за неимением штатных должностей, в весьма странном чине — генерал-майорского ранга, флота капитан.
— Спокоен будь, Федор Федорович, писарям задам перцу и бумагу не пожалею, — шутил по-приятельски Гаврила Кузьмич, — токмо, сам знаешь, деньгу нам адмиралтейцы по полушке присылают. Ежели б мы с тобой свое жалованье не ссужали флоту, матросикам бы и каши не варили. В Петербурге кланяйся всем нашим знакомцам прежним.
Столица, высший свет отнеслись к Ушакову довольно равнодушно. Война закончилась, своих генералов в Петербурге пруд пруди. Долго, никуда не отлучаясь, ждал высочайшего приема Ушаков. Новый секретарь императрицы, бывший начальник канцелярии Потемкина, Василий Попов, остался недоволен невниманием Ушакова, о чем поведал графу Мордвинову: «Ко мне очень холоден, и я с ним виделся только во дворце».
Узнав о приезде Ушакова, навестил его сослуживец и приятель по Черному морю, капитан 2-го ранга Семен Пустошкин. Вспоминали перипетии службы в Херсоне, на эскадре Войновича. Как-то заглянул товарищ по Морскому корпусу капитан 1-го ранга Петр Карцов. Поведал о своей службе. Два года назад подал рапорт об увольнении, но потом вернулся. С откровением признался:
— На цивильное жалованье ноги быстро протянешь, ежели честно службу править. А я к иному неспособный…
Неожиданно Ушакова вызвал граф Чернышев, вице-президент Адмиралтейств-коллегий.
— Его высочество желает вас лицезреть.
Наследник Павел долго расспрашивал Ушакова о сражениях с турками, дотошно интересовался качествами черноморских кораблей.
Стареющая Екатерина встретила Ушакова радушно, усадила в кресло напротив себя, перед окном. Ранее она видела его мимолетно в Севастополе, во время вояжа на Юг. Тогда, на пиру в шатре у Потемкина, он примостился где-то поодаль и при свете свечей не выделялся и был не очень заметен. Потом князь не раз с похвалой отзывался о нем, восхищался его мастерством и заслугами в схватках с турками. Ей запомнилось одно, столь редко встречающееся среди ее приближенных свойство характера этого моряка — честность и неподкупность. Сама императрица восторгалась его победами на море, называя его «мой адмирал Ушаков» в письмах своим европейским друзьям.
Как только он вошел в кабинет, Екатерина сразу отметила его статную, не по годам, стройную широкоплечую фигуру, среднего роста. Ступал он пружинисто и уверенно, без какой-либо робости.
Сейчас солнечные лучи скользили по широкому и высокому лбу, что полагало неординарность ума, румянец на чуть округлых щеках говорил о здоровом образе жизни, а плотно сжатые губы подчеркивали недюжинную волю характера. Физиономию собеседника красили необычной голубизны глаза, проницательные и в то же время по-детски наивные.
Впечатлениями от общения с Ушаковым императрица осталась весьма довольна. Они лишь подтвердили лестные суждения о нем светлейшего князя. Нельзя было оставлять гостя без высочайшего внимания. Императрица пригласила Ушакова на званый обед в Эрмитажный зал Зимнего дворца. В просторном зале не одна сотня гостей блистала золотым шитьем мундиров, бриллиантами дамских украшений, лентами и орденами. Ушакову определили место где-то в конце зала, за одним из столов. Рядом разместился герой штурма Измаила Михаил Кутузов…
В родной Бурнаковке, куда направился Ушаков из Петербурга, скромный одноэтажный особняк пустовал без хозяев. Родители скончались, братья разъехались и разбрелись кто куда. Оформив бумаги по наследству, Ушаков по зимнику направился в уездный городок Романов, к брату Ивану, где тот устроился колежским секретарем.
— Надумал я мальцов твоих по своей стезе направить. Кошт твой мизерный, взятки не берешь, в казну руку не запускаешь. Трудом праведным не наживешь палат каменных. А ребяток-то на ноги ставить надобно.
Брат сомнительно ухмылялся:
— Коим образом ты-то их обустроишь? В море, что ли, позовешь?
— Вот и угадал. Почнем с старшего, Вани. Нынче я его с собой заберу, в Севастополь. Будет при мне в домежить. По весне, летом возьму с собой на корабль. Учить стану наукам, письму, арифметике, потом за геометрию примемся, тригонометрию и прочая. Срок выйдет, определю его в корпус. А быть может, и экзамен выдержит за гардемарина. Но сие годков пять, не менее протянется.
Брат качал головой:
— Каким манером с ним совладаешь? Служба у тебя трудная, когда за мальцом приглядывать станешь? Вдруг недоглядишь, в воду упадет?
Федор Федорович сказал как отрубил. Возле него то и дело крутился Ваня.
— Дело решенное. Денщиков у меня положено полдюжины, совладаем. А ты не зевай, младших натаскивай, Николку да Федорку, тезку моего. Выйдет им срок, определим их в Морской корпус. Людьми станут. Покуда я при месте и друзья помогут. Мне-то самому
пробиваться не всегда с руки было.
Пасху Ушаков праздновал в Севастополе. Оказалось, что за три минувших месяца для ремонта судов не поступило ни одного гвоздя. Опять начались бесконечные хлопоты, волокита с Адмиралтейством. Только осенью потянулись транспорта из Таганрога и Херсона, везли лес, такелаж, железные поделки. Но и они были подчас трухлявые и ржавые.
В преддверии осени в Севастополь прибыл Александр Суворов. Заехал ненадолго, осмотреть еще раз береговую полосу, наметить места для будущих береговых батарей. В минувшую войну он тесно сотрудничал с флотом под Очаковом, при взятии Измаила, от души радовался победам Ушакова в морских сражениях.
— Нынче я готов служить у вас в подчинении, Федор Федорович, — шутил полководец при встрече, — довелось мне в Финляндии начальствовать над гребной флотилией. Не привык быть немогузнайкой. Выучил азы морские, выдержал экзамен за мичмана флота.
Первый осенний месяц порадовал флагмана флота очередным званием. Поступил -указ о производстве Ушакова в вице-адмиралы. Назревали обострения отношений с Турцией, императрица постоянно напоминала об этом Мордвинову, требовала готовности флота к выходу в море. Одно — излагать распоряжения на бумаге, другая ипостась — претворять их на деле. Худо-бедно в июле 1794 года собралась выходить в море эскадра, исполняя высочайшее повеление, для отражения возможного нападения турок. И вдруг при подъеме якорей полетели, разломившись пополам, большие шпили на флагмане «Рождество Христово» и фрегате «Навархия». Куда же плыть судну без якоря? Пришлось вице-адмиралу переносить свой флаг на другой корабль. «За сим особой Божеской милостью почитаю, — доносил Ушаков Мордвинову, — что сие случилось прежде военного времени и близко от порта». Сколько раз взывал флагман о негодных поставках леса. И сейчас в Севастополе не нашлось ни одного дубового бревна исправить шпили. Хорошо, что все обошлось, из Стамбула сообщили, Порта не намерена вступать в новую схватку с Россией.
