Владислав Бахревский - Свадьбы
Хан Бегадыр слушал всех, не перебивая. И вдруг спросил:
— А что скажет нам опытный в государственных делах Урак-мурза? Кому, как не князю Петру Урусову, знать урусов?
Урак-мурза побледнел: он был не готов к ответу и сказал то, что думал, а не то, что нужно было сказать:
— Государь, если мы и придем со всем нашим войском под Азов, Азову мы ничего не сделаем. Если, государь, ты хочешь получить город — ступай на Русь. Походишь по русским украйнам осень-другую, и русские без боя отдадут Азов в казну турецкого султана. Поверь мне, ибо я действительно ведаю московский обычай. Я вырос в Москве.
Хан Бегадыр вскочил, закричал страшно:
— Все вы меня обманываете! Все, кроме Маметши-ага. Вы подаете советы, которые сулят мне гибель. Я помню, как погиб Инайет Гирей! Я помню и других крымских ханов, погибших от неповиновения воле турецких султанов. Правы те, кто хочет взять у русских две казны за то, чтоб мы не шли под Азов. Эти две казны мы получили бы ни за что, ибо мы не в силах взять город. Может быть, и прав князь Урусов, когда он зовет меня воевать русские украйны, чтобы получить Азов без боя, но это мой путь в пекло Иблиса. Султан хочет быть в мире с московским царем. Волей падишаха нам велено идти под Азов, и я туда пойду и поведу вас! Пусть мы все там пропадем, но воля султана священна.
Погибнуть ради благополучия хана, конечно, высокая честь, только беи, мурзы и муллы отказывали себе в подвиге. Ханы менялись слишком часто, и надо было думать о сохранении своего рода.
Хан Бегадыр от ярости брызжет слюной, что ж, надо с ним во всем согласиться. В Керчи стоят сорок тяжелых турецких кораблей. Лучше не спорить. Выступить в поход — это еще не значит дойти до места.
Маметша-ага зыркал глазищами по лицам беев, мурз, мулл, но все были уже согласны с ханом. Все были готовы идти под Азов хоть завтра же. На дворе поздняя осень, почти зима, в степи голод. Выступить теперь в поход — значит погубить лошадей, и только по этой, а не по какой-то другой причине поход придется отложить до весны.
— Мурад IV должен знать — мы верные его слуги, — сказал хан Бегадыр. — Мы выступаем под Азов завтра же!
И вспомнил белого старика: «Значит, я умру сразу после этого похода? Почему я не схватил этого мерзавца?»
— В поход! — крикнул хан Бегадыр, и лицо его стало таким красным, что из ушей только чудом не повалил дым.
Выступили. Всей силой. Сто тысяч всадников двинулось на казацкий Азов. Три дня шли вперед. Бескормица.
На четвертый лошади стали падать. Прошли еще один день. Заволновались воины. Утром на седьмой день похода хан Бегадыр Гирей дал приказ — возвращаться.
В Бахчисарае хан на целую неделю закрылся в своих покоях. Немец-врач ночевал в соседней комнате. Бегадыр ждал напророченной ему смертельной болезни.
Он никого не принимал.
Он не сочинял новых стихов, но тщательно отделывал старые и лучшие свои сочинения. Хан верил — бессмертье ему принесут его стихи.
Прошла неделя.
— Обманщик! — сказал Бегадыр Гирей белому старику и отворил двери в жизнь.
Глава вторая
В январе в Бахчисарай с поминками для хана, калги, нуреддина и прочих великих людей Крымского царства, дабы вели они себя достойно, как государи да князья, а не как разбойники, прибыли послы русского царя Михаила Федоровича дворяне Иван Фустов и Иван Ломакин.
В те дни хану Бегадыру было не до послов. Две тысячи ногайцев, уничтожив татарский отряд, выскочили за Перекоп и ушли под Азов. Переметнулись к русским.
Убежавший род был во вражде со многими ногайскими родами. С ногайцами Урак-мурзы этот род тоже в дружбе не был, но хан Бегадыр разгневался именно на Урак-мурзу, бывшего князя Петра Урусова. За то разгневался, что у него второе имя — русское, за то, что был он правой рукой проклятого Кан-Темира, за то, что участвовал в убиении царевичей Гиреев, Хусама и Саадата, за то, что давал на совете лучший совет, как взять у русских Азов, за то, что ногаи убежали и плетут новые тайные заговоры. Неважно, что не своей волей жил Урак-мурза при дворе русского царя, неважно, что Урак-мурза уговорил ногайцев перейти на службу к Инайет Гирею, изменив Кан-Темиру, неважно, что Урак-мурза телом своим защищал от ногайских сабель калги Хусама. Ничто не важно, когда пришло время мести. Многие ночи грезил хан Бегадыр о кровавом своем торжестве.
