Теодор Парницкий - Аэций, последний римлянин
И тут же добавил озабоченно:
— Буду счастлив, если узнаю, что в дороге с вами не случилась никакая беда…
Нет, почему же, беда у них была. Уже в западной части Ионийского моря на галеру, на которую они сели в Александрии, напали три пиратских корабля, как потом оказалось — вандальских. Так что послам грозила неминуемая гибель — вандалы уже взбирались на палубу, когда вдруг с юга, как будто из-под воды, вынырнули, налетели четыре быстрые галеры… наскочили на пиратов… два их корабля потопили вместе со всей командой, третий захватили в рукопашном бою, после чего спасители исчезли так же быстро, как и появились… Послы успели только заметить золотые римские орлы на палубах и перекинуться несколькими словами с молодым предводителем. Он расспросил, кто они такие, куда едут, а на прощанье, когда спросили его имя («чтобы знать, за кого молиться перед Ахурамаздой»), ответил с улыбкой:
— Я — Аэций морей…
Слушая рассказ персов, Аэций с трудом сдерживал распирающую его гордость и радостное волнение: большего триумфа трудно дождаться… больше человека почтить уже нельзя… Побежденный, изгнанный, явно обиженный враг, чтобы отметить свою мощь на море, называет себя Аэцием водных пространств!.. Ведь это же Себастьян, зять Бонифация, последний меч в руках Плацидии, стал грозой вандалов и настоящим владыкой морей… Спасаясь бегством от победоносного Аэция, он направился в новый Рим и предложил свои услуги императору Феодосию в качестве пирата на императорской службе… И действительно, вскоре прославился быстротой, смелостью и жестокостью — настоящий пират, страшный только для вандальских кораблей, которыми последнее время кишело Средиземное море… Гензерих, говорят, боится его больше всех остальных войск Италии. Настоящие морские разбойники, еще до недавнего ужас всех римских кораблей, гурьбой шли под знаки Себастьяна, привлеченные его славой… И Аэций морей имел своих астуриев, андевотов, марцеллинов, а может быть, и меробаудов, верных, преданных, готовых на все…
Радость и гордость Аэция разделяют все присутствующие, только префект Патерий еще крепче стискивает губы, исподлобья глядит на патриция и думает:
«Пират земных просторов но милости гуннов…»
Дружелюбно простившись с послами, Аэций переходит в комнату, где стоит белое изваяние Бонифация, там его ждет молодой princeps magistriaiius из школы agentium in rebus[88] — глаз и ухо патриция.
— Есть новости?.. — весело спрашивает он у почтительно склонившегося юноши.
— Новостей много…
— Хорошие?
— Очень плохие.
Аэций спокойно садится к заваленному свитками и кодексами столу.
— Говори.
— Первое известие, — несколько дрожащим голосом читает по табличке магистриан, — женитьба молодого Гунериха на дочери короля вестготов уже окончательно решена… Назначен день свадьбы…
Аэций с интересом смотрит на сосредоточенное лицо юноши.
— Ты понимаешь, что это означает, мальчик?
— Да, сиятельный… Тесный союз двух варварских и арианских сил против империи… Потеря всей Африки. Испания окружена. Галлия и Италия в постоянной опасности. Защищая одну, мы отдаем на разграбление другую. Для защиты сразу обеих у нас нет сил.
В глазах патриция уже не только любопытство, но и благожелательная улыбка. Магистриан румянится от радости и гордости.
— Пиши, — говорит Аэций, — император повелевает Тригецию отправиться в Африку и заключить новый мир с Гензерихом еще до свадьбы его сына… Мы предложим замену: король вандалов — как он того хочет — получит Бизацену, проконсульскую провинцию и восточную Нумидию с Константной и Гиппоном. К империи отойдет западная Нумидия и обе Мавритании. Пусть сейчас немного потерпят правоверные из восточной Африки — тем, что в западной, тоже надо дать отдохнуть!.. — смеется патриций. — Император освобождает короля Гензериха от присяги на феод и признает его независимым монархом…
Магистриан легко вздыхает, сочувственно и понимающе.
— Так ведь? — ловит этот вздох Аэций. — Любой ценой надо как-то на время утихомирить Гензериха… Я всегда считал Африку потерянной… Но Тригеций должен добиться, чтобы Тамугади остался нашим…
Молодой человек понимающе улыбается.
— Ты не только величайший деятель империи, но и заботливый супруг, о сиятельный… Как же обрадуется Пелагия…
— Пиши дальше, молодой друг… Префектом претория Галлии император назначает Мецилия Авита…
Магистриан с трудом удерживается, чтобы в изумлении не всплеснуть руками.
