Золото Кёльна - Шир Петра

— Он просил передать вам это. Полагаю, вы знаете, что внутри.

С тревожным чувством Алейдис взяла шкатулку и отбросила крышку.

В лучах заходящего солнца блеснули ограненные камни в рукояти кинжала. Рядом с кинжалом лежало кольцо с семиконечной звездой. Она осторожно закрыла шкатулку.

— Неужели ваш брат послал вас гонцом?

Альба рассмеялась.

— Честно говоря, я сама напросилась, мне любопытно было взглянуть на вас. К сожалению, нам не представилось возможности узнать друг друга получше.

— Вам было любопытно взглянуть на меня? Почему?

— Потому что у меня такое чувство, что мы могли бы стать подругами. А предчувствия редко меня обманывают. А все, что мне удалось узнать о вас, говорит о том, что вам тоже не помешала бы подруга.

Поймав недоуменный взгляд Алейдис, она игриво подмигнула.

— Знаю, знаю, до сих пор наши семьи были не очень-то дружны. Но теперь, раз уж вы намерены вести дела в меняльной конторе под фамилией де Брюнкер, нет никаких препятствий для заключения мира. Даже у отца не должно возникнуть никаких серьезных возражений против хотя бы временного перемирия, если учесть, что мой отец не из тех людей, которые быстро соглашаются на мировую. Впрочем, вас это не должно волновать. Я говорю исключительно от своего имени.

— А что скажет ваш брат, узнав, что вы хотите подружиться со мной?

— Ой, он вечно мрачнеет и грохочет, как грозовая туча с громом, но вам пора бы уже к этому привыкнуть. Мне немного неловко это признавать, но я не могу избавиться от подозрения, что это новое убийство подвернулось ему под руку не просто так. Скажите, не произошло ли между братом и вами чего-то такого, что заставило бы его отдалиться от вас? Может быть, вы поссорились или что-то в этом роде?

— Нет.

Вспомнив о событиях последних трех недель, Алейдис почувствовала, что ее щеки горят каким-то неестественным жаром.

— Мы не ссорились.

— Ладно, значит, он держится от вас подальше подругам причинам.

Довольная улыбка на лице Альбы вызвала у Алейдис внезапное раздражение.

— Не понимаю, о чем это вы.

— Ну в этом вы с ним похожи, — снова засмеялась Альба. — Винценц говорил мне, что ваши, как их правильно назвать, сводные внучки?.. — Она снова хохотнула, но тут же прикрыла рот рукой. — Ну вы поняли, ваши ученицы… Их умение обращаться с иголкой и ниткой оставляет желать лучшего. Так уж совпало, что у меня есть некоторые способности к вышиванию, и я с радостью поделюсь всем, что знаю, с девочками.

Она сделала паузу, и ее лицо приняло серьезное выражение.

— Надеюсь, они в добром здравии? Дурные вести, видимо, не обошли их стороной. Мне даже трудно вообразить, что они сейчас чувствуют, когда их мать навсегда замурована в одиночной камере.

— Они держатся хорошо, — печально ответила Алейдис. — Марлейн ведет себя еще тише, чем обычно, а Урзель… ну она такая взрывная, и она сейчас скорее сердится, чем грустит. Я пытаюсь отвлекать их, как только могу. Это нелегко.

— Могу себе представить. Однако это дает мне надежду, что вы примете мое предложение. Может быть, я помогу им развеяться.

— Вы очень добры, — заметила Алейдис, с сомнением глядя на сестру полномочного судьи. Но, позвольте спросить, какой вам с этого прок?

— Вы стали слишком подозрительны, — отвечала Альба, не переставая улыбаться. Это неудивительно, если учесть, что до сих пор судьба играла с вами в кошки-мышки. И если уж угодно подозревать меня в скрытых мотивах, я, пожалуй, попрошу у вас в обмен на мою помощь оказать мне одну услугу. Не волнуйтесь, ничего выходящего за рамки приличий, и вам не придется продавать душу дьяволу.

О какой же услуге идет речь?

— У меня есть дочь, ее зовут Брунгильда, ей почти шестнадцать, и она крайне мечтательная особа. Один Господь знает, в кого она такая уродилась. Порой она доводит меня этим до исступления, хотя на самом деле я ее очень люблю. Судя по словам брата, нрав у вас не в пример мягче моего, так что, полагаю, вы лучше с ней поладите. Ей бы еще год или два поучиться управляться по дому, прежде чем мы выдадим ее замуж. Готовы ли вы взять на себя эту задачу?

— Вы отдадите дочь в. мой дом на обучение? — не могла поверить ушам Алейдис.

— Знаю, это смелый шаг, если учесть недавний скандал вокруг вашей семьи.

— А что же ваш брат, он не против?

