Золото Кёльна - Шир Петра

Глава 22

Скупщик краденого не рассказал Винценцу ничего полезного. Сказал лишь, что он не слышал, чтобы Бальтазар пытался продать камень в виде семиконечной звезды или кольцо. Ни о чем подобном не знали и Кленц с Биргелем, которых он спустя какое-то время отыскал в церкви Святой Марии в Лизкирхене. Воскресная месса пробудила в портовых рабочих зверский аппетит, в чем Винценц убедился лично, пригласив их в таверну на Фильценграбен. А может быть, они просто воспользовались случаем взыскать с него дополнительную оплату за сведения, которые для него добыли.

— У Бальтазара есть сын, — сообщил Биргель, не переставая обгладывать куриную ногу. — Ему сейчас лет четырнадцать, может, пятнадцать. Он красивый парень, по крайней мере внешне. Но внутри такой же гнилой, как и его папаша. В основном трется рядом с большими шишками и оказывает им особые услуги, если вы понимаете, о чем я. А одевается и ведет себя так, что по нему и не скажешь.

Судя по всему, именно он подыскивал для отца новых клиентов. Умно придумано, ничего не скажешь. Кто заподозрит мальчугана с такой невинной мордашкой в чем-то подобном? Хотя со своей невинностью он уже распрощался. Насколько я слышал, сейчас этот мальчуган рвет и мечет, что кто-то порешил его отца.

— Кстати, у него и жена, оказывается, была. Только представьте себе, — сказал Кленц, уминая жирный пирог с мясом. От одного вида этого пирога Винценцу стало дурно. — Но ведь должно же было это отродье как-то появиться на свет. Она тоже плачется, что Бальтазара убили, хотя на самом деле, должно быть, рада, что избавилась от него. Не похоже, чтобы он относился к жене с большой любовью. По крайней мере, она выглядит так, будто он регулярно ее поколачивал. Но как бы там ни было, и мамаша, и сынок жаждут мести. На их месте я бы затаился, потому что вам, судьям, ничего не стоит выковырять эту семейку из их логова, как грязь из-под ногтей, и отправить на виселицу.

— Прискорбные известия, — заметил Винценц, потягивая заказанное им пиво, которое, к удивлению, оказалось довольно сносным. — Но ничего, что бы могло мне помочь в поиске убийцы.

— Ну не эти, так другие помогут.

— А именно?

Винценц быстро отставил кружку в сторону и обратился в слух.

— Поговаривают, что некоторое время назад Бальтазара видели с женщиной.

— Некоторое время?

— Недели три, может, четыре, — уточнил Биргель с набитым ртом. — Как я слышал, женщина была недурна собой. Блондинка с милой мордашкой.

— И вовсе она не блондинка, — возразил Кленц, покачав головой. — Волосы у нее были каштановые.

— Светло-каштановые.

— Один черт.

Биргель снова вгрызся в пирог, прожевал и продолжил:

— Как бы там ни было, она была красоткой, а какие у нее там волосы, если уж на то пошло, разглядеть было невозможно, ведь на ней был чепец.

— Дальше что? — спросил Винценц, закатив глаза.

— В общем, красивая женщина в черной накидке и чепце, — резюмировал Биргель, поднося кружку к губам. — Платье вроде как под цвет глаз. Люди плохо запоминают такие подробности. Но все в один голос говорят, что женщина была красива. По крайней мере, казалась таковой на расстоянии, а приближаться к Бальтазару ни у кого желания не было.

Винценц сжал кулаки. У него возникло нехорошее предчувствие.

— Так, он разговаривал с женщиной. Что еще?

— После этого у него откуда ни возьмись появился кошелек с серебром, и он хвастался, что скоро разбогатеем. Очевидно, рассчитывал; что женщина отсыплет ему еще монет.

— Рассчитывал да прогадал, — подхватил Кленц, — должно быть, его отбрили. Если Хар-двин знал о деньгах, немудрено, что он сейчас так бесится.

— Хардвин? — с вопросительным выражением Лица вскинул голову Винценц.

— Сынок Бальтазара, — пожал плечами Кленц. — Должно быть, он уже раскатал губу на те деньги, а остался у разбитого корыта. Серебро, полученное ранее, Бальтазар, конечно, уже промотал.

— А что такого должен был сделать Бальтазар, за что ему посулили богатство? На этот счет ничего не слышно?