— Чудесно, великолепно! — восклицает он, но через минуту, испуганный собственной смелостью, опускается на колени. — Удали свой гнев от меня, господин!
— Нет, нет… ты будешь наказан… да, ты понесешь наказание за свою дерзость… ты покинешь Равенну…
Молодой человек дрожит всем телом. В глазах появляются слезы. Аэций смеется.
— Но перед этим ответь мне еще на один вопрос, — говорит он. — Что ты думаешь сейчас… не о себе… а об Авите?..
— Боюсь, господин, — с трудом сдерживает рыдание юноша, — что после того, что произошло два года назад, он не захочет стать префектом…
Аэций задумчиво кивает головой.
— Да… да… ты прав… Но ему придется им стать… Именно поэтому я и отправляю тебя из Равенны… Поедешь в Арверны, к Авиту… Никто лучше тебя это не сделает.
Горячий поцелуй и две большие слезы одновременно падают на широкую, унизанную кольцами руку.
— Еще новости?..
— Сыновья павшего короля Гунтера — Гундиох и Хильперих — просят выделить им плодородные земли для бургундов… Они не только возобновят феод, но и в доказательство своей верности дадут пожизненных заложников: по одному воину и по одной девице от каждого сильного рода…
— Хорошо. На будущий год император определит им Сабаудию и побережья Лемана[89]. Пригодятся. Мне нужно на востоке Галлии заграждение от гуннов, — говорит Аэций, заранее наслаждаясь впечатлением, которое произведут на юношу последние слова.
И испытывает полное разочарование. Вместо ожидаемого безграничного удивления на лице магистриана виднеется спокойное одобрение.
— Мудрость твоя и проницательность поистине не имеют пределов! Дар провидения — вот величайшее достоинство владык… Слепо доверять дружбе гуннов — это самоубийство… Все сильнее, все опаснее становится король Аттила…
Аэций даже не старается скрыть удивление, которое вызывает молодой магистриан. Он смотрит на него с удовольствием, но как будто и с сочувствием. «Вот кто должен быть начальником канцелярии, — думает он. — Второй такой головы для этих дел я во всей Западной империи не найду… Как жаль, что отец его всего лишь зерноторговец… Ничего не поделаешь, не могу же я из-за него начинать войну с сенатом, и именно сейчас… Может, как-нибудь потом…»
— А новости из Равенны? — спрашивает он ласково, почти дружески.
— Императрица Евдоксия очень женственна, — стыдливо улыбается магистриан, — и после недавнего разрешения от бремени как будто очень жаждет супружеских ласк, но император Валентиниан предпочитает чужих жен, равно как и девственных дочерей дворцовых служителей..
— Что еще?
— Ежедневно три часа он упражняет свои священный взор и мышцы… Вегеций Ренат того мнения, что наш государь мог бы быть лучшим бегуном империи, как и бойцом на мечах…
Аэций иронически улыбается.
— Это все?..
— Еще нет, сиятельный… Святой епископ Герман Антиссиорорский прибыл из далекой Арморики с жалобой на патриция империи..
— Что ты сказал?!
— Прости слуге своему, господин, но это правда: Герман хочет пожаловаться императору на притеснения, которые испытывают правоверные армориканы от короля еретических аланов Гоара, который по приказу Аэция…
Огромный кулак ударяет по столу с такой силой, что даже подскакивают кодексы, а несколько свитков скатывается на пол.
— Сегодня же доставить ко мне Германа. Гоар — это самый верный из федератов, а с армориканами у меня счеты еще за Литория… Я побеседую со святым епископом. Что еще?
— Петроний Максим как будто добивается вторичного консульства. Всем говорит: «Я знаю, что Аэций никогда на это не согласится, но через три-четыре года я получу консульство прямо из рук императора».
Патриций досадливо кривится.
— Получит его от меня, и на будущий же год. Что там у тебя еще?..
— Флавий Меробауд прибыл из Испании и жаждет предстать перед обличием патриция империи…
— Пусть сейчас же войдет… а ты ступай, мой мальчик, и готовься к отъезду в Галлию…
Быстрым, упругим шагом в комнату вошел Меробауд.
— Слава тебе, сиятельный, — воскликнул он. — Радуйся. В южной Бетике багауды подавлены. Тибатгон, вождь восставших, схвачен. Наконец-то вздохнули Кордуба, Иллиберис, Гиспалис…
