Садриддин Айни - Рабы
Не ожидая приглашения, они смело прошли через двор, поднялись в прихожую и заглянули в гостиную Урман-Палвана.
— В чем дело? — сдерживая гнев, спросил хозяин.
— А в том, что люди из продкома пришли. Врываются в наши дома, требуют с кого пуд, с кого полпуда пшеницы, кукурузы, проса, маша. Подчистую отобрали и унесли все, что мы собрали и запасли, продав дрова. Что это такое? Разве это порядок?
— А вы не хотите повиноваться властям? — строго спросил Урман-Палван.
— Мы слышали, что власти приказали покупать пшеницу у богачей с их согласия. Но отбирать последнее у бедняков приказа не было.
— Разве тот, кто взял вашу пшеницу, не заплатил за нее и не дал расписку?
— Расписку дал. Вот она! — показал крестьянин клочок засаленной, старой бумаги. — Но хоть она и жирна, а из нее похлебки не сваришь.
— Эти расписки равны деньгам. Как только придут деньги из Бухары, эти расписки вам сменяют на деньги.
— Но пшеница нам нужна сегодня, иначе мы помрем с голоду. Мы не наполнили амбаров хлебом с наших полей. Мы покупали его на свои кровные деньги.
— Ладно, ладно. Идите! Завтра я разберусь в этом деле. Если нет у вас пшеницы или не желаете ее продавать, я что-нибудь придумаю, как-нибудь помогу.
— Где мы найдем вас завтра?
— В Хаджи-Арифе, в продкоме.
— Мы и сегодня туда ходили, да вас там не нашли.
— Что ж, нам и завтра ходить весь день по вашему следу?
— Сегодня пятница. День отдыха. А завтра я там буду. Ну, ступайте, не надоедайте человеку в праздничный день.
Когда бедняки выходили во двор, Урман-Палван указал на них гостям:
— Вот и это тоже ветер.
Бедняки шли по двору, когда во двор въехал конный милиционер. Соскочив с лошади, он побежал к хозяину:
— Эй, Палван, вставайте скорее!
— Что там? — побледнел Урман-Палван.
— Комиссия из Бухары приехала. Велела вам сейчас же явиться.
Урман-Палван стал торопливо одеваться. Гости тоже собрались уходить. Хаит-амин сказал:
— Вот он, ветер! Этот и вправду, как кузнечные мехи, раздует большой огонь.
— Но как? — встревожился Бозор-амин. — Не сгореть бы нам самим на этом огне!
Невеселые, задумчивые, вышли все во двор. Их встревожили слова Бозора-амина.
Через несколько минут они уже гнали лошадей по дороге к Хаджи-Арифу, покрываясь пылью и нетерпеливо вглядываясь в приближающуюся деревню.
2
В Хаджи-Арифе, в бывшей канцелярии казия, Урман-Палвана встретил председатель чрезвычайной комиссии Бухарского округа Мухиддин-махдум Ходжаев.
После обычных приветствий председатель расспросил о положении в тумене, а потом вдруг прервал рассказ Урман-Палвана:
— Вот что, Палван, сколько у вас лично находится оружия, оставшегося от бежавших бухарцев? Где оно? Когда вы его нам сдадите?
Урман-Палван твердо ответил:
— У меня с давних времен был револьвер и ружье. Во время войны эмирские чиновники в принудительном порядке заставили меня носить берданку. Все это и лежит у меня дома. Сдам вам когда угодно. Да будет это моей жертвой вам!
Урман-Палван пытливо посмотрел на опущенное лицо задумавшегося собеседника.
— Но если вы для самозащиты оставите мне берданку, буду очень благодарен. Ведь с тех пор, как я по убеждению поступил на государственную службу, у меня появилось много врагов: в тумене у нас еще не перевелись чуждые люди. Да и воровство есть. Если они узнают, что я сдал оружие, непременно на меня нападут, — дом мой стоит на самом краю села, за домом сразу степь, глухо. Оттуда и закричишь — никто не услышит.
