Антон Хижняк - Даниил Галицкий
Мстислав встал.
— Ты мыслишь, хан, что русские пойдут половцев защищать… А где же ваше войско?
Хан Котян дрожал, качал головой.
— Есть еще войско у нас. Храбрые воины, за землю свою будут биться. А к вам, русским князьям, я приехал просить, чтобы вместе против монголов идти.
Мстислав промолвил:
— Не пойдут русские князья половцев оборонять. Много горя вы причинили земле Русской.
Хан Котян побледнел, заговорил еще быстрее:
— А ты, князь Мстислав, скажи им, тебя послушают. И князя киевского Мстислава послушают. Это и для вас нужно. Сегодня тоурмены нас побили, завтра вас побьют.
Мстислав улыбнулся.
— Слышишь, Данило? Хан Котян умный человек, святую правду он говорит — сегодня их побили, а завтра нас начнут бить. А что ж тебе князь киевский в ответ сказал?
— Ответил, что гонцов пошлет, и к тебе хотел послать. А я сказал: «Зачем посылать? Сам поеду, сам буду просить». Князь киевский и тебя просил пожаловать в Киев.
Мстислав, подумав, сказал:
— Будем войско свое собирать. Верно, Данило?
— Так мыслю.
— Ежели так, мы с тобой в Киев завтра поедем.
— А войско? — спросил Даниил.
— Войско надобно собирать.
— А куда идти?
— Тебе это лучше ведомо — ты все дороги здесь хорошо знаешь.
Даниилу было приятно услышать это от Мстислава.
— Знаю, да еще надо с Мирославом посоветоваться. — И он велел слуге позвать Мирослава.
Мирослав был опытным воином. Выслушав Мстислава и Даниила, сказал:
— И я так мыслю, как и вы: дружины конные послать — пускай к Днепру едут, а пешцев на ладьи — пускай по Днестру плывут к морю, а оттуда по Днепру вверх.
Мирослав посоветовал послать тысяцкими с пешими воями Юрия Домажирича и Держикрая Владиславовича — понизских бояр, живущих невдалеке от моря.
— Они хорошо знают реку и море, они с князем Романом плавали, на Днестре выросли. Только позвать их сюда живо нужно.
Мстислав повернулся к Котяну:
— Идем в поход, а сегодня отдохнуть тебе надобно, с дочерью поговорить.
Но тот замахал руками.
— Не надо, не надо с дочерью говорить! Хочу сейчас узнать, как собираться будете.
Мстислав улыбнулся.
— Напугали тебя тоурмены. Иди отдыхай. Хорасана накормит. А мы готовиться будем. Ты же с дороги, отдохнуть должен.
Мстислав послал гонца в Киев, к князю Мстиславу Романовичу, чтобы ждал гостей из Галича, да и других князей приглашал на съезд и от его имени.
Печальная весть долетела не только в боярские терема, но и в халупы горожан и смердов. Галичане уже знали, зачем приехал Котян. Слухи передавались из уст в уста. Говорили, что татары уже Киев сожгли и на Галич идут, говорили, что их видимо-невидимо и что это не люди, а какие-то чудища, у которых огонь изо рта пышет и к которым даже и подступиться близко нельзя. Гудел Галич, собирались люди в Подгородье, у Днестра на пристани расспрашивали дружинников, которые выезжали в волости с княжьими приказами.
Пока снова собрались в гридницу Мстислава бояре, галичане двинулись в крепость. Их никто не задерживал, ворота стояли открытыми — печальная весть нарушила обычную жизнь.
— Идите, идите! — говорили привратники. — Не велели князья ворота закрывать.
…Встревоженный Мстислав советовался с боярами, когда в гридницу вошел Микула.
— Княже! — обратился он к Мстиславу. — Галичане желают видеть тебя.
— Знаю, Микула, знаю. Сейчас пойдем.
На площади возле собора собрались галичане. Их пригнали сюда страшные вести, привезенные половцами. Женщины, едя за мужчинами, брали с собой детей, словно боялись, что татары ворвутся в дом и заберут их.
Мстислав и Даниил прошли сквозь молчаливую толпу и вышли на крыльцо собора.
Толпа еще ближе придвинулась.
— Горе великое обрушилось на нашу землю, — начал Мстислав. — Не слыхали мы и не ведали про татар. Но коль уж пришли они непрошеные, то надлежит их встречать. Галичане умеют носить оружие, да и волынцы не хуже их. Покажем врагу нашу силу, не пустим его на нашу землю! Все ли пойдете на битву?
— Пойдем! Все пойдем!., — загудели в ответ галичане.
Мстислав продолжал:
— Конные дружины послезавтра выезжают в Киев, а пешцы по Днестру поплывут. Пешцев поведут Юрий Домажирич и Держикрай Владиславович. Тысячу ладей при-готовить надобно сейчас, на каждую по десять воинов посадить. Завтра же и начнут собираться на пристани.