— Нет, — ответил Биргель, потянувшись за другой куриной ножкой. — Он о таком не трепался. Как я слышал, он делал грязную работу для многих высокопоставленных господ. Они бы не потерпели, что кто-то распускает язык.

В голове Винценца закипела напряженная работа.

— Можете описать мне эту женщину поточнее? Была ли она высокой, низкой, коренастой, миниатюрной? Кто-нибудь узнал ее или хотя бы заподозрил, кем она могла быть?

— Неа, — с сожалением покачал головой Биргель. — Только вот платье: то ли коричневое, то ли черное, то ли еще бог весть какое. Но такие платья носят только знатные. Бархат, шелк, все дела, да и чепец к тому же. Именно этим она и обратила на себя внимание. Ведь какая богатая особа станет якшаться с оборванцем вроде Бальтазара? Она была одна, но и у нее при себе был длинный нож.

Не кинжал, а одна из тех штуковин, которыми повара режут мясо.

— Точно, — поддакнул Кленц. — Кто-то говорил, что это было то еще зрелище: такая маленькая хрупкая женщина с таким огромным ножом. Наверняка она боялась Бальтазара. Он был не самым приятным человека, а с ней никого не было… Ну то есть она была бы легкой добычей. Не только для Бальтазара, для любого негодяя.

Желудок Винценца свело мучительно судорогой.

— Возможно ли, что эта женщина была Алейдис Голатти? Она высокого роста, светлые волосы, ну точней, цвета меда. Всегда красиво одета.

Кленц и Биргель переглянулись и одновременно развели руками.

— Все возможно, — сказал Биргель и рыгнул, прикрыв рот рукой.

— Мы, конечно, еще поспрашиваем, но не думаю, что услышим что-то дельное. Прошло слишком много времени, три или четыре недели. Теперь, когда ломбардец и Бальтазар мертвы, у людей есть дела поважнее, чем запоминать лица женщин. Может, она вообще не имеет к этому отношения, кто знает?

Винценц как раз не был в этом уверен. Слишком много совпадений и слишком очевидна вероятность того, что таинственная женщина и есть заказчик убийства. Однако подозрение, что это может быть Алейдис, причиняло ему почти физическую боль. Неужели он так сильно в ней ошибся? Может ли быть так, что она все это время водила его за нос? Была ли она виновна в смерти своего мужа? Если да, то ему будет нелегко это принять. Он поблагодарил братьев, бросил на стол пригоршню монет и размашистым шагом вышел из таверны.

Проводив отца и его супругу, Алейдис пошла в кабинет поработать с бухгалтерскими книгами. Катрейн осталась в гостиной с дочерями. Но спустя какое-то время Алейдис услышала, что Герлин завет девочек в огород пропалывать сорняки. Чуть позже в дверях возникла Катрейн.

— Я не помешаю?

— Конечно же нет, заходи, присаживайся, — с улыбкой ответила Алейдис, указав на кресло напротив себя. Она уже держала в руках бухгалтерскую книгу, собираясь ее открыть, но заметив, что подруга чем-то озабочена, отложила книгу в сторону — Ты выглядишь обеспокоенной, Катрейн. Что-то не так с девочками? Я слишком строга с Урзель или, может быть, наоборот, недостаточно строга?

— Нет, причина не в этом. Меня беспокоит другое.

Катрейн опустилась в кресло и сцепила руки на коленях.

На ее бледном лице выступили два красных пятна, указывающих на сильное волнение.

— Я потрясена и разочарована в тебе, Алейдис.

Пораженная ее словами, Алейдис выпрямилась.

— Разочарована?

— Да, мне трудно поверить, что ты задумала отказаться от фамилии моего отца. Мне кажется, что ты стыдишься его, и для меня это нестерпимо.

— Но Катрейн! — в ужасе воскликнула Алейдис. — Ты же знаешь, что это не так. Конечно, вернуть себе девичью фамилию — шаг смелый, но это не имеет никакого отношения к тебе или моим чувствам к твоему отцу. Я любила его, и ты это знаешь.

— Я тоже так считала. Но теперь… Как ты можешь так легко взять и отступить перед сплетниками? Имя Голатти всегда произносилось людьми с уважением. И в твоих силах вернуть эти времена. Но вместо этого ты предпочитаешь сдаться. Отказываясь быть Голатти, ты предаешь и отца, и меня.