Колин Маккалоу - Антоний и Клеопатра
Но существовал еще более серьезный конфликт, о котором Антоний никому не мог сказать. Царица была категорически против парфянской кампании, против того, чтобы ее золото финансировало эту кампанию. Она совершенно не хотела, чтобы в результате атак парфян его армия сильно поредела и не смогла сделать то, на что она рассчитывала: пойти войной против Рима и Октавиана. Свои планы она не раскрывала Антонию, но постоянно держала в голове. Цезарион должен править миром Антония, а также Египтом и Востоком. И ничто, даже Марк Антоний, этому не помешает.
К своему ужасу, Антоний узнал, что Клеопатра намерена принять участие в его кампании и рассчитывает, что решающее слово на военных советах будет за ней. Канидий ждал в Каране после успешной вылазки на север, на Кавказ, а она так хочет увидеть Кавказ, твердила она. Как Антоний ни старался убедить ее, что ей не надо участвовать, что его легаты будут против, она была непреклонна.
За несколько дней он избавился от людей, которые стали бы возражать против ее присутствия. Он послал Попликолу в Рим, чтобы тот расшевелил его семьсот сенаторов, а Фурния послал управлять провинцией Азия. Агенобарб вернулся в Вифинию, а Сосий оставался в Сирии.
Антония спасло самое естественное и неизбежное событие — беременность. С огромным облегчением он смог сказать своим легатам, что царица проедет с легионами только до Зевгмы на Евфрате, а потом вернется в Египет. Обрадованные и довольные, его легаты подумали, что любовь царицы к Антонию так велика, что она не может вынести разлуку с ним.
Таким образом, очень довольная Клеопатра поцеловала Марка Антония в Зевгме и отправилась в долгий обратный путь в Египет. Она могла плыть по морю, но у нее была веская причина отказаться от плавания. Эта причина носила имя Ирод, царь евреев. Узнав о потере бальзама и асфальта, он галопом прискакал из Иерусалима в Антиохию. Но, увидев Клеопатру, сидящую рядом с Антонием в зале для аудиенций, он повернулся и уехал домой. Его поступок сказал Клеопатре, что Ирод предпочел подождать, пока он не сможет увидеть одного Антония. Это также значило, что Ирод увидел то, чего римляне не видели: что она подчинила себе Антония, что он стал глиной в ее руках.
Однако независимо от его личных чувств Ирод вынужден был приветствовать царицу Египта в своей столице и поместить ее в новом роскошном дворце.
— Я вижу, везде строятся новые здания, — сказала Клеопатра своему хозяину за обедом, думая про себя, что еда ужасная, а царица Мариамна некрасивая и скучная, зато плодовитая: уже два сына. — Одно строение подозрительно похоже на крепость.
— Это на самом деле крепость, — спокойно ответил Ирод. — Я назову ее Антонией в честь нашего триумвира. А еще я строю новый храм.
— Я слышала, есть еще несколько строек в Масаде.
— Там моя семья находилась в изгнании, но само место находится близко. Я строю для города лучшее жилье, зернохранилища, склады для продовольствия, водохранилище.
— Жаль, что я не увижу этого. Вдоль берега ехать удобнее.
— Особенно для женщины с ребенком.
Взмахом руки он отпустил Мариамну, которая поднялась и немедленно ушла.
— У тебя острый глаз, Ирод.
— А у тебя ненасытный аппетит на территории, согласно моим докладам из Антиохии. Киликия Трахея! Для чего тебе нужна эта каменистая береговая полоса?
— Помимо других причин, чтобы возвратить Ольбию царице Абе и роду Тевкридов. Но я не получила один город.
— Киликийская Селевкия слишком важна для римлян в стратегическом отношении, моя дорогая амбициозная царица. Кстати, ты не можешь пока получить долю с моего дохода от продажи бальзама и асфальта. Мне сейчас очень нужны средства.
— Ирод, и бальзам и асфальт уже мои. Вот приказ от Марка Антония отдать мне полученный доход, — сказала она, вынимая бумагу из золотого сетчатого кошелька, украшенного драгоценными камнями.
— Антоний не мог так поступить со мной! — воскликнул Ирод, прочитав бумагу.
— Антоний мог и поступил. Хотя это была моя идея заставить тебя отдать доход. Надо было платить долги, Ирод.
— Я переживу тебя, Клеопатра!
— Чепуха. Ты слишком жадный и слишком жирный, а жирные люди умирают рано.
— Ты хочешь сказать, что худощавые женщины живут вечно. Не в твоем случае, царица. Моя жадность ничто по сравнению с твоей. Меньшим, чем весь мир, ты не удовольствуешься. Но Антоний не тот, кто сможет дать тебе целый мир. Он уже теряет ту часть мира, которую имеет, разве ты не заметила?
