Алексей Гатапов - Тэмуджин. Книга 1
Уже зайдя в юрту и отряхивая с себя снег, братья пустились в безудержное веселье.
– Их было десять или двенадцать, – снимая овчинный полушубок, захлебываясь от волнения, рассказывал матерям Хачиун. – В темноте глаза так и светятся, будто светильники горят.
– Ха-ха-ха, ты еще двадцать скажи, – засмеялся над ним Хасар. – Их всего пять голов было, понял?
– Ладно, не спорьте, – примиряюще говорила Оэлун. – В темноте трудно считать, может и больше их было, кто знает… Ведь главное, что вы их отогнали. Больше они сюда не придут. Ну, садитесь к очагу, допивайте суп.
Братья расселись и приняли из рук матерей чаши с дымящимся варевом.
– Волки боятся мужчин, – говорила Оэлун, глядя, как они с шумом втягивают в себя горячее. – А вот женщин они не боятся совсем, пусть хоть тридцать человек их выйдет с оружием в руках, они не испугаются. Как-то раз в нашем племени, когда я была еще восьмилетней девочкой, ночью пришли волки. Мужчин, даже подростков в то время в курене не было, все ушли на облавную охоту в дальнюю тайгу. Вышли все женщины с оружием, кричали, разжигали костры, стреляли в них, даже на конях пробовали отогнать, но те ничего не боятся. Отбегут на какое-то расстояние и стоят, ждут. И тут одна старуха подсказала: вывести из юрт маленьких мальчиков, всех, какие есть. Вывели от семилетних до новорожденных и велели кричать. Как закричали они во все голоса, а совсем маленькие заплакали от страха и холода, волки тогда постояли, постояли и ушли. Вот как они мужчин боятся…
– А почему они так боятся мужчин? – простодушно спросил Бэлгутэй.
– От мужчин идет другой запах, – объяснила мать Оэлун. – Они боятся вашего запаха.
– А какой это от нас идет запах? – удивленно протянул Хачиун и принюхался к своему плечу. – От меня ничем не пахнет.
Сочигэл насмешливо улыбнулась и, видно, хотела что-то сказать, но сдержалась.
– Узнаешь, когда вырастешь, – закончила разговор Оэлун. – А теперь ложитесь спать. Утром рано разбужу.
XXVI
К утру снега выпало по колено. На голубом небе редкие обрывки туч медленно исчезали за горами Хэнтэя и красное рассветное солнце радостно выглядывало с далеких восточных гор.
Земля, от края до края словно покрытая пухом сказочной птицы Абарга-шубун[61], блестела новорожденной, нетронутой белизной. Лесная опушка, вчерашней ночью темная и враждебная, глядевшая на них с какой-то потаенной угрозой, теперь – празднично украшенная по верхушкам и разлапистым ветвям, легкими снеговыми лоскутьями, приветливо манила к себе.
Братья встали с восходом и, выйдя из юрты, разразились восторженными криками, забегали вокруг, гоняясь друг за другом. Вдруг обезумев от беспричинной радости, они боролись, валили друг друга в снег, запихивая за ворота косульих рубах белые, жгучие комки.
В это время в юрте между матерями шел разговор. Оэлун и Сочигэл, посоветовавшись, решили устроить детям праздничный пир: отметить начало Белого месяца.
– Надо поднимать им дух, – говорила Оэлун. – Не дать затосковать от одиночества. Для этого есть два пути: веселье и работа. Вот мы сначала повеселимся, а потом будем работать.
– Что же им тут делать? – растерянно говорила Сочигэл. – Ни коровьих стад, ни лошадиных табунов у нас теперь нет…
– Работу надо находить, – наставительно говорила Оэлун. – Главное, не сидеть им, сложа руки, не поддаваться безделью, а не то – закрадется тоска, задавит их. Вот сейчас надо расчистить вокруг стойбища снег, пока не отвердел, и завалить им юрту по низу со всех сторон. Тогда и в лютый мороз и в снежный буран не проникнет холод. Сейчас, пока мы с тобой будем варить и накрывать на стол, они пусть поработают.
Набегавшись по свежему снегу, с красными от мороза лицами братья пришли в юрту и тут же получили в руки свои полушубки и малахаи и были выпровождены обратно.
Братья вышли и, оглядевшись, решили по-своему: накрыть обе юрты снегом до самого дымохода так, чтобы из степи их нельзя было отличить от заснеженных холмов.
Взялись за дело с жаром: сделать свое маленькое стойбище невидимым для посторонних глаз – это было по их нраву. Из кожевенной юрты они вынесли широкие деревянные лопаты, там же взяли две старые лошадиные шкуры, прикрепили к ним волосяные веревки – получились сани для возки снега.
Провели дорожку между обеими юртами, оттаскивая снег к восточной стороне жилой. Уже завалили всю стену до верхних жердочек, когда, почувствовав неладное, из юрты вышли обе матери. Молча оглядели работу сыновей, обходя по снегу вокруг. Оэлун с удивленным лицом оглянулась на Тэмуджина:
– Вы что же, хотите всю юрту снегом завалить?..
