Ференц Мора - Золотой саркофаг
Юноша и девушка прочитали вместе по слогам расположенную по окружности надпись:
Зеркало! Десять ты лет отражало красу Хелидоны,
Ныне же этой красы кажешь руины одни.
Горек мне вид моих первых морщин. Не стану глядеться.
Здесь оставляю тебя: деву Диану пленяй!
Два молодых лица улыбнулись друг другу. А, глядя на них, улыбалась и дева Диана, изваянная из сицилийского мрамора давно истлевшей рукой вдохновенного скульптора. Дочь Латоны, выступая вперед, держала в левой, опущенной, руке лук, а правой доставала из висящего за спиной колчана стрелу. Это было обычное изображение богини в короткой спартанской тунике, облегающей стройные бедра. Необычным было лишь то, что верхнюю часть тела с упругими девичьими грудями ваятель оставил совершенно открытой.
– Какая прелесть! – вздохнув, воскликнул юноша.
– Погодите, – просиял сторож. – Сейчас я покажу вам главное сокровище храма.
Он достал из углубления в алтаре две круглые серебряные чаши без подставки.
– Видите, – погладил он старыми жилистыми руками потемневшее от времени серебро. – С этих чаш скопировал скульптор груди богини, а сами чаши изготовлены Вулканом по слепкам с грудей Дианы.
Во дворе залаяла собака, и старик побежал туда, сунув чаши в руки Квинтипору. Тита горделиво вскинула голову.
– Как по-твоему: этим грудям богини уступят в чем-нибудь мои?
Быстрым движением она раздвинула одежду на груди – и серебряные перси Дианы со звоном покатились по истертым мраморным ступеням алтаря. И хотя богине было нанесено оскорбление еще более тяжкое, чем то, за которое погибла вместе со своими детьми Ниоба[170], земля не разверзлась, и сама Диана не пустила своей не знающей промаха стрелы. Более того, богиня, лица которой как раз в это мгновенье коснулся внезапно прорвавшийся сквозь щель в крыше солнечный луч, улыбнулась еще приветливей. Улыбался и сторож, не видевший никакой нужды ни шарканьем, ни покашливанием разнимать молодые уста. Бесшумно проскользнув мимо, он вытер чаши-груди, положил их на место и только после этого спросил, чем может он услужить своим гостям. Подать ли им молока, зажарить ли голубя, приготовить ли в тени портика для отдыха ложе из свежего сена, благоухающего медовым запахом донника, или постелить за алтарем медвежьи шкуры, которыми великий охотник Орион[171], впоследствии ставший созвездием, наградил божественную девственницу, превзошедшую даже его в стрельбе из лука.
Они не сразу поняли, о чем говорит сторож, да и не очень вслушивались в его речь. Правда, теперь они не были в плену ночи, как тогда, при первом поцелуе под деревом Клеопатры. Однако и теперь светлячки вынырнули отовсюду, даже из мраморной кладки храма, посыпались дождем с потолка и ослепительно засияли вокруг, так что юноша и девушка перестали видеть друг друга… На этот раз первым очнулся юноша. Он робко погладил руку девушки, плотно прижимавшую одежду к груди.
– Тита, маленькая Тита, – прошептал он ласково, словно будя ребенка.
Девушка тряхнула головой, неуверенно посмотрела вокруг, с силой протерла глаза, так что они стали красными, и с улыбкой выслушала старого сторожа, который терпеливо повторил все с начала. Потом, взглядом попросив снисхождения у вооруженной луком богини и понимающе подмигнув Тите, старик добавил, что все-таки Венера сильней.
– Ай-ай! – покачала головой Тита. – Да как ты сам не боишься, что тебя поглотит земля? А еще пугал нас.
– Это в лесу! Там Латона не терпит влюбленных. Но к себе в дом она должна их пускать. На что ж мы жили бы, если б она и здесь была бессердечной?
Он объявил, как нечто само собой разумеющееся, что Диане служит только вне храма, а внутри него он – слуга Венеры. В сущности, то, что благодарная любовь принесет на алтарь храма, составляет весь его доход. К сожалению, в Байях не знают, как приятно можно провести здесь время, и приходят сюда лишь случайно. Последние посетители были на прошлой неделе: одна танцовщица со стариком, похожим на обезьяну, да с подростком, совсем еще юным, и вот на этом самом месте она молила богиню сделать мужчиной или ее самое или хоть кого-нибудь из ее спутников.
– Она оставила на алтаре три монеты по два сестерция, – поднял он вверх три пальца, обращаясь к девушке. – А ведь ей не так посчастливилось, как тебе. Оба ее любовника вместе не стоили такого одного.
Щеки Титы вспыхнули ярким румянцем. Она посмела только отвести руку назад, ища юношу. Не найдя, она отвернулась от старика. Квинтипор был уже в портике. Тита выбежала за ним.
– Ты удрал, Гранатовый Цветок?
