Садриддин Айни - Рабы
— Арестуйте их. Прижмите покрепче. Дня два-три подержите в арестантской. А потом я к ним зайду и так поговорю с ними, что они оружие выдадут.
— Ну, ладно. Попробую их прижать, — согласился председатель.
— Только прошу вас так сделать, чтобы обо мне они не знали, а не то ночью нападут, убьют либо дом сожгут.
— Не беспокойтесь! — Председатель встал и позвал секретаря. Урман-Палван вышел, но не к себе в продком, а во двор и там притаился в одном из помещений.
Вскоре всех этих крестьян провели мимо него к бывшему участку бывшего эмирского казия.
3
В конюшне сбежавшего казия лежали закованные в колодки крестьяне с окровавленными головами, вывихнутыми пальцами, разбитыми коленками, с опухшими глазами.
— Вот тебе первые плоды! — со стоном сказал Шади Сафар-Гуламу.
— Эти плоды созрели в саду Урман-Палвана.
— Если б председатель комиссии был нашим человеком, он с чужих слов не решил бы нашего дела, а сперва сам расспросил бы нас.
— Река мутится в своих истоках! — добавил Гаиб.
— Под истоками ты подразумеваешь Бухару? — спросил Сафар-Гулам. — А я думаю: недомыслие и грубость председателя не выражают отношения властей. Власти еще не знают всех людей, через которых проводят свою работу. На твои слова так скажу: из родника вода может выйти чистой, а замутится она, когда проходит через глинистые пустыни.
— Если власти что-нибудь поручают человеку, они должны его проверить. А иначе когда ж они узнают своих работников? Это не по-хозяйски! — сердился Шадим.
— Узнают об ошибках, тогда и вмешаются. А сейчас нельзя терять веру в свою власть. Нам знаком Урман-Палван: он широкий прихвостень, дружок сборщика налогов, завзятый палач. Он от нас и заслонил весь свет. А свет не от него идет. Надо верить, что свет сияет, хотя мы и не видим его из-за плеч палача.
Эргаш с усилием приподнялся.
— Тише! Сам идет! — И тут же быстро добавил: — Я знаю: это дело он подстроил, но виду не подавать! Будем его просить о помощи, надо выбраться отсюда. А если он поймет, что мы его раскусили, нам отсюда не выбраться.
— Правильно. Сперва надо выбраться, а там…
К часовому подошел Урман-Палван, предъявил пропуск и вошел к узникам.
— Что это значит? — спросил Сафар-Гулам.
— Сам не понимаю, — мягко ответил Урман-Палван. — Я пошел в амбар проверять ваши дела, а когда вернулся, вас уже забрали. Два дня добивался пропуска к вам. Теперь говорите по совести. Что могу, все сделаю для вас.
Урман-Палван откашлялся и присел на корточки.
— Вот Эргаш-ака в эмирское время во всех несчастьях обвинял меня. Даже руку на меня поднял. А я не сержусь. Я простой, зла не помню. Я хочу заплатить добром, ведь сказано: «Кто добро творит, того бог хранит». Так в чем тут у вас дело?
— Да вот говорят, у нас оружие есть, и велят нам его отдать, — сказал Сафар-Гулам.
— А вы что?
— А мы правду отвечаем — нет и нет.
— У вас было, что сдать. А у нас-то ничего нет! В домах и кочерги-то ни у кого нет. Откуда ж его взять?
— Так от них не отделаешься. За день до вас с меня тоже оружие требовали. По их глазам я понял, что от них не отвяжешься. Я ведь был солдатом. «Слушаю!» — говорю. И все, что у меня было, принес им и сдал. Я знаю, что никакого оружия у вас нет, но я и председателя комиссии знаю. Его зовут Мухиддин-махдум Ходжаев. Он давно известен как палач. Про него говорят: если он о ком-нибудь узнает, до тех пор не успокоится, пока не вытянет всего, что захочет, а не вытянет — убьет. Надо что-то придумывать.
— Что же нам придумывать? — ответил Эргаш. — Вы же сказали: «Сделаем что-нибудь». Скажите, что надо сделать, а мы на все согласны.