– Где же вы такое видели? – Сочигэл с насмешливой улыбкой, готовая рассмеяться, оглядывала детей. – Ведь весной все это растает, а нас затопит и унесет всех вместе с юртой прямо в Онон.
– До весны мы снег уберем, – нахмурившись, сказал Тэмуджин. – А делаем мы так, чтобы хотя бы сейчас нас не увидели со степи посторонние люди… По верху мы только присыпем, лишь бы было незаметно вон с тех равнин, – указывая в даль, объяснял он матерям. – Там ведь могут появиться охотники… А стены завалим и никакой буран нам не будет страшен…
– Мы потом уберем, – вступились Хасар и Бэлгутэй. – Уберем, как только пройдут холода, даже подтаять не успеет.
– Ну, давайте, сделаем, чтобы нас не было видно, – упрашивали Хачиун и Тэмугэ, теребя подол материного халата.
Бэктэр хмуро улыбался, отвернувшись в сторону.
– Ладно, делайте, как хотите, – сдалась Оэлун. – Пойдем, Сочигэл-эхэ, мужчины знают, что нужно делать, не будем им мешать.
Уже зайдя в юрту, они с грустной улыбкой говорили между собой:
– Никакой снег нас не скроет от людей.
– Коров и лошадей ведь снегом не завалишь и собак молчать не заставишь.
– Но пусть делают, раз хотят, – вздохнула Оэлун. – Лишь бы чем-то были заняты, а вреда большого от этого не будет.
Радостные, что убедили матерей, братья продолжали возить снег. Они расчистили все место между двумя юртами и начали захватывать вокруг жилой.
– Вот засыпем юрту с северной стороны и с этого берега Онона нельзя будет ее разглядеть, – сказал Бэлгутэй, сдвигая на затылок лисий малахай.
Ему не успел ответить Хасар, он засмеялся над чем-то, обернувшись к нему, и тут их большая черная собака, лениво полеживавшая на расчищенном от снега земле, вдруг взлаяла дважды, острым взглядом уставившись в степь.
Братья разом оглянулись. В пяти перестрелах от них со стороны их бывшего куреня приближался одинокий всадник на рыжем коне. На таком расстоянии всадник казался не больше степного муравья, но уже сейчас было заметно, что ростом он маловат для взрослого человека.
– Какой-то парень к нам едет, – сказал Хасар.
– Видно, что не взрослый, – отозвался Бэктэр и со злобой добавил: – Только хорошего нам от этого не будет.
– Почему? – возразил Хасар. – С таким-то мы, если что, враз управимся и еще коня заберем…
– Коня заберем, управимся… – передразнил его Бэктэр, не отрывая острого взгляда от приближающегося всадника. – А ты не подумал, что теперь все будут знать, где стоит наше стойбище?
«Кто же это может быть, – подавляя досаду, гадал Тэмуджин и перебирал в уме всех знакомых юношей, которые могли тут появиться. – Едет в лес ставить петли? Нет, на Бурхан-Халдуне никто не будет охотиться… Ехал мимо и завернул, увидев нас? Может быть и так…»
– И конь какой-то неприметный, – недоуменно говорил Бэлгутэй. – Такие рыжие почти в каждом айле есть. И самого не узнать, весь закутался, будто в снежный буран попал… А может быть, это больной?
– Это кто-то из генигесов или сонидов! – догадался Хасар. – Из дальних родов никто сюда не будет заезжать.
– Кто бы это ни был, может оказаться лазутчиком Таргудая, – сказал Бэктэр и посмотрел на Тэмуджина. – Ведь мог он послать людей разведать здешние урочища, чтобы узнать, куда мы укочевали.
Тэмуджин промолчал. «Бэктэр прав! – сжимая губы, подумал он про себя. – Таргудай мог так сделать… и не только мог, а должен был это сделать».
– Ладно, давайте работать, – Тэмуджин взялся за лопату и вспомнил отцовские слова, сказанные им в последнюю их поездку к хонгиратам: – Собачья привычка – прямо уставиться на человека.
Младшие зашевелились, потащили шкуры с нагруженными кучами снега. Бэктэр остался рядом с Тэмуджином и тихо проговорил:
– Рухнула наша затея, этот человек расскажет людям, где мы находимся. Еще будут над нами смеяться и рассказывать, как мы хотели от соплеменников под снегом спрятаться.
Тэмуджин остановился и посмотрел ему в глаза. «Он снова прав, – подумал он и воткнул лопату в снег. – Но на половине пути нельзя останавливаться. Надо продолжать во что бы то ни стало».
– Это наше стойбище и мы ни у кого не будем спрашивать, что нам тут делать, – он снова взял лопату в руки. – Плох тот мужчина, который живет мнением посторонних… Да и кто сразу подумает, что мы от людей прячемся, – он весело улыбнулся. – Мы просто утепляем свой дом на зиму, верно ведь, Бэктэр?