— Сейчас сдайте все оружие, какое у вас есть. А потом, если при сборе оружия проявите себя хорошо, комиссия может выдать вам винтовку для самозащиты. Запишут номер и в справке укажут, что вам разрешается ношение оружия. Тогда его уже никто у вас не отберет.
Мухиддин-махдум вынул серебряный портсигар, угостил Урман-Палвана и закурил сам.
Затянувшись, председатель сказал:
— Выходит, что после эмира в тумене осталось много его людей. И воришки водятся. Захватить явных врагов и передать их центральной власти — это тоже наша задача. А задача таких людей, как вы, находящихся на службе у бухарского народа, помочь нам…
— Слушаюсь! — прижав ко лбу правую руку, поклонился Урман-Палван, не глядя на председателя, и отвернулся, чтобы стряхнуть пепел с папиросы.
— Но сначала надо собрать и отобрать все оружие, все, сколько сумеем, без остатка. Понятно? С этого и начнем. Вы знаете людей и поможете нам.
— Здешние люди знают друг друга. Советуясь с нами, с людьми, отдавшими душу ради укрепления народной власти, вы достигнете своей цели и избежите ошибок.
— Как говорится: «И рубин у нас, и друг при нас». Так, что ли, Палван?
— «Одежда, скроенная по совету друга, не будет коротка!» — ответил Урман-Палван.
— Ладно. Составьте список враждебно настроенных и тех, кто хранит оружие. А рассчитаемся с ними мы сами.
— Это хорошо, — согласился Урман-Палван. — Но…
И он не спеша затянулся папиросой, сощуренными глазами зорко следя, насколько нетерпелив его собеседник.
— Так что? — поторопил его председатель.
— Я хотел сказать, что время такое — каждый себя выдает за жертву эмира, за бедняка, за угнетенный класс. Не верьте вы словам. Как говорится: «Не верь чужим слезам, верь своим глазам».
— Обязательно! — согласился председатель и рассказал как бы в подтверждение слов Урман-Палвана такой случай:
«Наш отряд, преследуя эмира, вошел в Гиждуван. Увидели большой дом и решили сделать там привал.
Во дворе встретил нас босоногий работник в рваном халате, опоясанный веревкой.
— Ты тут кто? — спросил у него начальник отряда.
— Я, — говорит он, — батрак, слуга хозяина.
— А хозяин где?
— Сбежал, чтоб ему пусто было!
— Ну, тогда размещай нас.
— Пожалуйте, пожалуйте, занимайте хоть весь дом, в нем никого нет. В приемной комнате ковры есть. В амбаре рис, сахар, мука, ячмень, чай — все есть!
Показал на конюшню:
— Здесь корова, быки, лошадь, курдючные бараны есть.
— Ладно, — ответил начальник, — открывай приемную комнату.
Открыл он дверь, входит начальник и глазам не верит: вся комната убрана так, будто в ней только что жили, — дорогие ковры, вышивки, атласные одеяла, все на месте. Подозвал работника.
— Ты сколько лет работаешь у этого хозяина?
— Двадцать.
— А где ты спишь?
— Зимой в хлеву со скотом, а летом перед хлевом.
— А на чем спишь?
— Зимой на соломе, а летом на голой земле сплю.
— А на таких одеялах спал ты когда-нибудь?
— Никогда в жизни и не подходил к таким.
— Эх, — сказал начальник, — на, возьми, с этой ночи спи на них.
— Дай бог тебе здоровья.
Взял он атласное одеяло, а начальник ему объяснил:
— Меня благодарить не за что. Ты это одеяло сам заработал за двадцать лет. Все это богатство твоими руками хозяин заработал.
— Золотые слова! — отвечает. И отнес одеяло в какую-то комнату.
Обошли весь дом, но в комнатах, кроме нескольких паласов да чайников, ничего стоящего не оказалось. Только в крайней комнате на гвозде висели два шелковых халата, обшитых широкой тесьмой, да на полочке около них лежали шелковый пояс, дорогая золототканая тюбетейка и словно второпях брошенные в углу новенькие лаковые сапоги, штаны и рубашка.
