Золото Кёльна - Шир Петра

— Мне жаль, Андреа, — ласково заговорила Алейдис, пытаясь достучаться до сознания деверя. — Я вовсе не хотела тебя обидеть. Просто, за последние несколько дней произошло так много всего, что у меня не было возможности навестить тебя или отправить весточку. Скажи, не хочешь ли ты разделить с нами завтрак? Эльз готовит нам яичницу и поджаренные ломтики хлеба, а добрый сидр изнаших летних яблок наверняка придется по вкусу и тебе.

— Я уже позавтракал, пробурчал в бороду Андреа. — Впрочем, для яичницы место в животе всегда найдется.

— Проходи и посиди с нами в гостиной. Девочки вот-вот… Ради всего святого! — вдруг оборвала себя она, услышав снаружи детские крики. — Что там происходит?

Она выбежала на улицу, оставив Андреа одного. Крики доносились со двора, и первые зеваки уже остановились у ворот. Одни неодобрительно качали головой, другие смеялись. Заподозрив недоброе, Алейдис протиснулась сквозь растушую толпу и в следующее мгновение с подавленным проклятием бросилась во двор. Урзель и Ленц катались по земле, тянули и рвали друг друга за одежду и волосы, визжали и плевались.

— Немедленно прекратите это! Урзель, вставай. Ленц, отпусти Урзель!

Алейдис приблизилась к дерущимся детям. Никто из них даже не обратил на нее внимания. Тогда она схватила Ленца за соломенно-светлую шевелюру, а Урзель за запястье и что было силы развела руки, да так, что Урзель упала на спину. Ленц, напротив, удержался на ногах, лишь негромко вскрикнув.

— Что на вас двоих нашло? Урзель, иди сюда и объяснись!

Девочка вскочила на ноги и принялась смущенно отряхиваться. Ее платье было безнадежно испачкано пылью и грязью. Подбородок слегка дрожал, но она мужественно подавила слезы.

— Это Ленц во всем виноват. Он набил ослиный навоз в мои башмачки, и я не смогла его вытащить.

А он посмеялся надо мной.

— И что, это повод, чтобы кувыркаться с ним в грязи? — покачала головой Алейдис.

— Он заслужил взбучку.

— Я всего лишь пошутил, тупая ты коза, — прошипел Ленц, вытирая тыльной стороной ладони нос, из которого текла струйка крови.

Алейдис огляделась и заметила среди зевак Ирмель, которая, забыв о делах, стояла, держа в руках корзину с яйцами.

— Ирмель, принеси ведро воды и чистую тряпку. Мы должны осмотреть лицо Ленца. А ты, неряха Урзель, ступай переоденься. Святые угодники, ты только посмотри на себя. Это ведь твое лучшее платье. В наказание ты выстираешь его сама, поняла?

— Но ведь я не умею.

— Значит, когда в следующий раз придет прачка, поможешь ей и заодно научишься.

Алейдис бросила на девочку самый суровый взгляд, на какой только была способна.

— А ты, Ленц, вычистишь эти башмаки внутри и снаружи. И не дай бог от них будет хоть немного пахнуть ослиным навозом.

— Но это и правда была шутка. Сухой навоз не воняет.

Надувшись, как мышь на крупу, мальчик подобрал оба башмака, которые разлетелись по двору во время драки.

— Посмотри на меня, — Алейдис еще не закончила. — Разве я смеюсь? В таких глупостях нет ничего смешного. Почему бы тебе просто не оставить Урзель в покое? Ты прекрасно знаешь, чем всегда закачиваются ваши ссоры. Негоже приличной девочке валяться в грязи и уж тем более драться. А тебе не помешало бы быть чуть более разумным.

Когда мальчик только демонстративно выпятил нижнюю губу, она подошла к нему, взяла за подбородок и посмотрела в лицо.

— А теперь сядь на край колодца и дай мне осмотреть свой разбитый нос.

Тем временем Ирмель принесла воду и чистую холстину. Отправив служанку на кухню, Алейдис принялась смывать кровь с лица Ленца и осматривать полученные им ссадины. На этот раз, вынуждена она была признать про себя, Урзель одержала верх.

— Разве ты не собираешься наказать их построже?

Алейдис оглянулась. В нескольких шагах за ее спиной стоял, сложив руки, деверь и с явным неодобрением взирал на то, как Алейдис пытается привести лицо мальчика в божеский вид.