Урман-Палван поднялся, выглянул в дверь, чтоб узнать, далеко ли стоит часовой, и зашептал:
— Я для вас, для каждого, найду по ружью. У самого у меня нет, я куплю у прежних солдат, у охотников. Денег у вас нет? Ладно! Ведь у вас, у каждого что-нибудь есть — у кого корова или теленок, у кого баран или козел. Вы мне дадите это в залог, а когда благополучно освободитесь, рассчитаетесь и добро свое возьмете обратно.
— У меня есть корова! — раньше всех сказал Эргаш.
— А у меня курдючный баран, — добавил Рузи.
— Бычок-то и у меня найдется, — признался Атаджан. Шади засмеялся:
— Есть у меня теленок. Да я хотел вырастить его, коровы-то ведь у меня нет.
— Выкупишь его потом — вот тебе и корова! — успокоил его Урман-Палван.
— У меня арабской породы баран есть, — сказал Гаиб.
Так каждый что-то назвал из своего имущества — барана, осла, новую казахскую кошму, и только Сафар-Гулам неласково и быстро взглянул и сплюнул.
— А у меня нет ничего.
— Ну, ладно. Не беда, — как-нибудь сосчитаемся, — улыбнулся Урман-Палван.
— И когда же вы нам принесете это оружие?
— Сюда я не принесу. Так погублю и вас и себя. Куплю я его сегодня. А вашим родственникам скажу, чтобы они пошли к вам. Когда они придут, вы им шепните, чтоб они весь обещанный залог доставили мне, а у меня взяли бы оружие. Потом они сдадут комиссии оружие да пускай при этом сделают вид, что это вы им указали, где оно у вас спрятано.
— Ладно, — сказал Эргаш. — Но когда мы будем давать показание, какое оружие каждый из нас укажет?
— Сейчас я скажу. — Урман-Палван снова опасливо оглянулся. — Вам, Эргаш-ака, я найду пятизарядное. Его я выговорил себе, когда сдавал оружие, для самозащиты. Оно стоит не одной коровы. За десять коров такого оружия не найдешь. Все равно, я его вам отдам. Чтоб вы были довольны. Для Рузи, Атаджана, Кулмурада и Шадима я куплю у бывших старых солдат старые шомпольные ружья. Остальным найду охотничьи ружья. А вот Сафар-Гулам, хотя он и упрямится, получит ружье на рогульке. Так и быть — когда освободится, чем-нибудь отблагодарит меня.
Пожелав узникам здоровья и сил, Урман-Палван собрался идти.
— Не перепутайте оружие, когда будете признаваться. И пусть наше дело останется здесь, как в могиле. Помните мое добро.
Он ушел.
Когда он был уже далеко, Сафар-Гулам сказал ему вслед:
— Да уж ладно, «добро» вспомним. Долг платежом красен, придет время — рассчитаемся. Тогда берегись!
А Урман-Палван зашел к председателю Мухиддину, а затем, выйдя от председателя, встретил поджидавшего его Бозора-амина. Когда оба они пошли к своим лошадям, Урман-Палван шепнул:
— Бросил на это дело свою пятизарядку. Да взамен ее добуду сотню…
Они сели на своих коней. Пыль вскоре заслонила их.
4
Поздним вечером, при свете сорокалинейной висячей лампы, в доме у Бозора-амина сидели гости — Хаит-амин, Нор-караулбеги, Нор-Мурад-Палван и Урман-Палван.
У дверей притулилось несколько юношей.
Плов уже убрали и теперь пили чай.
Хаит-амин обернулся к юношам:
— Джигиты! Слышали новости?
— Ага! — ответил один из них.
— О комиссии по сбору оружия? — спросил другой.
— Об этом, — ответил Хаит-амин. — Что вы об этом скажете?
— Что ж нам сказать? Вы сами нам скажите, амин-бобо.
— Вы хоть и молоды, а уж опытные воины, каждый из вас отведал хлеба и соли во славу эмира. У каждого одно-два ружья непременно есть. Оно вот-вот уйдет из ваших рук. Но, отобрав ваше оружие, снимут и ваши головы. Кто-нибудь пойдет, донесет на вас комиссии, у каждого из вас есть враги, как и друзья, — и конец!
Хаит-амин замолчал, занявшись чаем.
— Что же нам делать, амин-бобо? — нетерпеливо и тревожно спросил один из джигитов.
Хаит-амин подвинул свою опустевшую пиалу к Бозору-амину, разливавшему чай. Расправил бороду.
