Владислав Бахревский - Свадьбы
Этот разговор произошел утром, а в полдень примчался гонец.
— О, великий падишах! Страшное горе постигло ослепительную империю Османов — по дороге в твою ставку умер великий визирь — Байрам-паша. Он скончался от кровавого поноса.
— Кто нюхает розу, тот терпит боль от ее шипов, — изрек падишах, горько усмехнувшись.
Мурад был доволен прискорбным известием. Байрам- паша давно уже состарился. Во время войны государству нужен правитель не хитрый, а властный, не юла — таран.
Не дождавшись назначения нового великого визиря, бостанджи-паша отбыл в Агру — столицу Джехана. Как бы Мурад IV не передумал. Быть у него великим визирем да во время войны — все равно что сидеть в зиндане смертников. Узнав, что бостанджи-паша в пути, Мурад вызвал к себе янычарского агу.
— Все мы скорбим о нашем несравненном Байрам-паше, однако кормила государства не должны оставаться без кормчего. Великие печати империи я, султан Мурад IV, передаю тебе, мой верный воин Махмуд-ага. Отныне тебе должно именоваться следующим образом…
Мурад перевел глаза па своего историка Рыгыб-пашу, и тот произнес полный титул великого визиря:
— Достопочтенный визирь, советник заслуживающий величайших похвал, на коего возложена обязанность управлять народами; устраивающий дела государственные с редкою прозорливостью, учреждающий важнейшие выгоды человеческого рода и всегда достигающий своей цели; полагающий основания царства и его благоденствия и утверждающий столпы его великолепия и высокого его жребия; возносящий на высочайшую степень славу первого из всех царств и правящий степенями халифатства, Махмуд-паша, осыпанный милостями своего повелителя, величайший из визирей, достопочтеннейший, полномочный и неограниченный, — да продлит бог его счастье, и да процветет его власть!
— Великий визирь Махмуд-паша, — сказал Мурад торжественно, — вдумайся в слова своих удивительных титулов и будь достоин их величия и высоты…
Глава вторая
Персидский шах Сефи I оказался проворнее Мурада IV. Его посол жил при дворе императора Джехана уже целый месяц. Оберегая честь шаха, достойный муж, не задумываясь, мог бы пожертвовать головой, и это прекрасное качество персидского посла бостанджи-паша тотчас обратил себе на пользу.
Посол Сефи I все еще не предстал пред очи Джехана, ибо ритуал приема показался ему оскорбительным для чести персидского престола. К Великому Моголу нужно было являться чуть ли не ползком, но то, что возможно для рабов, неприемлемо для независимых.
Двор Великого Могола не собирался поступиться традициями, и переговоры, не начавшись, зашли в тупик.
Положение бостанджи-паши было незавидным. Чтобы столкнуть Индию с проторенной дороги мира на неведомые тропы войны, нужно было взломать непробиваемую леность Великого Могола Джехана, которая заменяла тому мудрость и прочие государственные добродетели.
Бостанджи-паша подобострастно исполнил все ползанья и поклоны, сказал все высокие слова, какие полагалось выслушивать от послов Великому Моголу, и Джехан пригласил турка посмотреть бой слонов.
Персидский посол смеялся над бостанджи-пашой.
— Что взять с турка? — разглагольствовал перс. — В империи Османов низкопоклонство и высокий род — разные названия одного предмета. Здесь, в Индии, я слышал присказку: «Если шах скажет днем: „Наступила ночь“, — „Вижу месяц и звезды!“ — кричи во всю мочь». В Турции же нет такого человека, который бы не следовал этой мудрости.
Все эти высказывания доходили до ушей бостанджи- паши, но они его даже не сердили. Он знал, что делал, и знал, ради чего он это делает.
Трон Джехана был подобен солнцу. На четырех золотых лапах, весь в рубинах и бриллиантах, трон Великого Могола слепил глаза, и не только блеском. Он пригибал к земле любую голову, будь она головой полководца или владыки государства. Неимоверное тщеславие и богатство этого трона было невыносимо для человеческой гордыни. Говорили, что стоимость трона превышает сорок миллионов рупий.
Джехан, опустившийся на свое место, не погасил сияния, но прибавил.
Бостанджи-паша чувствовал себя очень маленькой собачкой. Будто эта собачка угодила в львиное семейство, и львы со львятами не сжирают пока собачку только потому, что чрезмерно сыты.
Бостанджи-паша оглядывал ряды вельмож, скрывая цепкость взгляда улыбкой. Ему хотелось найти своего двойника. Человек из первой десятки властителей Турции, при этом дворе он в богатстве остался бы за чертой первой сотни. Так ему казалось.