— Брунгильда — моя дочь, а не его. Если я решу, что у вас она будет в хороших руках, он не станет возражать.

Алейдис понимала, как этот шаг скажется на ее положении в городе.

— Знаете что, — госпожа Альба, я не настолько глупа, чтобы отказать вам в этой просьбе.

— Брунгильда — замечательная девочка. И только представьте себе, сколько пользы вы извлечете из того, что Урзель и Марлейн так навострятся орудовать иглой и ниткой, что вскоре можно будет отличить мак от бабочки.

— Брат и об этом вам рассказал?

— Мой брат не такой толстокожий, каким пытается казаться. Кроме того, его греет мысль, что ему же придется обучать вас владению кинжалом, ведь этим могу заняться я. Однажды он научил меня. Правда, я тогда была гораздо моложе, чем вы сейчас, а он — чтобы вы знали — на два года младше меня. Его всегда заботила моя безопасность, как сейчас заботит ваша.

— Неужели?

Замечание Альбы Алейдис сочла довольно двусмысленным и неприличным.

— Он просил передать, что вам нужно больше практиковаться, чтобы в следующий раз никто не смог обезоружить вас так легко, как это сделала госпожа Катрейн.

Румянец на щеках Алейдис вспыхнул с новой силой, и она даже отвернулась, чтобы скрыть от Альбы свое смущение.

— Скажите, как поживает ваш деверь? Тот несчастный купец. Винценц сказал, что его сильно ранили.

И голос, и лицо Альбы выражали искреннее сострадание, так что Алейдис решила сменить гнев на милость.

— Мой деверь очень плох. Он потерял глаз, а огромная рана на голове пока так и не зажила. Мастер Йупп, банщик, и доктор Бурка сошлись во мнении, что Андреа понадобится много времени, чтобы восстановить здоровье. И то если в глазнице не разовьется гангрена.

— Какой ужас! Он ведь пытался помочь вам, да?

— Он хотел помешать Катрейн покончить с собой. Теперь мы можем только молиться за него.

— О да, конечно, я тоже помяну его в своих молитвах.

Альба на мгновение замолчала, но потом снова попыталась улыбнуться, вероятно, желая отвлечь Алейдис от грустных мыслей.

— А теперь давайте решим, когда мы можем встретиться и обсудить все, как полагается. Может быть, в воскресенье? Я бы могла заглянуть к вам после мессы, если вам удобно.

Поддавшись внезапному душевному порыву, Альба сделала два шага, отделявшие ее от Алейдис, и тепло обняла ее.

— Вы не одиноки в этом мире, Алейдис. Возможно, сейчас вы ощущаете себя именно так, но знайте, что это чувство перестанет довлеть над вами, как только сами того захотите. А сейчас мне пора идти. Клевин, — подозвала она слугу, — пойдем, у меня еще есть дела. А вам, Алейдис, всего доброго и до встречи в воскресенье.

Немного растерявшись, Алейдис попрощалась с некоторым опозданием и еще стояла какое-то время, провожая взглядом стройную черную фигуру, которая энергичным шагом удалялась со двора.

И когда Альба исчезла за воротами школы, она опустила глаза на шкатулку, которую сжимала в руках.

— Ну что ж, Зимон, пора и нам домой.

Шагая впереди верного слуги, Алейдис пыталась придать походке и выражению лица ту же решительность, которую мгновением ранее наблюдала у сестры полномочного судьи. Всю дорогу домой она размышляла о том, как странно вкладывается ее жизнь. Впереди ее ждало еще много неизведанного. Вот теперь к ней в подруги напросилась Альба ван Клеве, которая, казалось, жаждет познакомиться с ней поближе. Однако Алейдис сомневалась, что у нее самой быстро возникнут дружеские чувства к этой женщине. Не потому, что ван Клеве враждовали с Николаи. Случившееся пошатнуло ее веру в людей, и она не знала, сможет ли когда-либо снова кому-то доверять. Осознание того, что внешнее впечатление, которое производит человек, может разительно отличаться от того, каков он внутри, заставило ее усомниться в собственной способности судить о людях. И конечно, должно пройти немало времени, прежде чем жизнь в ее доме вернется в прежнее русло. Содеянное Катрейн ударило не только по ее дочерям. Все слуги были в ужасе оттого, что сотворила дочь Николаи. Вардо, вероятно, переживал эту трагедию острее всех. Его мучила совесть, что именно его брат был нанят Катрейн для убийства Николаи. Слуга ворчал больше обычного, почти ни с кем не разговаривал и старался не попадаться хозяйке на глаза. Алейдис понимала это, но ей хотелось, чтобы и он понял: она не винит его за преступления брата. Но единственное, что она могла сделать, это продемонстрировать ему, что по-прежнему ценит его и доверяет ему.