4Биричи-глашатаи объехали галицкие и волынские города и оселища. Мстислав и Даниил велели созвать воинов-пешцев. Должны были идти все взрослые мужчины. А взрослым считался юноша, которому исполнилось семнадцать лет. Особые наставления давали князья тиунам и биричам о горожанах: не звать в войско кузнецов по железу и серебру — пускай оружие куют; не звать железоваров — пускай в своих печах побольше железа приготовят, ибо тяжелые времена настают, много мечей, копий и щитов понадобится. Мстислав и Даниил обстоятельно наказывали тысяцким и сотским, как снаряжать войско:
— Не забудьте — для нас всего важнее, чтобы каждый свое место знал, чтобы не были стаду коров подобны…
Слава о храбрых русичах, об их отваге, смелости, самоотверженности, мужестве заслуженно разносилась по всем соседним странам. Особенно боялись враги, когда русичи шли врукопашную. Их воинской заповедью было — защищать товарища, грудью закрывать его. Поредеют ряды в сотне — плотнее собирайся вместе; один остался в десятке — не складывай оружия, стой до последнего дыхания. Киевляне и новгородцы, рязанцы и суздальцы, галичане и волынцы испокон веков были мужественными воинами.
Суровая природа научила их переносить лишения, их не страшили ни холод, ни зной. Одно только мешало их успехам — княжеская междоусобица да коварство бояр, разъедали они воинское единство.
Повсюду в эти дни только и разговоров было, что о неведомых тоурменах. Вошла печаль в дома горожан и смердов. Горевали матери и жены: кому из их родных суждено домой живым возвратиться?
…Вдоль улицы оселища мчатся ребятишки верхом на своих конях — хворостинах. Там на опушке расположились «враги» — «тоурмены». Командует белявый «сотский»:
— Быстрее к опушке!
Твердохлеб переходил улицу, направляясь к своему подворью. Мимо него пролетел испачканный «всадник» на хворостине, в длинной рубашке. Левой рукой он придерживал подол рубахи и держался за «гриву коня», а правой погонял его.
— Быстрее! Отстал! — кричали на него товарищи. Мальчонка заспешил, подол выскользнул, он второпях наступил на него и упал. Подняв потерпевшего, Твердохлеб ласково прижал его к себе.
— Не плачь!
— А я и не плацу! — бодро ответил мальчонка. — Воины не плачут! — И, приподняв рубаху, побежал догонять своих товарищей.
«Не плачут, — улыбнулся Твердохлеб. — Храбрые воины растут, придется и им с врагом встретиться».
Дома Твердохлеба ждала опечаленная жена. Она чинила мешок для харчей, пришивала к нему лямки. Посмотрев на мужа, Твердохлебиха ничего не сказала ему, только опять заплакала.
— Ты что, Ольга? — ласково спросил Твердохлеб, подошел к ней и неловко начал вытирать слезы на ее лице. — Чего ты? Не раз бывал я в походах — и возвращался. И теперь вернусь.
— Ой, нет! Чует мое сердце беду! — еще сильнее залилась слезами Ольга. — И Роксаны нет…
— Приедет Роксана домой, сказывала, нечего ей делать во Владимире. Будете сидеть вдвоем, не так скучно вам будет.
— Вдвоем? — испуганно спросила Ольга.
Дальше крыться уже нельзя было, рано или поздно нужно сказать ей правду. И лучше сейчас, раз уж намекнул.
— Вдвоем, — снимая со стены меч, тихо ответил Твердохлеб. — Мы пойдем с Лелюком.
Шитье выпало из рук Ольги. Она подбежала к безмолвному Лелюку и, как наседка цыплят, закрыла его своими руками, вся задрожала.
— Ты пошутил, Твердохлеб? Пошутил? — переспросила она мужа. — Бирич приходил, говорил, что ты один едешь. Лелюку нет еще семнадцати лет. Ты пошутил?
— Семнадцати? Двадцати дней только не хватает — разве это не все равно? Парень может держать копье и уже бывал в боях.
— Он не пойдет! — зарыдала Ольга. — Не пойдешь, сынок? Это отец шутит, да?
Стиснутый материнскими руками, Лелюк неловко улыбался — ему не хотелось причинять боль матери. И что он мог сказать, если вчера сам упросил отца взять его в поход! Они уже и у сотского были, уже и место свое Лелюк знает: будет в одном десятке с отцом.
— Отец шутит? Правда, Лелюк? — всхлипывая, спрашивала его мать.
— Не плачьте, мамо! — тихим шепотом ответил Лелюк.
Ольга обрадованно посмотрела на него, вытерла слезы.
— Я уже не плачу, сынок.
Лелюк виновато посмотрел на отца. Тот, не поднимая головы, возился с мечом, подгонял его к ножнам.
— Мамо! — с трудом промолвил Лелюк. — Я… иду.