Он придумывал планы захвата обидчиков, отдавал наитайнейшие приказы Маметше-ага и ждал в себе последней точки, когда весь он будет — пламя… День этот пришел.
В то утро старый Урак-мурза вдалбливал двум сыновьям своим мысль о том, что превыше всего в человеческой жизни — величие.
— Кто побеждает? — спрашивал он детей, но отвечал сам: — Сильный? Да. Многочисленный? Да. Беспощадный? Да. Искусный? Да. Но над всем этим стоит тот, кому терять нечего, но у кого есть жажда взять все. Сильный самонадеян. Многочисленный имеет слабые звенья. Беспощадному ярость заслоняет глаза. Он не видит, что у него за спиной. Искусный осторожен и бережлив. Я говорю, дети мои, о ногайцах. Мир приобрел свои очертания. У каждого народа есть границы и есть цари. У нас, ногайцев, нет границ и нет верховной власти. Если найдется великий человек, который сможет объединить наши роды в народ, мы будет сильным народом и наш царь будет грозным царем. Так было с народами Чингисхана, Атиллы, так было с турками. У этих народов была лишь степь под ногами, а стали они владетелями лучших царств мира.
Сыновья Урак-мурзы только делали вид, что слушают: слишком старую песню напевал им отец. Коли ты, старик, так мудр, что ж ты не стал новым Чингисханом?
Не прошло и часа после этой беседы, как за ним приехали от хана — звали присутствовать на встрече с русскими послами.
— Зачем меня зовут, если мои советы и мое знание русских обычаев сердят его величество?
Сказал, но не ослушался ханской воли. Его приняли почтительно. Сразу провели в тронную залу.
Хан Бегадыр спросил его:
— Как мне говорить с русскими, чтобы они устрашились и отдали Азов?
Урак-мурза поклонился:
— Ваше величество, хан мой, я уже говорил в Диване свое слово. Единственный способ взять Азов без помощи турецкой армии — это идти войной па Русь. Стоит тебе постоять в Руси осень-другую, и русский царь сам отдаст Азов в турецкую казну. Татарам Азова приступом не взять. Даже если ты, великий хан, придешь под город со всей своей силой.
— Замолчи-и-и-и! — завизжал Бегадыр Гирей и швырнул в Урак-мурзу свой кинжал.
Тотчас люди Маметши подхватили ногайского мурзу под руки, выволокли во двор и саблями изрубили в куски. Все это на глазах русских послов, их не стыдились. Не до гостей. Смерть Урак-мурзы — знак ханским заговорщикам. Верные люди рыскали по домам ногайцев. Зарезали обоих сыновей князя Петра Урусова, зарезали их внуков, хватали беременных жен, тащили в тюрьму. Хан распорядился: новорожденных мужского пола предать смерти.
Весь день шла резня. Ночью тридцать тысяч ногайцев бежали из Крыма под Азов и дальше под Астрахань.
Глава третья
Послов позвали во дворец Гиреев только через неделю. Хан Бегадыр принимал их в присутствии чауша Жузефа.
Фустов стал говорить о желании царя Михаила жить с Крымским царством в мире и дружбе. За мир Москва готова присылать поминки хану и его ближним людям, но без новых приписок и запросов[65], твердо.
— О казне речи не будет! — закричал вдруг на послов хан Бегадыр. — Московская казна крымским царям не надобна!
Лгал Бегадыр! Кому не известно: крымские владетели поминками кормятся, когда турецкие султаны гонят их с престола в золоченую клетку на острове Родос.
— Казну я добуду саблей, и столько, сколько пожелаю. Я требую вернуть султану Азов и все, что в нем захвачено. Я требую, чтобы все восемь русских новых городов: Чернавск, Тамбов, Козлов, Верхний и Нижний Ломовы, Усерд, Яблонов и Ефремов, — были уничтожены, не дожидаясь, пока придут татары и сожгут их!
Лгал Бегадыр! Кому не известно: татарину под городом делать нечего. Татары не городоимцы.
— Ваш царь говорит о мире, а сам помогает Азову припасами. Припасы ему возить в Азов не дальняя дорога, а вот усмирить казаков — далекая. Передайте вашему государю: я сам возьму Азов! Я прогоню казаков с Дона, разорю все их городки. О, берегись, Москва! Я нашлю на тебя ногайскую орду и самых быстрых и беспощадных своих мурз!
Лгал Бегадыр! Мурзы боялись московского царя. Пограбить украйны — куда ни шло, но осердить московского царя всерьез — все равно что себе петлю на шее затянуть. Коли пойдет московский царь войною на Крым, будет с Крымом то же, что было с Казанью и Астраханью. Боялись мурзы московского царя, а своего не боялись. Бегадыр-хан оттого широк, что вот он стоит от него по правую руку — чауш турецкого султана. Криклив Бегадыр-хан, ибо помалкивают мурзы. Под Керчью турецкий флот.
