Розмэри Сатклифф - Меч на закате
И мы, гарнизон ходячих трупов, разразились хриплым болезненным ревом, который, без сомнения, можно было услышать в самом Корстопитуме. Я пробился к центру толпы в тот самый момент, когда четверо всадников устало сползли с лошадей, и ошеломленно спросил у незнакомца:
— Приятель, это правда?
Он был грязно-серым от изнеможения и опирался на своего пошатывающегося пони.
— Конечно, милорд Артос. Они будут здесь завтра к вечеру. Нас послали вперед, чтобы сообщить тебе об этом.
Он указал кивком головы на стоящего рядом с ним невысокого смуглого человечка, и я увидел, что это действительно был Друим Дху.
— Но как, во имя Господа, вы узнали о нашей беде?
— Тот человек, которого вы послали первым, добрался до нас, — ответил он.
Обоз прибыл на следующий день в сумерках, — неровная, спотыкающаяся вереница мулов и вьючных пони, которых вели и подгоняли задыхающиеся, напрягающие все свои силы люди, почти такие же измученные, как и мы, хотя и менее изможденные. И среди них было несколько человек из наших собственных вспомогательных отрядов, а также из Маленького Темного Народца.
Обоз был не очень большим, и закрытые кожаными крышками вьючные корзины были нагружены не полностью, потому что с нормальным грузом животные просто вообще не смогли бы проделать этот путь. Но пища, которую они привезли, должна была дать нам возможность продержаться до тех пор, пока до нас не дойдет следующая партия. Мы по мере своих сил помогли разгрузить припасы, а позже — нам казалось, что это было гораздо позже, — сидели все вместе в обеденном зале, чтобы впервые за три луны наесться как следует.
— Не стану отрицать, — говорил невысокий рыжебородый старший погонщик, — что это была отчаянная затея, даже с той помощью, которую оказывал нам на последнем отрезке пути Маленький Темный Народец; и не стану отрицать, что если бы этот Левин, которого ты послал к нам, дожил до того, чтобы начать убеждать нас, то мы, скорее всего, начали бы убеждать его в ответ и немного помедлили бы, дожидаясь оттепели. Но когда человек умирает, чтобы принести вам крик о помощи, — что ж, это гораздо лучший довод, чем все, которые можно привести против него.
Я быстро оглянулся.
— Умирает?
Почему-то — не знаю, почему — я решил, что Левин остался в арсенале, чтобы набраться сил, прежде чем вернуться к нам со следующим обозом.
— Да. Лично я понятия не имею, как он вообще держался на ногах, чтобы дойти к нам. Они у него были обморожены так, что почти сгнили… Он умер в ту же ночь.
Я помолчал какое-то время, а потом сказал:
— Но как, во имя Господа, он смог найти дорогу? Ведь оттепель тогда еще не началась.
Друим поднял глаза от полоски солонины, которую он держал в руках.
— Это было достаточно просто; мы показали ее ему.
— Вы показали ее ему?
— Да; даже мы, Маленький Темный Народец, можем на что-нибудь сгодиться. Несколько наших охотников, ходивших на волков, нашли его, когда он уже заблудился. Они дали ему мяса, когда убили свою добычу, и снова направили его на дорогу, а потом вернулись домой и послали дымовой сигнал с гребня Баэн Баала, чтобы сообщить живущим на юге, что он идет и что нужно передать его следующему посту; и нарисовали в память о нем узор змеи в пепле очага, потому что знали, что он идет навстречу своей гибели.
— И, зная это, они отпустили его?
— А что еще мог сделать любой из нас?
— Если вы могли переслать его вот так, от одного к другому, — под словом «вы» я подразумевал весь Народец Холмов, — разве не могли вы передать таким же образом ту весть, которую он нес? Не могли пошевелить пальцем, чтобы спасти его жизнь?
Друим Дху посмотрел на меня так, словно был озадачен моим непониманием, и ответил тоже за весь свой народ.
— Это было у него на лице. К тому же, Солнечный Господин, ты слышал слова старшего погонщика: если бы крик о помощи принес один из нас, кто стал бы нас слушать? Кроме того, он хотел идти дальше; он сказал, что его ждет друг.
Наступила долгая пауза, и мы услышали, как за стеной очень громко журчит набравшая силу капель. Тишину прервал Кей.
— Это должно было быть почти три недели назад. Почему вы не сообщили об этом в форт?
— Дым был направлен так, чтобы передать весть на юг, — ответил Друим, — так что мы в нашей деревне сами узнали обо всем только несколько дней назад. И когда это случилось, я хотел прийти, но Старейшая поглядела в песок и в воду и заявила, что вьючные животные будут здесь самое большее через пять дней и что мой приход не послужит никакой цели, разве что облегчит ваши сердца.
