Скала альбатросов - Альберони Роза Джанетта
Она лежала с закрытыми глазами и вдруг вспомнила Марио. Когда она влюбилась в него, ей сразу же захотелось иметь от него ребенка. С Джулио такого не было. Она знала, что ребенок будет, но нетерпения не проявляла. В каких случаях женщина хочет иметь ребенка, спрашивала она себя. Девушки на Тремити не задавали себе подобных вопросов. Они выходили замуж и сразу же рожали детей. Иногда такое случалось и до свадьбы.
Она же, думая о будущем ребенке, мечтала о герое, который прибудет на ярко освещенном судне и увезет ее с Тремити. Но разве Джулио не тот самый герой? Разве не он совершил то, о чем она мечтала в своих детских фантазиях? Нет, мрачное пятнышко в душе означало, наверное, что-то совсем другое.
Может, опасение, что из-за беременности она располнеет. Вместе с огромным животом на коже появятся темные пятна, ужаснулась она. А после кормления ребенка грудь обвиснет, и она, Арианна, утратит свою красоту. Джулио не захочет больше смотреть на нее.
Думать-то она так думала, но в глубине души понимала, что на самом деле все обстоит совсем иначе. Конечно, подобные мысли приходили ей в голову и прежде. Но теперь у нее рождалась совершенно новая уверенность. Она сама удивлялась появлению этого чувства — словно какой-то свет разливался вокруг нее и все озарял. Родив ребенка, она еще больше будет любить всех людей, даже тех женщин, которые сейчас завидуют ее красоте.
Она не сомневалась, что, став матерью, сама сделается добрее и к ней тоже начнут относиться благожелательнее, ибо вместе с ребенком в ней росла и некая неодолимая сила, а сама она как бы становилась носительницей благой вести. Ей вспомнились слова молитвы, которую она повторяла множество раз: Ave Maria, gratia plena, Dominus tecum benedicta tu mulieribus et benedictus fructus ven-tris tui… [52]
Теперь чудо повторилось и с нею.
Арианне захотелось поскорее увидеть падре Арнальдо, чтобы немедля сообщить ему важную новость.
О ЧЕМ ГОВОРИЛ ТОММАЗО СЕРПЬЕРИ
Стоял солнечный ноябрьский день. Арианна сидела под колоннадой собственного миланского дома. Последние дни беременности утомляли ее. Осталось совсем немного, подумала она, и родится ее ребенок. В день святого Амвросия, уверял домашний врач.
Марта сидела рядом, целиком поглощенная вышивкой одеяльца для колыбели. Арианне удивительно повезло, что ей помогает такая женщина. Она знала о детях все — какое нужно приданое, как ухаживать за младенцем, чем дети болеют, словом, все, и Арианна счастлива, что растить его будет, конечно, она. Марта так переживала, будто сама находилась на сносях. Она очень хотела, чтобы родилась девочка, и в этом они с Джулио оказались союзниками. Арианна же, напротив, ожидала мальчика, даже поспорили, и она не сомневалась, что выиграет спор.
Она устала читать и, отложив книгу, взглянула на Марту, склонившуюся над работой. Как дорого Арианне ее поистине материнское лицо, сколько от него исходит покоя. И созерцание сада тоже привносило в душу ощущение безмятежного спокойствия. Едва ли не вечного.
Просторная лужайка раскинулась от колоннады до небольшого пруда, где среди кувшинок свободно плавали лебеди. Вилла была настолько великолепна, что подобную красоту Арианна не могла представить себе даже в самых смелых мечтах. Она беззаботно провела здесь немало счастливых дней с Джулио, готовым выполнить каждый ее каприз, малейшую прихоть. Бесконечное удовольствие получала она, когда они вместе выбирали наряды или обсуждали фасоны. Иногда отправлялись в роскошные миланские магазины, но чаще Джулио вызывал из Комо поставщиков, которые привозили им все, что нужно. Когда те приезжали с товарами, в доме начинался настоящий праздник, буквально пиршество для рук и глаз. Какое наслаждение перебирать эти дивные ткани — шелк, бархат, атлас, рассматривать их цвета и рисунки самых мыслимых и немыслимых сочетаний. Создатели их смело соединяли лучшие краски природы с чудесными их оттенками в разные времена года.
И Джулио никогда не ограничивал жену в расходах! Случалось, она, довольная и опьяненная радостью, говорила: достаточно, хватит… Но граф все выискивал какой-нибудь новый фасон, предлагал еще одну краску и всегда находил, что добавить.
