Сергей Катканов - Рыцари былого и грядущего. Том II
Усама внимательно посмотрел на командора. С его лица исчез даже намёк на усмешку, видимо, он и правда чувствовал себя виноватым. Опытный тамплиер очень хорошо понимал, что к некоторым струнам в душе мусульманина совершенно недопустимо прикасаться. Усама даже попытался ободрить его улыбкой:
— Я уже достаточно помолился сегодня.
Он покинул мечеть с изумлённой душой. Что-то в этом комичном недоразумении весьма его порадовало, а он даже не мог понять, что именно. Усама вспомнил, как искажено было лицо юного «учителя веры», когда он увидел мусульманина, молящегося в сторону Мекки. Кажется, этот несмышлёныш был до глубины души потрясён открывшейся ему картиной. Так почему же он, правоверный мусульманин, отнюдь не чувствовал себя оскорблённым при столь явной демонстрации неуважения к исламу?
Неожиданно Усама понял секрет своего благодушия. Мальчишка-тамплиер увидел в нём единоверца! Учить правильной молитве можно только того, кто исповедует ту же веру, что и ты сам. Не много смысла в том, чтобы объяснять язычнику, как надо молиться ложному богу, пожалуй, даже логично, что ложному богу молятся в ином направлении. Но мальчик был уверен, что Усама молится Богу Истинному, потому и был так потрясён неправильным, по его мнению, направлением молитвы. Этот ребёнок увидел к нём своего! Хочет ли Усама убить это искреннее дитя на поле боя? Он опять не ответил себе, но сам вопрос уже походил на ответ.
* * *Переговоры шли весьма приятно и очень сложно, как и подобает идти любым переговорам на Востоке. Гостеприимные и дружелюбные тамплиеры торговались так горячо и весело, как будто все они до единого родились в Багдаде. Эмир Муин ад-Дин и его верный помощник Усама ибн Мункыз чувствовали себя в родной стихии, словно и не с франками они пытались договориться, а с самыми настоящими людьми Востока, плетущими словеса подобно Шахерезаде, засыпающими партнёров немыслимыми восхвалениями, при этом почти ни в чём не уступая. С франками обычно трудно — они говорят, как рубятся, а потому с ними легче рубиться, чем говорить. Но тамплиеры — особые франки — рубятся, как люди Запада, а говорят, как люди Востока. В конечном итоге им удалось добиться всех необходимых договорённостей по совместному противодействию Зенги Кровавому.
Не раз Усама думал о том, что тамплиеры — те немногие из франков, для которых Палестина — родная земля. По этому поводу можно было скрипеть зубами, но с этим нельзя было не считаться, как с фактом. Занятия наукой приучили Усаму уважать факты, а это означало в данном случае — уважать тамплиеров. Верность исламу побуждала Усаму склонять голову перед волей Аллаха. А тамплиеры могли обрести здесь вторую родину только по воле Аллаха. Как ни верти, а они здесь свои. И они держат себя в пределах допустимого, зная ту грань, через которую нельзя переступать. Тамплиеры чувствуют, что именно даровал им Аллах, а на что, не дарованное им, посягать нельзя. А вот Зенги не чувствует предела, он посягает на то, что не даровано ему свыше, посягает на чужое, и сам становится чужим для Дамаска. Значит, союз Дамаска и Иерусалима против Алеппо совершается по воле Аллаха.
Пришло время прощаться, Муин ад-Дин со свитой изъявил желание последний раз посетить Харам-эш-Шериф. Вместе с тамплиерами зашли они в мечеть Омара, именуемую также Куполом Скалы. И тут к эмиру подошёл тот самый юный тамплиер, с которым у Усамы случилась комичная стычка а Аль-Аксе. Лицо юноши в белом плаще было чистым, ясным и воодушевлённым, но без того ребяческого перевозбуждения, которое накатило на него во время их последней встречи. Усама был искренне рад этой встрече, улыбнувшись юноше, как старому другу. А тот тем временем чинно и важно спросил Муин ад-Дина:
— Позволит ли великий эмир обратиться к его благородному спутнику? — эта искусственная степенность так не шла к простодушию юноши, что невольно вызывала улыбку.
Эмир, по-отцовски тепло посмотрев на тамплиера, тут же сообщил своему лицу вид самый вежливый и торжественный, провозгласив:
— Вы получили это разрешение, доблестный рыцарь.
Тогда юноша тоном нашкодившего ребёнка сказал Усаме:
— Надеюсь, благородный Усама ибн Мункыз простит меня за глупое и недостойное поведение во время нашей последней встречи.
Юноша так замечательно улыбался, что Усама невольно подумал: «Хотел бы я иметь такого сына», а вслух тепло сказал:
— Ни сколько не сержусь на вас, благородный рыцарь. Вы ведь хотели, как лучше, отнюдь не имея намерения оскорбить меня?