— Даже это могло быть стоящим делом, — пробурчал Кей.
— Это так; и я все равно пришел бы, но Старейшая сказала, что есть травы и повыше, чем мышехвостник, и пригрозила мне и всей деревне гневом Короля Плодородия, если мы пойдем.
— К чему бы ей это делать? — спросил кто-то потрескавшимися губами.
Друим покачал головой.
— Я не Старейшая. Я не знаю.
Позже я очень много думал над смыслом его слов, но тогда я уже не прислушивался к разговору. Я встретил поверх костра блестящий взгляд Бедуира, ищущий моего взгляда. И в ту же ночь Бедуир сложил плач, думаю, самый окрыленный, неистовый и бередящий душу из всех, что он когда-либо слагал.
В ту ночь, как и прежде, я не мог уснуть. Жизнь и ее заботы снова захватили меня; мы были спасены, и смерть, стоявшая за нашими плечами, отступила назад в темноту. А для меня это было концом свободы; надо мной снова была власть Игерны, и все было, как раньше.
Нет, не совсем все. Два месяца спустя, когда лошади опять вернулись к нам на север, когда кроншнепы вили гнезда, а над приречными болотами желтым пламенем полыхал утесник, Гуэнхумара сказала мне, что ждет ребенка.
Глава двадцать первая. Мать-Земля
То лето, последнее, как оказалось, что мы провели в затерянной провинции Валентии, было временем решающей чистки, которая была суровой и безжалостной, пока длилась, но продлилась недолго; временем окончательного закрепления связей, которые я так долго и с таким трудом налаживал между князьями и герцогами; и не успели первые заморозки расцветить ручьи желтыми опавшими листьями, как я уже вернулся в замок Маглауна. Все лето я раздумывал о том, что сообщила мне Гуэнхумара, едва осмеливаясь поверить, что это не было какой-то ошибкой; и дикие тропы и идущие по гребням холмов дороги за Кастра Кунетиум казались мне в моем необузданном нетерпении бесконечными. Но когда я въехал в замок вместе с Фариком и остальными Товарищами из моего маленького отряда, спешился у порога, и она вышла мне навстречу с гостевым кубком в руках, ее раздавшееся тело достаточно ясно сказало мне, что она делает свою женскую работу.
— Значит, это правда, — сказал я.
Она посмотрела на меня, слегка улыбаясь, поверх наклоненного края гостевого кубка — и мне показалось, что прикоснуться к ней было бы все равно, что прикоснуться к чему-то, берущему свое тепло и живую доброту прямо из земли, подобно яблоне.
— Ты сомневался?
— Я сомневался все лето. Думаю, я не осмеливался поверить.
— Глупо, — возразила она. — Бланид знает такие вещи.
Позже, когда она лежала в моих объятиях на широкой кровати, предназначенной для гостей, я попытался объяснить ей, что для нее было бы разумнее остаться на эту зиму у очага своего отца. Но она не хотела и слышать об этом; ребенок должен был родиться только через два месяца, и она была вполне в состоянии проделать обратный путь до Тримонтиума — она заявила, что ребенок, когда ему придет время, должен появиться на свет под защитой меча своего отца и что если я оставлю ее здесь, она последует за мной пешком. Она обнимала меня за шею, я чувствовал, как ребенок нетерпеливо шевелится в ее теле, и ее волосы падали мне на лицо в темноте. И в конце концов я уступил.
Да поможет мне Бог, я уступил; и на следующее утро, усадив Гуэнхумару и старую Бланид в легкую, запряженную мулами повозку, мы отправились обратно в Тримонтиум.
Мы ехали медленно и достигли Кастра Кунетиум без каких-либо происшествий. Я вздохнул с облегчением, зная, что больше половины дороги осталось позади и что теперь Гуэнхумара сможет, по меньшей мере, отдохнуть несколько дней. Но в Кастра Кунетиум все пошло наперекосяк, потому что в последний день нашего пребывания там Бланид упала с крыльца амбара и повредила спину. Ничего серьезного вроде бы не было, но, вне всякого сомнения, пока что она не могла ехать дальше.
— Похоже, твое путешествие заканчивается здесь, по крайней мере, на какое-то время, — заметил я.
Но Гуэнхумара снова воспротивилась моей воле.
— А твое?
— Я выезжаю завтра вместе с патрулем. Я достаточно долго был вдали от своего войска.
— Тогда я тоже еду вместе с патрулем.
— Это глупо, — запротестовал я, — и ты знаешь это. Что ты будешь делать без Бланид, если ребенок появится на свет прежде, чем она сможет последовать за тобой?