А как приятно делать разные модные прически и надевать разнообразные шляпки! Женщины, посещавшие их дом, не накрывали голову платками, как ее мать и апулийские крестьянки. И даже чепчиков не носили, как апулийские синьоры, отправляясь к мессе или на ярмарку. Ах, какие прелестные в Милане шляпки! Их носили чуть-чуть набок.
А тонкое белье, вышитое монахинями в монастырях, какое же оно чудесное и как много его! Ночные рубашки, комбинации из тончайшего льна, украшенные изящными узорами и мельчайшими складочками.
А эти атласные туфли с каблучками и блестящими пряжками! А чулки, какое их множество, этих шелковых чулок, какое богатство!
Особенное удовольствие получила она, когда выбирала ткань для платья, в котором собиралась отправиться в «Ла Скала», — платье из какой-то безумно дорогой белой ткани. Джулио сам выбрал фасон и материал, и она пришла в невероятный восторг. Она никогда не видела такого богатства и такой красоты. А кроме платья он заказал еще и манто из белого меха. Арианна не уставала перебирать эти чудесные вещи, любоваться ими, прикладывать к лицу, наслаждаться их едва осязаемой нежностью. Она никогда не думала, что прикосновение к ним способно вызвать столь удивительное ощущение и так волновать. Она и мечтать никогда не могла ни о чем подобном, пока жила на Тремити.
Джулио окружил жену бесконечным вниманием, можно сказать, был поглощен ею и только ею, ласкал и баловал, как ребенка. Иногда по утрам отпускал горничную и сам подавал ей завтрак. Кормил с ложечки, точно маленькую девочку. Отбирал у нее щетку и сам расчесывал ее длинные светлые волосы. Бывало, утром вдруг будил жену, сбрасывал одеяло и начинал играть с ней, как с ребенком. Иногда рассказывал какой-нибудь пикантный анекдот, а потом упрекал за то, что она смеялась.
Он побуждал ее быть искреннее, смелее, непринужденнее. Она училась у него колким словам и насмешливым фразам, но не обладала присущим ему чувством юмора, смягчавшим его лукавство. Не умела она и посмеяться, как он, над другими, а самое главное — над собой. А игры у Джулио получались гораздо лучше, чем у братьев Арианны или падре Арнальдо.
Но и тут он держался отнюдь не мальчиком, а мужчиной, что бы ни делал. Поэтому невозможно было смотреть на него с высоты своего женского превосходства и снисходительно улыбаться, как обычно поступают женщины, насмехаясь над мужчинами, сохранившими детское сердце.
Даже обед в ресторане вместе с Джулио превращался в увлекательное приключение, потому что он как никто умел заказывать блюда, знал их особенности, способ приготовления. Вина и ликеры, которые он выбирал, всегда были великолепны.
Арианна вспоминала полуголодное существование на Тремити или страхи, пережитые в подземелье под островом Кретаччо, и ей казалось, что она никогда не насытится столь изысканными кушаньями — суп из проскурняка, раки по-креольски, голуби в вине, паштет из устриц под соусом, грибы, нежное мясо, куриная печень, запеченная рыба…
Аппетит у нее оказался поистине неуемный, потому что ей достаточно бывало вспомнить деревенское меню, как снова хотелось отведать всех этих изумительных яств.
Наблюдая у жены такой аппетит, Джулио говорил:
— Ты ешь всегда, словно в последний раз в жизни. Дорогая, не вычищай тарелку хлебом. На кухне еще много еды, достаточно позвать официанта. А не перестанешь так объедаться, растолстеешь, как наши местные крестьянки. И тогда я покину тебя. Найду себе любовницу.
— Нет, нет, нет, не растолстею!
— То-то, ведь это же преступление — портить такую фигуру, — мягко добавил он.
Чудесно тратить какие угодно деньги, не считая, даже не представляя сколько. Восхитительно сознавать себя богатой и веселой молодой женщиной, а не нищей и печальной, как почти все женщины на Тремити. Упоительное наслаждение доставляли эти шуршащие шелковые и бархатные платья, подчеркивавшие ее красоту — изящество талии, шеи, рук, груди. Волнение, даже возбуждение охватывало ее, когда она ловила на себе восторженные взгляды мужчин и читала в их глазах вожделение. Замечательно пробовать какие пожелаешь ликеры и не слышать постоянных одергиваний матери, вечно готовой упрекнуть ее и напомнить: «Мужчины не женятся на пьяницах!» — из-за чего на Тремити она перестала пить даже легкое вино.