— Они заслуживают хорошей порки. Не говоря уже о том, что этому маленькому шалопаю вообще не стоит здесь ошиваться. Выгони его и запрети впредь здесь появляться, тогда эти безобразия прекратятся сам собой.

Алейдис повернулась к Ленцу и приглушенно вздохнула.

— Ты прав, Андреа. — Она в последний раз провела по лицу мальчика мокрой тряпкой. — Ленц заслуживает наказания. Чистки башмаков недостаточно. Целую неделю он не будет получать остатков со стола и лакомиться медом из сот за работу в конюшне. Этим он покроет расходы на прачку.

— Но ночевать-то я здесь могу? — голос мальчика задрожал.

— Только если пообещаешь больше не хулиганить. И держись подальше от Урзель. То, что ты ее постоянно дразнишь, ничем хорошим не заканчивается, как видишь.

— Урзель — тупая коза и сама виновата, если так расстраивается из-за всего.

Теперь в голосе Ленца зазвучало некое подобие вызова, но Алейдис на это лишь усмехнулась. Очевидно, Ленц влюблен в Урзель и дразнит ее намеренно, чтобы привлечь ее внимание. Но наверняка он в этом не признается, поэтому и настаивать не стоит. Она снова обернулась к Андреа.

— Эти два чудовища уже достаточно пострадали. Не вижу смысла причинять им еще больше боли. Я, конечно же, серьезно поговорю с Урзель, потому что девочка не должна себя вести так неприлично, — она перевела дух. — Николаи наверняка согласился бы со мной, будь он жив.

— Мой брат всегда позволял своим женщинам вить из себя веревки.

Алейдис не видела смысла подливать масла в огонь гнева своего деверя, поэтому просто сказала:

— Пойдем завтракать.

Вернувшись в. дом, она убедилась, что все домашние и слуги умылись и оделись как следует; Урзель все еще была в своей опочивальне, и Алейдис велела Марлейн передать младшей сестре, чтобы та не спускалась, пока все не отправятся на мессу. В гостиной она лично взяла с полки чашку, тарелку и столовые, приборы для Андреа и предложила ему место рядом с ней.

— Так все-таки, что выяснил наш прыткий полномочный судья? — как бы между прочим поинтересовался он, когда собравшиеся за столом прочли молитву и принялись за яичницу. — Что-то мне подсказывает, что все эти его расследования — просто пустая трата времени и денег.

— Мы проверили несколько версий, — ответила Алейдис, наливая ему сидра. — К сожалению, ни одна из них нас пока никуда не привела. У многих людей был мотив навредить Николаи. Слишком многих… Не исключая тебя, — добавила она, помолчав.

— Что ты такое говоришь? — вспыхнул Андреа, покрываясь багровыми пятнами.

Вокруг раздались негромкие покашливания, но никто не осмелился вмешаться в разговор.

— Я обязана была это сказать, Андреа, потому что лишь ты сам можешь отвести от себя подозрения. Все, что мы выяснили за это время, — это то, что убийца, вероятнее всего, был членом нашей семьи или, по крайней мере, очень тесно с ней связан.

Алейдис вкратце поведала ему, как они пришли к такому умозаключению. Она колебалась, не рассказать ли ему и о кольце, но, немного подумав, решила пока повременить. Винценц сказал, что лучше, если пока об этом будут знать как можно меньше людей, — значит, так тому и быть. Однако она подробно рассказала о Бальтазаре и кинжале, при этом внимательно следя за реакцией и мимикой Андреа. Он выглядел удивленным и раздосадованным, но ничто не указывало на то, что он имеет какое-то отношение к этому головорезу.

— Стало быть, господин полномочный судья полагает, что кто-то из нас или не столь близкой родни нанял эту свинью, чтобы убить Николаи, а потом сам прикончил убийцу, чтобы тот его не выдал?

— Из-за этого или потому, что Бальтазар представлял для него опасность иного рода. То, что он использовал кинжал Николаи, говорит о том, что он либо отнял его у Бальтазара, либо тот с самого начала отдал оружие ему, потому что таково было условие сделки.

— И все же бросать тень подозрения на наших родичей — неслыханная наглость, — нахмурился Андреа. — Как знать, может, ван Клеве просто пытается отвести подозрения от себя. В конце концов, он уже наживается на смерти Николаи. Я слышал, что его отец отбивает у тебя заемщиков.