— Тьфу! — плюнула она. — Если ты имеешь в виду его кампанию против царя парфян, так от нее он должен отказаться, чтобы направить свою энергию на достижение более реальных целей.
— Целей, которые ты наметила для него!
— Ерунда! Он вполне способен сам определить их для себя.
Ирод откинулся на ложе, скрестил пухлые, в кольцах, руки на животе.
— Как давно ты замышляешь то, о чем я могу лишь догадываться?
Золотистые глаза вдруг расширились и стали простодушными.
— Ирод! Я? Замышляю? У тебя больное воображение! Еще немного, и ты начнешь бредить! Что я могу замышлять?
— Имея Антония с кольцом в носу и несколько легионов У него на хвосте, моя дорогая Клеопатра, ты, я думаю, хочешь устроить переворот в Риме в пользу Египта. А какое время лучше для удара, чем пока Октавиан слаб, а западные провинции нуждаются в его сильных людях? Нет предела твоим амбициям, твоим желаниям. Но меня удивляет, что, кажется, никто не понял твоих замыслов, кроме меня. Горе Антонию, когда он поймет!
— Если ты мудрый, Ирод, ты будешь держать язык за зубами. И будешь держать в себе твои предположения. Они безумны и беспочвенны.
— Отдай мне бальзам и асфальт — и я буду молчать.
Она соскользнула с ложа, надела туфли без задников.
— Я не отдала бы тебе даже запаха потной тряпки, ты, мерзость!
И вышла. Ее длинное платье издало свистящий звук, словно приглушенный голос, шепчущий смертельные заклинания.
16
На следующий день после отъезда Клеопатры из Зевгмы в Египет появился Агенобарб, веселый и не извиняющийся.
— Предполагалось, что ты на пути в Вифинию, — сказал Антоний с недовольным видом, но в душе радуясь.
— Это ты хотел таким образом отделаться от меня, когда думал, что египетская гарпия собирается вести кампанию вместе с тобой. Ни один римлянин не смог бы этого вынести, Антоний, и я удивляюсь, с чего ты взял, что ты сможешь вынести. Разве что ты перестал быть римлянином.
— Нет, не перестал! — раздраженно крикнул Антоний. — Агенобарб, пойми, только желание Клеопатры одолжить мне огромную сумму золота позволяет осуществить эту экспедицию! Похоже, она думала, что этот заем дает ей право участвовать в предприятии, но к тому времени, как мы дошли до этого города, она была счастлива вернуться домой.
— А я был счастлив не поехать в Никомедию. Так просвети меня, друг мой, о последних событиях.
«Антоний хорошо выглядит, — подумал Агенобарб, — лучше, чем когда-либо со времен Филипп. У него появилась цель, и это — осуществление его мечты. Как бы я ни ненавидел египетскую гарпию, я благодарен ей за заем. Он вернет долг после какой-нибудь небольшой кампании».
— У меня появился источник информации о парфянах, сообщил Антоний. — Это Монес, племянник нового парфянского царя. Когда Фраат убил всю его семью, Монесу удалось убежать в Сирию, потому что в тот момент его не было при дворе. Он находился в Никефории, разбирал торговый спор со скенитами. Конечно, он не отважился возвратиться домой — за его голову назначена цена. Кажется, царь Фраат женился на достигшей брачного возраста дочери кого-то из второстепенной династии Арсакидов и намерен произвести кучу новых наследников. Вся семья невесты пошла под меч или под топор, или что там у парфян для этой цели. Пройдет несколько лет, прежде чем вырастет новый выродок сыновей, а значит несколько лет Фраату ничего не грозит. А Монес — взрослый человек, и у него есть сторонники. Эти восточные монархи беспощадны.
— Надеюсь, ты помнишь об этом, когда совершаешь сделку с Клеопатрой, — сухо произнес Агенобарб.
— Клеопатра не такая, — слегка высокомерно возразил Антоний.
— А ты, Антоний, влюблен, — огрызнулся прямолинейный Агенобарб. — Надеюсь, твое мнение о Монесе не ошибочное.
— Я верю ему.
Но когда Агенобарб увидел принца Монеса, у него аж живот свело. Доверять этому человеку? Никогда! Он не смотрел в глаза, хоть и говорил на безупречном греческом и вел себя как грек.
— Не думай протянуть ему даже кончик мизинца! — воскликнул Агенобарб. — Сделаешь так — и он откусит тебе всю руку до самого плеча! Неужели ты не видишь, что царь Фраат оставил его в живых как резерв, дал ему западное воспитание на тот случай, если возникнет необходимость заслать в твои ряды шпиона? Монес не просто избежал смерти, его оставили жить, чтобы он смог выполнить долг парфянина — хитростью и обманом привести нас к поражению!
