Анатолий Рыбаков - Дети Арбата
Обзор книги Анатолий Рыбаков - Дети Арбата
Анатолий Рыбаков
Дети Арбата
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
Самый большой дом на Арбате — между Никольским и Денежным переулками, теперь они называются Плотников переулок и улица Веснина. Три восьмиэтажных корпуса тесно стоят один за другим, фасад первого выложен белой глазурованной плиткой. Висят таблички: «Ажурная строчка», «Отучение от заикания», «Венерические и мочеполовые болезни»… Низкие арочные проезды, обитые по углам листовым железом, соединяют два глубоких темных двора.
Саша Панкратов вышел из дома и повернул налево — к Смоленской площади. У кино «Арбатский Арс» уже прохаживались парами девочки, арбатские девочки и дорогомиловские, и девочки с Плющихи, воротники пальто небрежно приподняты, накрашены губы, загнуты ресницы, глаза выжидающие, на шее цветная косынка — осенний арбатский шик. Кончился сеанс, зрителей выпускали через двор, толпа выдавливалась на улицу через узкие ворота, где к тому же весело толкалась стайка подростков — извечные владельцы этих мест.
Арбат кончал свой день. По мостовой, заасфальтированной в проезжей части, но еще булыжной между трамвайными путями, катили, обгоняя старые пролетки, первые советские автомобили «ГАЗ» и «АМО». Трамваи выходили из парка с одним, а то и двумя прицепными вагонами — безнадежная попытка удовлетворить транспортные нужды великого города. А под землей уже прокладывали первую очередь метро, и на Смоленской площади над шахтой торчала деревянная вышка.
Катя ждала Сашу на Девичьем поле, у клуба завода «Каучук», скуластая сероглазая степная девчонка в свитере из толстой деревенской шерсти. От нее попахивало вином.
— Выпили с девчатами красного. А тебе праздника нет?
— Какой праздник?
— Какой… Покров.
— А…
— Вот тебе и "а"…
— Куда пойдем?
— Куда… К подруге.
— Что взять?
— Закуска там есть. Купи водки.
По Большому Саввинскому переулку, мимо старых рабочих казарм, откуда слышались пьяные голоса, нестройное пение, звуки гармоники и патефона, потом по узкому проходу между деревянными фабричными заборами они спустились на набережную. Слева — широкие окна фабрик Свердлова и Ливерса, справа — Москва-река, впереди — стены Новодевичьего монастыря и металлические переплеты моста Окружной железной дороги, за ними болота и дуга, Кочки и Лужники…
— Ты куда меня ведешь? — спросил Саша.
— Куда, куда… Иди, нищему деревня не крюк.
Он обнял ее за плечи, она попыталась сбросить его руку.
— Потерпишь.
Саша еще крепче сжал ее плечо.
— Не бунтуй.
Четырехэтажный неоштукатуренный дом стоял на отшибе. Они прошли по длинному коридору, слабо освещенному, с бесчисленными дверьми по сторонам. Перед последней дверью Катя сказала:
— У Маруси друг… Ты ничего не спрашивай.
На диване, лицом к стене, спал мужчина, у окна сидели мальчик и девочка лет по десяти-одиннадцати, они оглянулись на дверь, поздоровались с Катей. У кухонного столика в углу комнаты, рядом с рукомойником, возилась маленькая женщина, много старше Кати, с миловидным добрым лицом. Это и была Маруся.
— А мы заждались, думали, не придете, — сказала она, вытирая руки и снимая фартук, — думали, загуляли где… Вставайте, Василий Петрович, гости пришли.
Мужчина поднялся, худой, хмурый, пригладил редкие волосы, провел ладонью по лицу, сгоняя сон. Воротничок его рубашки примялся, узел галстука был опущен.
— Пироги засохли, — Маруся сняла полотенце с лежавших на столе пирогов из ржаной муки. — Этот с соей, этот с картошкой, а тот с капустой. Тома, подай тарелки.
Девочка поставила на стол тарелки. Катя сняла жакет, достала из буфета ножи и вилки, сразу стала накрывать на стол, знала, где что лежит, видно, бывала тут не раз.
— В комнате убери! — приказала она Марусе.
— Заспались после обеда, — оправдывалась та, снимай со стульев одежду, — и ребята бумагу нарезали, подбери бумагу, Витя.
Ползая по полу, мальчик собрал обрезки бумаги.
Василий Петрович умылся под умывальником, подтянул галстук.
Маруся отрезала ребятам по куску от каждого пирога и поставила на окно.
— Ешьте.
Василий Петрович разлил водку.
— С праздником!
— Под столом встретимся! — Катя посмотрела на всех, кроме Саши. Она в первый раз привела его к своим знакомым, пила здесь водку, а с ним пила только красное вино.
— Какого черноглазого себе отхватила! — весело проговорила Маруся, кивая на Сашу.