— Конечно же! — с радостной поспешностью согласился тамплиер. — Просто пока я очень мало понимаю в делах Святой Земли, но братья уже многое мне объяснили. Я теперь думаю так: мы уважаем вашу веру, вы уважаете нашу веру. Наши убеждения в чём-то сходны, а в чём-то различны, но спорить нам не стоит, потому что такие споры бывают очень обидными.
— Всевышний даровал моему собеседнику большую мудрость, — Усама сказал это от души, чистый юноша, проявив рассудительность, заслужил похвалу.
Тут тамплиер неожиданно сказал:
— В христианстве так много прекрасного. Хотите увидеть Бога-Ребёнка?
Усама растерялся, а Муин ад-Дин доброжелательно ответил:
— Да, конечно, хотим.
Тамплиер повёл их за собой и наконец показал на образ Мариам с Мессией, да пребудет спасение с ними обоими:
— Вот — Бог-Ребёнок, — сказав это, юноша сам с трогательным умилением посмотрел на икону. Сейчас он был похож на ангела, прославляющего Всевышнего у Его Престола.
На душе Усамы стало радостно и немного тревожно. Юный рыцарь хотел сделать им большой подарок, открыв нечто важное и сокровенное. Бог-Ребёнок. Да вознесётся Аллах высоко, над тем, что говорят христиане. Но ведь этот юноша и впрямь мудрец с чистой и ясной душой. Он сказал, что нам не стоит спорить о религии и решил просто показать самое главное, корневое различие между исламом и христианством. Для мусульман Всевышний бесконечно далёк и совершенно непостижим. Что-либо говорить про Аллаха и уж тем более изображать Его — немыслимо, невероятно. А христиане готовы носить Творца вселенной на руках, баюкать Его и нянчить, потому что Он — Ребёнок. Христианство — ласковое и нежное, как руки матери. Как можно идти с этим в бой? Как можно не испугаться страшной мясорубки, привыкнув к ласковым объятиям своей нежной веры? А ведь эти поклонники Ребёнка дерутся словно львы и боятся смерти порою куда меньше, чем мусульмане, привыкшие к суровому поклонению недоступному Аллаху. И на Небесах эти мальчики, легко идущие на смерть, ожидают не наслаждений с райскими любовницами, а нежных материнских объятий Мариам и чистой детской радости встречи с Богом-Ребёнком.
Эмир Муин ад-Дин и Усама ибн Мункыз молча и сдержанно поклонились юному тамплиеру.
* * *Усама весело улепётывал. Он убежал из Каира от неминуемой смерти, и ещё неизвестно убежал ли, может быть, догонят, а на душе было так радостно, так задорно, словно молодость вернулась. Звёздная ночь, безмолвная пустыня, отряд в 3 тысячи сабель, и они несутся, подобно смерчу. Усама представил себе, что под ним — волшебный конь Аль Барак, который мчит его через космос.
Впереди показались белые плащи. Тамплиеры! Усама громко и жизнерадостно расхохотался. Что может быть лучше, чем бой с друзьями-тамплиерами посреди ночной пустыни! Усама выхватил саблю и весело поскакал прямо в гущу друзей-врагов.
* * *Через два года после того памятного посещения Иерусалима умер покровитель Усамы эмир Муин ад-Дин. Положение ибн Мункыза в Дамаске сразу же осложнилось. Не то что бы он впал в немилость, но роли уже никакой не играл и смотрели на него весьма косо. Заигрывания с тамплиерами у многих в Дамаске, мягко говоря, не вызывали восторга. Все, конечно, понимали, что главный их враг — Зенги и для противодействия ему хороши все средства, но старались на всякий случай сторониться тех, кто работал над созданием коалиции с тамплиерами. Сторонились не очень демонстративно — авторитет покойного эмира многим запечатывал уста, но эмир умер, и при встрече с Усамой почти все его вчерашние друзья начали переходить на другую стороны улицы. Впрочем, идею союза с крестоносцами Дамаск не отверг полностью, но занял выжидательную позицию, и Усама, символ этого союза, стал, во всяком случае, пока, весьма неудобен.
Усама ибн Мункыз очень любил Дамаск и не имел иных намерений, кроме как служить родному городу, но, оставаясь в его стенах, он сейчас ничем не мог послужить Дамаску. Тогда он решил отправиться в Каир. Фатимидский халифат был очень серьёзным игроком на шахматной доске восточного Средиземноморья, заручиться поддержкой такого мощного партнёра было бы очень выгодно, но вот беда — Каир склонялся скорее на сторону Алеппо, чем Дамаска. Не слишком явно и не открыто, но всё же. Эти-то проблемы и намеревался порешать в Каире Усама ибн Мункыз. Ему и в голову не приходило, что он застрянет в Египте на долгие 10 лет.
