Алла Панова - Миг власти московского князя
— Оно, может, так и есть, как ты говоришь, — вздохнул князь, — но кажется, что не в том беда. Ты ж знаешь, для меня тут почти все вятшие на одно лицо. Гляжу на них, они вроде и рады мне, а что‑то не верится. Так и мерещится, отвернись на миг — если нож в спину не всадят, так рожу кривую обязательно состроят.
— Ну–у, это ты, Ярославич, загну–ул, — удивился словам князя собеседник, — я со многими беседы вел, приглядывался, таких лиходеев что‑то не видывал. Хитрованы — не без того, но за мечи хвататься не будут, это уж точно.
— А Лука?
— Да и этот навряд, — без сомнения в голосе ответил воевода. — Ему б за спиной пакостить, склоки разносить. Навет на обидчика написать — это по нему будет, на это отвага не нужна, а вот меч — другое дело.
— Другой навет хуже меча острого бьет. Али тебе это не ведомо? — спросил князь и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Я, Егор Тимофеич, думаю, что он как раз таким мечом и орудует. Только сам ли действует али по чьему наущению, вот этого пока не знаю.
— Ежели и по своей воле наветы собирает, так все равно ты ж понимаешь, для кого они подарком будут, — сказал воевода и многозначительно взглянул вверх.
— Вот–вот, — кивнул князь. — Позвать я к себе его хотел, да повода нет. Думал, Лука будет челом бить, чтоб я их с посадником рассудил, так он ведь хоть и плачется по всем углам, посадника в своих бедах винит, но с ним вроде ссориться не спешит: больного навещал, даже какую‑то безделицу ему подарил, — размышлял он вслух. — Мне уж доносили, что и мной Лука не доволен. А кому в ноги падать с жалобой на меня, как не Святославу? Все ж великий князь! — презрительно сморщился Михаил Ярославич.
— Так что ж с того, княже? Святослав Всеволодович нынче далеко, да к тому же у него самого забот и без тебя хватает. Что заранее печалиться?
— Я и не «печалюсь»! — — вскинул брови князь и удивленно взглянул на воеводу, который до сих пор никак не мог уяснить, почему его так беспокоит этот Хрущ. Уставившись на собеседника, он медленно проговорил каким‑то незнакомым, шипящим голосом: — Я, Егор Тимофеевич, не печалюсь! Мне этот Лука что камушек на дороге — наступил и дальше иди! Только злит меня, что стрый глаз свой здесь имеет. Мне видоки его ни к чему! Он думает, что отца моего свалил, так и нас, сынов его, под себя подмять может. Как бы не так! Вот вернется Александр из Орды, тогда посмотрим, как стрый покняжит и кто во Владимире тогда сидеть будет…
— Так он же по праву сел, — недоуменно заметил воевода, когда князь замолчал, — по старшинству.
— Вот–вот, именно, что по старшинству, а уж никак не по праву! — зло заметил князь.
— Это как же? — не удержался от вопроса воевода, заранее догадываясь, каким будет ответ. Однако, понимая, что тем самым, быть может, навлекает на себя княжеский гнев, он решил наконец обсудить с Михаилом Ярославичем эту запретную тему.
— Неужто тебе не ясно? — с раздражением ответил князь. — Я думал, ты умом не обделен!
— Может, и ясно, — стерпел оскорбление воевода и, разглядывая исподлобья бледное княжеское лицо, продолжил: — Я только хочу, Михаил Ярославич, тебя понять. Ты, верно, задумал что‑то, но мне не говоришь. Я давно уж это приметил. Только не пойму: из доверия я, что ли, вышел, раз ты меня в сие посвящать не посвящаешь? Так ли прикажешь понимать? Ты только скажи — я от тебя на покой отойду и обиды держать не буду. Нынче ведь с тобой рядом бояр молодых — тебе под стать — много. Тебе, видать, с ними вольготней совет держать, чем со мной, со стариком?
— Не спеши, Егор Тимофеевич! — насупился князь, несмотря на бородку, сделавшись сразу похожим на обиженного ребенка. — Знаешь ведь, что ты у меня вроде отца второго стал. Мы с тобой такое вместе пережили… Как же я могу тебя недоверием обидеть! Ты сам поразмысли… — Князь замолчал, опустил голову, на время задумался, словно решая, открываться воеводе или нет, но потом медленно, с трудом выдавливая из себя слова заговорил: — Слышал ведь ты весть, что до Владимира докатилась, якобы отец мой потому жизни лишился, что оговорил его в Орде кто‑то из своих же.
Воевода утвердительно кивнул.
— Мне хоть это пока доподлинно не известно, но сердце подсказывает, что не обошлось здесь без стрыя. Завистью весь пропитался, из глаз его завидущих она так и лилась, когда он на отца смотрел. Вот и постарался отправить великого князя к праотцам, а сам на его место свой зад водрузил. — Михаил Ярославич со злобой посмотрел куда‑то в сторону. — Без вражьей помощи не видать бы ему великого княжения до самой немощной старости.
— Но ты ведь сам говоришь, что доподлинно тебе это не ведомо. Может, зря ты на стрыя думаешь и не повинен он? — высказал сомнения воевода.
— Хоть доказательств пока и вправду нет, но наверняка они будут, — уверенно ответил князь. — Мы с братом договорились, что он все силы приложит, чтоб, истину о смерти отца разузнать. А уж за наказанием для виновника дело не станет.
— Вот и ждать надобно, когда Александр Ярославич до дому приедет. Там видно будет, как действовать. А то, может, и не причастен вовсе Святослав к тем козням, а ты уж и меч свой навострил.
— Эх, Егор Тимофеевич, и рад был бы думать так, как ты, только вот не думается по–твоему. Потому и места себе не нахожу. Черные мысли ни на день не покидают, ни во сне, ни за трапезой не оставляют.
— Так что ж ты надумал?
— Уж и не знаю, говорить ли тебе, раз ты так на защиту супротивника моего встаешь. Ну да ладно. Когда‑нибудь открыться надобно, самому уж невмоготу думу эту думать, и советчик нужен, а если что надумаю, так и помощники понадобятся. Так что слушай внимательно.
— Слушаю.
— Вести из стольного города разные приходят. Сам о том мне не раз уж говорил. Ума не приложу, верить тем вестям или нет, но верить‑то больно хочется, что и в самом деле недоволен люд володимирский своим нынешним великим князем. Кто говорит, что поборами замучил, кто сетует, что умом не вышел и при этом дюже злопамятен и на расправу скор. Он и всегда таким был, а нынче правителем себя возомнил, так, видно, и вовсе удержу не стало. Бурлит понемногу сей котел, стольным градом прозывающийся, и что за похлебка там сварится, пока никому знать не суждено.
— Тебе из того котла похлебки захотелось отведать али сам вознамерился в костерок полешек подбросить, чтоб скорей закипела?
— Угадал, — кивнул князь и заговорил быстро, понизив голос и оглядевшись по сторонам, будто хотел удостовериться, что их разговор никто не слышит.
В горнице, кроме двоих собеседников, никого не было. Все так же тихо потрескивала большая свеча в шандале, и только очень чуткое ухо могло уловить мерное похрапывание, доносившееся из‑за двери, за которой нес свою неусыпную службу Макар.
— Почти угадал, — поправился князь, переведя взгляд с двери на воеводу, — полешек, как ты говоришь, я подкидывать сейчас не собираюсь, там пока и без меня полымя разгорается, а потом — видно будет. Хочу посмотреть, чем там дело обернется, а ежели что — пойду на Владимир.
— На Владимир?! — воевода открыл удивленно рот.
— Да, — буднично произнес князь.
— Но силенок на это вряд ли хватит, — заметил воевода, едва сдерживая готовую выползти наружу усмешку.
— Я ж говорю, как дело там обернется, — разъяснил Михаил Ярославич, который не сводил взгляда с лица собеседника, пытаясь отгадать его потаенные мысли. — Я и без тебя знаю, что сил у меня — кот наплакал. Если что — для сечи не хватит. Так только — на татей нагрянуть или из лесу постращать кого.
Егор Тимофеевич с любопытством смотрел на князя, с нетерпением ожидая, что тот скажет. Князь усмехнулся горько и спокойно продолжил:
— Я выждать хочу, коли поднимутся владимирцы против стрыя, тут как раз я им на подмогу и приду. Имеете его и одолеем.
— А дальше?
— Княжить буду, — прозвучал внешне спокойный голос.
— Во Владимире?
— Так не в Москву ж возвращаться?!
Воевода, не веря своим ушам, хотел переспросить князя, верно ли он его понял, но, всем своим существом ощутив напряжение, заполнившее горницу, сразу ставшую крошечной, решил, что лучше этого не делать. Князь мрачно смотрел на воеводу, ожидая, что скажет его старый учитель. А тот все никак не мог подобрать нужных слов, мял крепкими пальцами хлебный мякиш, к своей досаде понимая, что в нынешнем поведении князя, замыслившего неправедное дело, есть доля и его вины. Не сам ли он для того, чтоб поддержать хилого от рождения княжича, внушал ему, что тот может добиться в своей жизни большего, если очень этого захочет и приложит для достижения цели все свои силы. Учение пошло ребенку на пользу, помогло одолеть хвори. Тогда бледный робкий мальчик мечтал стать крепким воином и достиг этой цели. Теперь перед Егором Тимофеевичем сидел крепкий молодой мужчина, воин, и у него была новая цель. Но достижима ли она?