– Да вот хочу принести жертву Диане, – улыбаясь, показал он на клетку, полную птицами Венеры.
– Жертву? – всплеснула руками девушка. И поежилась: что это Гранатовому Цветку вздумалось проливать кровь. И как раз сегодня?!
Старик, оказавшийся не только сторожем, прибрел следом за девушкой. Когда он узнал о намерении юноши, помрачневшее было лицо его оживилось.
– Двоих? – с надеждой спросил он. – Вас ведь двое!
– Сейчас скажу… Ну-ка, маленькая Тита, проведи своей рукой по решетке. Которые клюнут, тех мы и пожертвуем. Семь розовых клювов жадно щипнули пальцы девушки. Пять белых и две черные птицы.
– Черные парные, – сообщил старик, собирая голубей в большую корзину с крышкой. Достаточно было поймать одного черного, как его пара вышла сама. – Ну, пошли!
Они вернулись в храм. Старик поставил корзину на алтарь, приготовил бронзовый котел и вытер тряпкой каменный нож.
– Погоди! – воскликнул юноша и положил на алтарь два золотых.
– О, тогда я принесу серебряный нож, – сказал старик, увидев золото, и скрылся.
Девушка печально подставляла голубям свои пальчики между прутьев корзины. Юноша погладил ее по голове.
– Маленькая Тита, я уверен: мы больше угодим богине, если жертву принесешь ты. Ведь ты похожа на нее, как родная сестра.
– Я?! – ужаснулась девушка. – Но ведь… я… я боюсь крови не меньше тебя.
– При чем здесь кровь? – удивился Квинтипор. – Мне и в голову не приходило. Мы просто отпустим их на волю в честь девственной богини.
Из груди девушки выпорхнул тихий возглас восхищения. Тут же из открытой корзины выпорхнули голуби. Растерянно покружив над куполом и найдя, наконец, выход, они вылетели их храма.
– Улетели? – вбежал, размахивая серебряным ножом, старик. – Ну, это не моя вина.
Видя, что золотые монеты по-прежнему поблескивают на алтаре, он успокоился и окончательно потерял интерес к странным посетителям, которые, как беззаботные дети, взявшись за руки и раскачивая ими, весело зашагали к выходу. Они тоже потеряли к нему всякий интерес и не обратили никакого внимания на его свист, которым он старался заманить голубей обратно.
Белые вернулись к нему на руки, а черные, сопровождая своих освободителей, то с шумом проносились мимо них, то плавно парили в вышине. Первой увидела их Тита.
– Смотри: белые отстали, – только черные не изменили нам!
Квинтипор стал бросать в них шишками пинии, но голуби не испугались и не отставали до конца леса. На опушке они спустились совсем низко и дважды облетели вокруг юноши с девушкой над самой землей, будто ласточки.
– Мы в черном кольце! – испуганно остановилась девушка.
– Кши-кши! – захлопал в ладоши юноша.
Черные голуби взмыли вверх и скрылись за лесом.
– Золотое кольцо! Золотое кольцо! Я нашел золотое кольцо! – закричал юноша.
Подхватив Титу на руки, он высоко поднял ее, показывая девушку солнцу, только что разорвавшему в клочья большое облако. И рокочущему справа морю. И расстилающемуся слева, усеянному рыбачащими журавлями пойменному лугу, на котором пунцовыми скатертями колыхались пятна вербены. И возу с сеном, влекомому медлительными волами по широкой дороге в Байи.
Огненный бич молнии сверкнул над лесом. Пробираясь между деревьями, они не заметили, как в небе нагромоздились черные башни туч с белыми краями. Девушка вздрогнула и выскользнула из рук юноши.
– Бежим, Гранатовый Цветок!
– Нет. – Квинтипор снова притянул ее к себе и подставил ей губы. – Не пущу, пока не получу своего.
– Вот как? – отстранилась она. – У кого же, Гранатовый Цветок, берущие и у кого дающие губы?! За это ты теперь опять получишь только bosium – благодарственный поцелуй, который был предназначен тебе еще в храме, когда ты помиловал голубей.
Она поцеловала его в обе щеки и оба глаза. Сапфиры вспыхнули, но тут же подернулись влагой.
– И в губы! В губы тоже!
Девушка вырвалась из крепких объятий.
– Нет! Не отдам своих желаний! – вскрикнула она и побежала вперед.
Юноша бросился за ней. Задыхаясь от бега, девушка останавливалась, подпускала юношу совсем близко и вновь убегала.
Так бегали они довольно долго, пока она совсем не выбилась из сил. Шумно дыша, она прислонилась к сиенитовой колонне, на вершине которой две сложенные у запястьев руки поддерживали погребальную цисту из черного камня. Римляне так любили жизнь, что и после смерти предпочитали лежать на пути у живых. Мертвые располагались не в особых селениях; их могилы, словно длинное черное ожерелье, тянулись по обе стороны больших дорог, от самых городских ворот.
