Ясуси Иноуэ - Хозяйка замка Ёдо
— Что вас так позабавило, дитя моё? — холодно осведомилась Тятя.
Ответила ей одна из свитских дам, будто защищая свою хозяйку:
— Мы просто забавлялись, гадая, какими изысканными яствами потчуют сейчас молодого господина в Киото.
Вот так-то, пока свекровь изводила себя тревогой за сына, измышляя всякие несчастья, которые могли приключиться с ним в логове Иэясу, невестка расписывала своим приближённым, как роскошно принимают её мужа в резиденции деда.
Через месяц после визита Хидэёри в Киото, на шестой день четвёртой луны, Нагамаса Асано, который, не жалея ни сил, ни средств, порой в открытую, порой оставаясь в тени, стоял на страже интересов Тяти и её сына, покинул сей бренный мир в возрасте шестидесяти пяти лет. Ещё десять месяцев спустя пятидесятитрехлетний Киёмаса Като умер на борту корабля, отплывшего из Кагосимы. Внезапно почувствовав недомогание, он схватился за горло, словно его душили, и рухнул на палубу. Его язык так распух, что очевидцы кончины заподозрили отравление. Последние верные вассалы, не забывшие о своём долге перед кланом Тоётоми, уходили один за другим. Тяте не на кого было больше рассчитывать. Като и Асано при жизни тайко никогда не были её союзниками — они скорее принадлежали к лагерю Госпожи из Северных покоев, — но после смерти Хидэёси Тятя вынуждена была обратиться к ним за поддержкой и ни разу не пожалела об этом.
Осень 16-го года Кэйтё была для дамы Ёдо мучительно печальной. Холодное дыхание зимы вторгалось в её сердце. Как схваченная заморозками павлония один за другим теряет лепестки, так она лишалась друзей. С кольчуги, до сих пор надёжно хранившей её и сына от вражеских стрел, падали кольца.
Весной 17-го года Кэйтё[132] в Осакский замок наведалась мастерица чайной церемонии, часто бывавшая в Сумпу. От неё Тятя узнала, что Иэясу «чудовищно постарел». В этом не было ничего удивительного — ведь ему исполнилось семьдесят два, — но слова гостьи и то, как она их произнесла, наводило на мысль, что конец уже близок. Будущее внезапно показалось Тяте не таким уж мрачным, словно грозовые тучи в её душе рассеялись, уступив место лучику надежды. Скорбь по ушедшим Като и Асано всё ещё была тяжела, но Тятя внезапно осознала, что и сам Иэясу не надолго задержится в этом мире — годы возьмут своё. «Если бы только он умер», — повторяла она как заклинание, и перед её мысленным взором открывалась широкая дорога в грядущее.
В последнее время Тятя с каким-то отчаянным рвением жертвовала средства на строительство и реконструкцию буддийских храмов и синтоистских святилищ, неустанно молила богов и будд о счастье для своего сына. В 9-м году Кэйтё[133] мастеровые по её приказу привели в порядок обветшавшую пагоду Троих Просветлённых в буддийском монастыре Дайго, а также Ситэннодзи в Осаке. В 11-м году за её счёт были отреставрированы главные покои Нандзэндзи, павильон для чтения сутр в Китаносё и святилище Хатимана в Ивасимидзу. В 12-м году в Китаносё одно за другим были восстановлены несколько синтоистских храмов, а Большому святилищу в Исэ она преподнесла в дар новый кагурадэн[134]. Помимо того, имена щедрых дарителей Ёдогими и Хидэёри были выгравированы на опорных столбах всех буддийских храмов и синтоистских святилищ в окрестностях Осаки.
Приняв к сведению тот факт, что смерть уже дышит в затылок Иэясу, Тятя продолжила свои богоугодные занятия с прежним усердием, но цель её при этом изменилась. Весной 17-го года Кэйтё она взялась за обновление Большой пагоды Будды в осакском Хокодзи. Работы на территории этого храма начались ещё в первой половине 15-го года и ввели её в немыслимые расходы. Руководил мастеровыми Кацумото Катагири. Когда реставрация была завершена, Тятя вознесла Будде молитву не только о покровительстве её сыну, но и о смерти Иэясу. Вернее, смерть Иэясу была её наипервейшим и самым отчаянным желанием. С уходом старого врага из этого мира власть должна была естественным образом перейти в руки Хидэёри. Тятя конечно же не забывала о том, что пост сёгуна занимает Хидэтада, но у неё были основания надеяться, что своим положением он обязан исключительно отцу и после смерти последнего, оставшись без поддержки, легко уступит полномочия военного правителя Хидэёри.