Действо развертывалось на внешнем дворе перед павильонами, где стоял трон и где толпились вельможные зрители. Позади трона по мраморному ложу струился неиссякаемый ручей благовония. Благовония источали два небольших фонтана перед троном.
«Сколько миллионов стоит этот благоухающий источник?» — сверлила мозги мыслишка.
А ведь это был будний день. Полуденная аудиенция Великого Могола для всех.
Бостанджи-паша не слушал дел, которые решал Джехан. Он обменивался приветствиями с вельможами и царственными детьми.
У десятого потомка Тимурленга было четыре сына и две дочери. Старший, двадцатичетырехлетний Дара, любезный, блистательно образованный, принимавший у себя индусов и иезуитов, уже имел трон. Ниже трона отца, стоявший там, где место эмиров. Второй сын, Султан Суджа, был шиит — друг персов, твердых! скрытный, привлекавший к себе людей богатыми подарками. О третьем сыне, Аурензебе, говорили, что он звезд с неба не хватает, но в людях разбирается.
Четвертого сына и младшую дочь бостанджи-паша во внимание не принимал — малы, а вот старшей дочери, Бегум-Сахеб, он отослал лучшие свои подарки.
Главная принцесса была безумной любовью стареющего Джехана. Отец поручил ей надзор за своим столом. Она была великой умницей и великой красавицей, нежно любила старшего брата, помогала ему. У нее искали защиты от гнева ее отца, но себя Бегум-Сахеб от этого гнева не спасла.
Перед самым приездом бостаиджи-паши случилось страшное. Джехану доложили, что у принцессы в покоях возлюбленный. Джехан тотчас явился к дочери. Юношу спрятали в котел для ванны, и Джехан об этом догадался.
— Ты грязная! — закричал он на Бегум-Сахеб. — Прими ванну.
Слуги разожгли огонь, и Джехан не ушел из комнаты, покуда вода в котле не закипела.
…Последней на аудиенции была принята жена ростовщика. По закону имущество подданных после их смерти наследовал Великий Могол. У жены ростовщика отняли двести тысяч рупий. Она явилась пред очи Джехана и сказала ему:
— Хранит бог ваше величество! Я нахожу, что мой сын имеет основание требовать деньги от отца. Он наш наследник, но я хотела бы знать, в каком родстве с моим покойным мужем состоит ваше величество, чтобы предъявлять права на его наследство?
От такого вопроса из уст женщины у бостанджи-паши вспотели руки — что с нею сделать?
Джехан засмеялся. Приказал вернуть деньги.
Тотчас началось представление. Перед Великим Моголом прогнали удивительной стати лошадей, потом быков, антилоп и носорогов. Пошли слоны. Слоны рухнули перед Джеханом на колени и, поднявшись, страшно трубили.
Наконец был устроен бой слонов. Две пары разъяренных животных, с погонщиками на спинах, разломали глинобитную, разделявшую их стену и бросились друг на друга. Одному слону удалось схватить хоботом погонщика. Мелькнуло в воздухе темное тело, розовые пятки. Звонкий, как пощечина, удар о каменную стену и радостные крики выигравших пари. Победил слон Дара.
В тот же день бостанджи-паша явился к Дара поздравить с удачей. Бостанджи-паша был выслушан. Еще через неделю его слушал Джехан, выслушал и промолчал.
Наконец был принят посол Сефи I. Ему приготовили ловушку. Дверь в тронный зал оказалась такой низкой, что пройти в нее можно было только ползком. Посол встал на колени, но, верный гордыне, вполз, повернувшись к трону Великих Моголов задом.
— Эй, эльгиджи (господин посол)! — вскричал удивленный Джехан, — Неужели у твоего шаха нет приличных людей, коли он посылает такого полоумного, как ты?
— Великий государь! — ответствовал умный посол, — Более приличных при дворе моего шаха Сефи I множество, но каков государь, таков и посол к нему.
Боясь, что потомки в этом словесном препирательстве отдадут предпочтение послу, Джехан повел разговор о величии государей и государств, вынуждая посла провести сравнение между царями Индостана и царями Персии.
— Царей Индостана можно сравнить с луной на пят- надцатый-шестнадцатый день, — ответил посол, — а персидских — с маленькой луной на второй-третий день после рождения.
Джехан был доволен: упрямец посол начинал ему нравиться, — и тотчас из толпы послов, бывших на приеме, раздался голос турецкого бостанджи-паши:
