Колин Маккалоу - Антоний и Клеопатра
Антоний был раздражен, ему не терпелось начать кампанию. Он был убежден, что с черного хода незаметно подкрадется к парфянам. Кто-то наверняка уже предупредил их, что Фрааспа будет первым парфянским городом, на который нападут римляне. Вокруг роилось слишком много восточных людей и иноземцев всех мастей, чтобы сохранить такой большой секрет. Но Антоний полагался на скорость, которая должна быть такой же, с какой совершал походы Цезарь. Римская армия будет у Фрааспы на несколько месяцев раньше, чем ожидают парфяне.
Поэтому он не остался в Артаксате, а двинулся вперед как можно быстрее и по возможности напрямик. От Артаксаты до Фрааспы было пятьсот миль, и в каком-то отношении земля была не такой неровной и гористой, как земля, по которой они шли из Караны до Артаксаты. Но мидийские и армянские проводники сказали ему, что более легкий путь лежит не в том направлении. Каждая гряда гор, каждая складка, ложбина шла с востока на запад, и хотя намного легче было идти восточнее Матианского озера — огромного резервуара воды, единственный путь через горы пролегал по его западной стороне. Надо было идти через множество горных цепей, вверх-вниз, вверх-вниз. На южном конце озера армия должна была идти на восток и только потом повернуть и спуститься к Фрааспе. Новый хребет высотой пятнадцать тысяч футов и более пролегал на западе.
Шестнадцать легионов, десять тысяч галльской кавалерии, пятнадцать тысяч иноземных солдат, конных и пеших, и шестнадцать тысяч армянских катафрактов — всего сто сорок тысяч человек. Более пятидесяти тысяч из них на конях. Даже Александр Великий не командовал таким количеством, торжествовал Антоний, абсолютно уверенный, что никакая сила на земле не может его сломить. Какое смелое предприятие! Какое колоссальное предприятие! Наконец-то он затмит Цезаря.
К сожалению, обоза они не встретили. Он еще не перешел горный перевал и не подошел к озеру. Ему надо было пройти еще четыреста миль. Канидий просил Антония сбавить скорость, чтобы сократить расстояние между обозом и легионами, но Антоний отказался. Отчасти он был прав: если снизить скорость до скорости обоза, он до зимы не успеет взять Фрааспу, даже если город не будет сильно сопротивляться. Кроме того, они все-таки продвигались вперед, несмотря на постоянные спуски и подъемы по горам. Антоний согласился послать сообщение Статиану, чтобы тот немного сократил обоз и постарался идти быстрее, уменьшив вес повозок.
Это сообщение не дошло до Статиана. Мидийский Артавазд соединил свои силы с Монесом, и сорок тысяч катафрактов и конных лучников шли по следу римлян на таком расстоянии, чтобы те не заметили поднятой ими пыли. Когда обоз перешел перевал и спустился к Матианскому озеру, его повозки растянулись в одну линию — дорога была плохая и узкая. Статиан решил ехать в одну линию, пока дорога не станет ровнее. Десять тысяч мидийских катафрактов напали одновременно на весь обоз. Связь нарушилась, Статиан не знал, что, где и когда происходит, куда посылать свои два легиона. Пока он метался, соображая, что делать, его люди были убиты, а тех, кто выстоял атаку, убили потом, чтобы Антоний уж наверняка не узнал, что случилось с его запасами. В один день все повозки повернули на север и восток, в саму Мидию, совсем не по пути с Антонием. Теперь его армия имела только месячный запас, который он вез с собой, и никакой артиллерии и осадных машин.
После этого Монес с тридцатью тысячами парфян стал преследовать Антония, но не нападал на него. Теперь у него были два серебряных орла легионов Статиана в дополнение к девяти в Экбатане: семь от Красса и уже четыре от Антония.
Ни о чем не подозревающий Антоний спокойно дошел до Фрааспы и увидел, что это не примитивная деревня, как он считал, а город размером с Атталию или Траллы, окруженный огромными каменными бастионами с несколькими мощными воротами. Один взгляд сказал Антонию, что необходима осада. И он запер жителей внутри города, довольный тем, что на полях вокруг Фрааспы созрела пшеница, которую парфяне не догадались сжечь, а также паслись тысячи жирных овец. Армия будет сыта.
Проходил день за днем, а обоза все не было.
— Чума на этого Статиана, где он? — раздраженно спрашивал Антоний.
Каждый раз из двух посланных фуражных групп одна не возвращалась.
— Я попытаюсь найти их, — сказал Поллион, который решил сопровождать своих пращников.
Он уехал с тысячью легкой кавалерии, дерзко помахав рукой парфянам на стенах города, абсолютно уверенный в Антонии и его великолепной армии.
Один день сменялся другим, а Поллион не возвращался.
Не имея леса для постройки осадных башен, римляне только своим числом могли держать жителей Фрааспы в осаде. Было ясно, что в городе много еды и воды. Медленная, длительная осада. Вот уже и июль закончился, наступил секстилий а обоза все нет. Где тот восьмидесятифутовый таран? Он разнес бы в щепки ворота Фрааспы!
— Пойми, Антоний, — сказал Публий Канидий, после того как армия просидела в лагере у Фрааспы семьдесят дней, — обоз не придет, потому что его больше не существует. У нас нет леса, чтобы построить осадные башни, нет катапульт, нет баллист, ничего нет. Мы уже потеряли двадцать пять тысяч наемников, посланных за фуражом, а сегодня отказались сдвинуться с места киликийцы, евреи, сирийцы и каппадокийцы. Правда, кормить теперь нужно меньше на двадцать пять тысяч, но с полей мы приносим недостаточно, чтобы и дальше поддерживать у солдат боевой дух и полные желудки. А где-то там, как говорят разведчики, которым удалось вернуться, парфянская армия делает то, что Фабий Максим сделал с Ганнибалом.
В эти дни Антоний чувствовал тяжесть в желудке — признак того, что он больше не может отрицать очевидное: он потерпел поражение. Темные стены Фрааспы словно смеялись, а он был проигравшим, бессильным и предчувствовал это уже много, много месяцев. Скорее даже годы. Все вело к этому — к поражению. Может, поэтому его одолела меланхолия? Потому что он потерял свою удачу? И где противник? Почему парфяне не атакуют, если они забрали его обоз? Его охватил еще больший ужас, когда он понял: ему даже не собирались навязывать сражение, в котором он мог бы, как Красс, геройски умереть на поле боя, в последние часы искупив все свои ошибки в этой неумелой кампании. Только по этой причине имя Красса произносилось с уважением, когда его безглазая голова торчала на стенах Артаксаты. Но имя Антония? Кто будет помнить его, если боя не будет?
— Они и не думают атаковать нас, пока мы здесь сидим, да? — спросил он Канидия.
— Я их так понимаю, Марк, — ответил Канидий, стараясь не показать сочувствия.
Он знал, о чем думает Антоний.
— И я их так понимаю, — сердито сказал Агенобарб. — Нам и не собираются давать бой, они хотят нашей медленной смерти, а не смерти от ран, нанесенных мечом. В наших рядах был шпион, который обо всем им сообщал, и это Монес.
— Я не хочу, чтобы так все кончилось! — крикнул Антоний, проигнорировав слова о Монесе. — Мне нужно еще время! Фрааспа не может продолжать хорошо питаться! Ни один город не имеет столько запасов, даже Илион! Если мы продолжим осаду, Фрааспа сдастся.
— Мы могли бы взять город штурмом, — сказал Марк Титий.
Никто не обратил на него внимания. Титий был квестором, молодым и глупым, и ничего не боялся.
Антоний сидел на своем курульном кресле и с отрешенным лицом смотрел куда-то вдаль. Наконец он очнулся и посмотрел на Канидия.
— Сколько еще мы можем пробыть здесь, Публий?
— Сейчас начало сентября. Еще максимум месяц. Да и это много. Если мы не войдем в город до зимы, нам нужно будет отступить в Артаксату по тому же пути, как мы шли сюда. Это пятьсот миль. Легионеры проделают этот путь за тридцать дней, если их торопить, но большая часть оставшихся у нас вспомогательных сил — пешие, и они не могут идти с той же скоростью. Это значит, надо разделить армию, чтобы сохранить легионы. Галльские войска, которым нужен фураж, справятся — трава еще есть. Если только тысячи катафрактов не втоптали ее в грязь. А тебе, Антоний, хорошо известно, что без разведчиков мы как слепые посреди базилики.
— Это точно, — криво усмехнулся Антоний. — Говорят, Помпей Великий повернул обратно, не дойдя трех дней пути до Каспийского моря, потому что испугался пауков, но я согласен терпеть миллион самых больших, самых волосатых пауков, только бы узнать, что нас ждет, если мы решим отступить.
— Я пойду, — тут же предложил Титий.
Все молча уставились на него.
— Если армянские разведчики не вернулись, Титий, почему ты думаешь, что ты вернешься? — спросил Антоний. Ему очень нравился Титий, племянник Планка, поэтому он хотел мягко отказать ему. — Нет, я благодарю тебя за предложение, но мы будем продолжать посылать армян. Больше никто не смог выжить.
— Вот именно! — подхватил Титий. — Они враги, Марк Антоний, какими бы они ни представлялись. Мы все знаем, что армяне такие же предатели, как и мидийцы. Позволь мне пойти! Я обещаю, что буду осторожен.