В третьем месяце 19-го года Кэйтё[135] тридцать девять бронзолитейщиков начали трудиться над выплавкой огромного колокола для Большой пагоды Будды, и в девятнадцатый день четвёртой луны было пышно отпраздновано окончание работ. Кацумото Катагири отправился в Сумпу с докладом об успехах и третьего дня пятой луны удостоился аудиенции у отца сёгуна. Церемонию открытия глаз новой статуи Будды предполагалось провести в третий день восьмой луны, а освящение храма — восемнадцатого числа.
Однако в конце пятого месяца в Осаку примчался гонец с приказом от Иэясу отложить торжества на неопределённый срок и немедленно предоставить ему копию якобы благопожелательной надписи, выгравированной на колоколе и амулетах. Оказалось, Иэясу донесли, что в надписи этой зашифровано колдовское заклятие, призывающее его смерть[136]. Тятя, само собой, молилась о скорейшей кончине отца сёгуна во время строительных работ и отливки колокола, но чтобы открыто увековечить свои чаяния в бронзе!.. Такой глупости она за собой не помнила.
История с колоколом, однако, повлекла за собой серьёзные последствия. Кацумото Катагири опять бросился в Сумпу с оправданиями и извинениями, но Иэясу ничуть не смягчился и на третий раз просто отказался его принять. Тятя, которой обо всём доложили, поняла, насколько опасная сложилась ситуация, и поспешно приняла меры — отправила в Сумпу мать Харунаги Ооно, одного из своих вассалов. Если Иэясу не желает видеть Кацумото Катагири, он, возможно, соизволит выслушать пожилую женщину, когда та прибудет с приватным посланием от Хидэёри и испросит аудиенции. Так и случилось: Иэясу действительно принял госпожу Ооно. Вернувшись в Осаку, она сообщила, что гнев Иэясу уже поутих, но Кацумото Катагири, несмотря на это, согласился в знак примирения отдать Тятю и Хидэёри ему в заложники, а Осакский замок препоручить заботам эдос-кого правительства. Разумеется, лукавый Иэясу разыграл с посланниками осакского лагеря две совершенно разные партии: перед госпожой Ооно выступил в роли всепрощающего властелина, перед Катагири продемонстрировал свою непреклонность. Но ни Тятя, ни Хидэёри об этом не знали, и Кацумото Катагири мгновенно превратился для них в двурушника, который на словах принадлежит к осакскому лагерю, а на деле выступает заодно с бакуфу. Что ещё могло означать подобное поведение? Надо же — выразил готовность отправить даму Ёдо и её сына в Эдо и без боя сдать Иэясу Осакский замок, построенный самим тайко!
Тятя была в ярости. На сей раз даже Хидэёри счёл требования Иэясу невыполнимыми, а покорность Кацумото — предательской. Все находившиеся в замке воины разделяли их мнение. Тятя решила взять Кацумото Катагири под стражу, как только он вернётся в Осаку, подвергнуть допросу и, в зависимости от результатов дознания, вынести ему смертный приговор или помиловать. Но Кацумото, по всей вероятности, почуял опасность, потому что в Осаку он не вернулся — отправился из Сумпу прямиком в собственный замок и сидел там безвылазно.
Всё лето в Осаке шли военные советы, и в середине девятого месяца после жарких споров было наконец принято решение объявить войну клану Токугава. В то же время стало известно, что Кацумото Катагири, на сей раз не таясь, отрёкся от осакского лагеря и заключил союз с Эдо. Впрочем, это уже никого не интересовало. Подписанные Хидэёри воззвания появились на городских площадях во всех провинциях, рекрутчики от его имени повсюду набирали ронинов в осакское войско, уполномоченные по снабжению отправились в княжество Сакаи за воинской амуницией и оружием.
Тятя, Хидэёри, Харунага Ооно и Ураку Ода руководили приготовлениями к восстанию из Осакского замка. На военных советах ими овладевали попеременно то лихорадочное воодушевление, то чёрная тревога. Большинство вассалов Тоётоми, рассеянных по всей стране, не оправдали Тятиных надежд: они смирно сидели в своих крепостях и не думали браться за мечи. Большинство самурайских домов, на чью поддержку так рассчитывала Тятя, — Маэда из провинции Kara, Симадзу из Сацумы, Идати из Осю — отреагировали на её призыв с леденящим равнодушием; хуже того, многие из них уже успели дать вассальную присягу клану Токугава. Отступничество Кацумото Катагири не прошло даром — его благоразумному примеру последовали многие бывшие сторонники клана Тоётоми.
Тем не менее в Осаке уже собрались десять тысяч ронинов, а новые отряды продолжали прибывать со всех концов страны. На улицах города царило небывалое оживление, стены замка сотрясались от похвальбы и молодецких выкриков вояк, грозивших погибелью всему клану Токугава. Были среди них и прославленные ронины, такие как Юкимура Санада, Мотоцугу Гото, Наоюки Ханава, Моритика Тёсокабэ. Все они потеряли своих хозяев в битве при Сэкигахаре и впали в немилость после победы Токугава, а теперь стали бесценными союзниками Хидэёри.