— Черноглазого и кудрявого, — усмехнулась Катя.
— В молодости волосы вьются, в старости секутся, — объявил Василий Петрович и снова взялся за бутылку. Теперь он не казался Саше хмурым, в его разговорчивости было желание поддержать знакомство. И Маруся глядела на них ласково, понимающе.
Саше было приятно Марусино покровительство, нравился этот дом на окраине, песня и гармошка за стеной.
— Что же вы не едите? — спросила Маруся.
— Ем, спасибо, вкусные пироги.
— Было бы из чего, не такие бы испекла — дрожжей и тех не достанешь. Спасибо, Василий Петрович принес.
Василий Петрович сказал что-то серьезное но поводу дрожжей.
Ребята попросили еще пирога.
Маруся снова отрезала им по куску.
— Думаете, для вас одних наготовлено?! Кончилась ваша гулянка, умывайтесь!
Она собрала их постели и понесла из комнаты, к соседке.
Дети ушла спать. Потом собрался и Василий Петрович. Маруся пошла его провожать. Уходя, сказала Кате:
— Чистую простыню в шкафу возьми.
— Зачем он ей нужен? — спросил Саша, когда за Марусей закрылась дверь.
— Муж бегает от алиментов, ищи его, жить-то надо.
— При детях?
— Голодными лучше сидеть?
— Старый он.
— И она не молодая.
— Что же не женится?
Она исподлобья посмотрела на него.
— А ты на мне чего не женишься?
— Тебе замуж хочется?
— Хочется… Ладно! Давай спать ложиться.
И это было необычно. Каждый раз ему приходилось добиваться ее так, будто они встречаются впервые, а сегодня сама стелит постель, раздевается. Только сказала:
— Свет потуши.
Потом перебирала пальцами его волосы…
— Сильный ты, любят тебя, наверно, девки, только неосторожный, — она наклонилась над ним, заглянула в глаза, — рожу тебе черноглазенького, не боишься?
Рано или поздно это должно было случиться. Ну что ж, сделает аборт, ребенок не нужен ни ему, ни ей.
— Ты беременна?
Она уткнулась головой в его плечо, прижалась к нему, будто искала защиты от несчастий и невзгод своей жизни.
Что он знает о ней? Где она живет? У тетки? В общежитии? Снимает угол? Аборт! Что скажет она дома, какой бюллетень предъявит на работе? А вдруг пропустила сроки? Куда денется с ребенком?
— Если попалась, рожай, поженимся.
Не поднимая головы, она спросила:
— А как малого назовем?
— Решим, времени много.
Она опять засмеялась, отодвинулась от него.
— Не женишься ты, да и не пойду я за тебя. Тебе сколько? Двадцать два? Я и то старше тебя. Ты образованный, а я? Шесть классов… Выйду, только не за тебя.
— За кого же? Интересно.
— Интересно… Парень один, наш деревенский.
— Где он?
— Где, где… На Урале, приедет и заберет меня.
— Кто он?
— Кто… Механик.
— Ты давно его знаешь?
— Сказала ведь, с одной деревни.
— Что же он до сих пор на тебе не женился?
— Не перебесился, вот и не женился.
— А теперь перебесился?
— Теперь ему уже тридцать. У него, знаешь, какие барыньки были…
— Ты его любишь?
— Ну, люблю…
— А почему со мной встречаешься?
— Почему да почему… Мне тоже жить хочется. Допрашивает, как в милиции, ну тебя!
— Когда же он приезжает?
— Завтра.
— И мы с тобой больше не увидимся?
— На свадьбу позвать?… Он здоровый, стукнет, и нет тебя.
— Это еще посмотрим.
— Ох, ох…
— Но ведь ты беременна.
— Кто сказал?
— Ты сказала.
— Ничего я тебе не говорила. Сам придумал.
В дверь тихонько постучали. Катя открыла Марусе, снова легла.
— Проводила, — Маруся зажгла свет, — чай пить будете?
Саша потянулся за брюками.
— Чего вы? — сказала Маруся. — Не беспокойтесь.
— Он стеснительный, — усмехнулась Катя, — стесняется гулять со мной, жениться хочет.
— Жениться недолго, — сказала Маруся, — и развестись недолго.
Саша налил в стакан остатки водки, закусил пирогом. В общем-то, он должен быть благодарен Кате за то, что все так благополучно кончилось. Механик этот, наверно, и вправду есть, но не в нем, в сущности, дело. Дело в том, что она опять дразнит его, а он раскис, дурачок. Саша поднялся.
— Ты куда? — спросила Катя.
— Домой.
— Что вы, честное слово, — забеспокоилась Маруся, — спите, утром поедете, а я у соседей переночую, никому не мешаете.
— Надо идти.
Катя смотрела хмуро.
— Дорогу найдешь?
