Сергей Катканов - Рыцари былого и грядущего. Том II
— Поговори. — Шах опять заметно помрачнел. — Не понимаю, как я мог так ошибаться в этом юноше. Я был уверен, что он искренне стремится к Истине.
— Не факт, что вы ошиблись в нём, господин. А какое имя вы дали ему в крещении?
— Александр. Саид — Саша.
* * *Незадолго до этого разговора с Шахом, Сиверцев, занимавшийся связями средневековых тамплиеров с мусульманами Палестины, закончил опус об Усаме ибн Мункызе. Усама был фигурой колоритнейшей. Опираясь на людей ислама, подобных ибн Мункызу, можно выстроить по-настоящему плодотворный и творческий диалог двух авраамических религий.
Сиверцев решил, что пойдёт к Саиду-Саше завтра, а пока ему хотелось спокойно перечитать и поправить то, что у него получилось на счёт Усамы ибн Мункыза.
Дамаск акбарИз Иерусалима в Дамаск вернулся лекарь, посланный туда благородным эмиром Муин ад-Дином, другом и покровителем Усамы ибн Мункыза. Франки не имели таких искусных врачевателей, какие были у мусульман, а потому Муин надеялся, что его любезный жест вызовёт благодарность крестоносцев — людей диких и грубых, но весьма необходимых теперь Дамаску в качестве союзников.
И вот Муин ад-Дин и Усама ибн Мункыз с нетерпением ожидали возможности выслушать лекаря, на которого возлагали надежды в том числе и как на дипломата, а до некоторой степени — лазутчика.
— Хорошо ли приняли тебя франки? — спросил эмир лекаря.
— Да, господин. Встретившие меня тамплиеры известны своей любезностью и обходительностью, в чём мне довелось убедиться на своём примере. Рыцари кланялись и улыбались мне, оказывая почтение всеми возможными способами. Они понимали, что я не только лекарь, но и посол благородного эмира.
— А твоё искусство они смогли оценить по достоинству?
— Господин. я сделал всё возможное.
— Значит, ты не смог им помочь?
— Даже Аллах не сможет помочь этим дикарям, — лекарь насупился, словно обиженный ребёнок.
Муин ад-Дин добавил к своему добродушию немного грустной задумчивости:
— Аллах отдал в руки этих дикарей святыни ислама. Не за грехи ли правоверных и не потому ли, что поклонники Исы до некоторой степени всё же угодны Аллаху?
— Мой разум не может подняться до постижения предметов столь возвышенных.
— Так вот и говори о том деле, в котором понимаешь, — не переставая улыбаться, но теперь уже с недобрым нажимом отрезал эмир.
— Мне предложили вылечить рыцаря и женщину, — забубнил лекарь. — У рыцаря был абсцесс на ноге, и я применил припарки к голове.
— А если бы у него болела голова, ты лечил бы ногу?
— Возможно, — тон лекаря граничил с дерзостью. — Искусство врачевания — дело до чрезвычайности тонкое. Мы ищем причину болезни и находим её порою совсем не там, где думали обнаружить её профаны.
«Кажется, франки настолько рассердили его, что он перестал бояться моего гнева», — подумал Муин, но вслух сказал только:
— Продолжай.
— Женщина страдала сухоткой. Не столь уж сложный случай, и ничего особенного тут делать не стоило. Я предписал ей строгую диету, в первую очередь — как можно больше свежих овощей.
— Ну так говори же наконец, помогло ли им твоё лечение?
— Обязательно помогло бы, господин, но тут явился лекарь франков, — вдруг очень горячо затараторил лекарь. — Франкский врач спросил у рыцаря, что он предпочитает: жить с одной ногой или умереть с двумя. Когда больной дал легко предсказуемый ответ, врач заставил его положить ногу на колоду и какой-то силач взялся отрубить больную часть ноги большим топором. Первый удар не достиг цели. Рыцарь страшно кричал. Второй удар раздробил кость и несчастный сразу же умер. Это было ужасно.
— Ужасно? Ты никогда не воевал. Продолжай.
— Лечение женщины оказалось ещё ужаснее. Франкский лекарь объявил, что в неё вселился бес и что надо её остричь. Остригли, после чего больная вернулась к своей обычной еде, обильно сдобренной горчицей и чесноком, а ведь именно такое питание и вызвало болезнь. Естественно, сухотка усилилась, тогда за больную вновь взялся варвар-франк, именующий себя лекарем. Он сделал ей крестообразный надрез на голове, обнажил кость и втёр туда соль. Несчастная вскоре с дикими криками умерла. Простите господин, но у меня сердце чуть не разорвалось, когда я на всё это смотрел. Эти дикари ничего не понимают в медицине, но не желают ничему учиться, потому что мнят себя великими эскулапами. Лекари франков куда страшнее для больных, чем сами болезни.
— Много ты видел лекарей-франков? — вставил слово Усама.
— Одного этого, да ещё рассказывали.
— Рассказывают сказки, а наука строится на фактах, — Усама хищно улыбнулся.
Муин ад-Дин нетерпеливым жестом пресёк уже готовую вспыхнуть перепалку и спросил своего друга:
— Усама, ты изучал медицину. Что скажешь?
— Искусство врачевания у франков действительно стоит на гораздо более низком уровне, чем у арабов, — рассудительно заговорил ибн Мункыз, — но, конечно же, не все их лекари таковы, каков описан моим учёнейшим собратом, в правдивости рассказа которого я, впрочем, не сомневаюсь ни на одно мгновение, — Усама учтиво поклонился насупившемуся лекарю. — Иные разделы медицины лучшие лекари франков понимают весьма глубоко, к примеру, их познания в лечебных свойствах минералов и растений заслуживают уважения, а, пожалуй, и заимствования со стороны наших лекарей. Не надо относиться к франкам с предубеждением. Порою, знающему меньше нас всё же известно нечто такое, что может стать для нас открытием, причём весьма полезным. Это понимают все настоящие учёные. Беда же франков в том, что их священники часто вмешиваются в медицину и пытаются лечить исходя не из данных науки, а из религиозных заблуждений, точнее — суеверий, к религии имеющих так же мало отношения, как и к медицине. Не все франки понимают, что руководить молитвой должны одни люди, а руководить лечением — люди совсем другие. Однако, подобные заблуждения, происходящие от смешения понятий и функций, отнюдь не являются у франков повсеместными и, конечно же, не сводят на нет их достижения в области медицины.
— Мне кажется, я сейчас слышу дипломата, а не учёного, — усмехнулся эмир.
— Одно другому только помогает, мой мудрый господин. И дипломатия, и медицина, для того чтобы быть успешными, должны исходить лишь из установленных фактов. При этом и дипломат, и медик должны ставить перед собой лишь осуществимые задачи, не посягая на достижения, которые заведомо находятся за гранью возможного.
— А как же насчёт смешение функций, Усама? — легко увлекающийся эмир чуть не подскочил, настолько интересными показались ему мысли Усамы.
— Великая мудрость подсказала моему учёнейшему господину самый лучший из всех вопросов, какой можно было задать при обсуждении данной темы. А дело тут в том, что хоть и нельзя смешивать функции, но можно использовать принципы, на которых строится иной род занятий. Священник не должен лечить, а лекарь не должен заниматься дипломатией, однако, по воле Аллаха, существуют универсальные принципы, свойственные этим занятиям. Дипломатию, так же как и медицину, ваш покорный слуга назвал бы искусством возможного. Успех приходит к тем врачам и дипломатам, которые знают, что надлежит считать успехом.
Эмир как-то разом потух и вновь обратился к лекарю:
— Однако же, вернёмся к делу. Ты что-нибудь говорил франкам о своём отношении к их способам лечения?
— Нет, господин.
— А тамплиеры? Это был их лекарь?
— Нет, господин. Тамплиеры только встретили меня и проводили в госпиталь, принадлежащий не им, а кому-то другому. Не знаю кому.
— И ты вообще ничего не сказал по поводу того, что на твоих глазах убили двух больных?
— Я лишь спросил, нужны ли ещё мои услуги? Мне ответили, что не нужны.
— А тамплиеры? Ты ещё виделся с ними?
— Они проводили меня почти до самых стен Дамаска — рыцарь и два конных сержанта. По дороге мы мало говорили. Тамплиеры вообще весьма немногословны. Они несколько отличаются от остальных франков.
— Ты, кажется, многому у них научился, из тебя каждое слово приходится тянуть клещами. Что-то ведь они сказали тебе на прощание?
— Сказали, что будут рады видеть моего господина у себя в гостях, в Иерусалиме, то есть в Аль Кудсе, хотя, конечно, никакой это не Аль Кудс, пока там сидят варвары-франки. Ещё сказали, что искренне надеются на дружбу с Дамаском, и что свет этой дружбы может в недалёком будущем озарить весь мир.
— А что ты им ответил?
— Ответил, что передам их слова моему господину, что сейчас и исполнил.
— Они, должно быть, сочли тебя невежливым, поскольку ты не сказал им никаких приятных слов?
— Я был слишком потрясён тем, что увидел госпитале, а чувства тамплиеров не отражаются на их лицах. Если они и обиделись, заметить это было невозможно.
