Феликс Дан - Падение империи
— Что такое? О ком ты говоришь?
— В Тусие довольно уединенно живет богатый готский вельможа, граф Теодохад, двоюродный брат королевы Амаласунты.
— Знаю. Это последний мужчина в роду Амалунгов…
— Ничто не может укрыться от моего императора, — подобострастно вставил Александр.
— К делу, к делу… Оставь льстецам их специальность. От тебя я жду известий, а не лести. Как ты познакомился с этим Теодохадом?
— Случайно, государь. По правде же сказать, не я их нашел, а они меня. Побудительной причиной, сколь я мог понять, служит тут отчасти ненависть, отчасти же корыстолюбие. Супруга Теодохада, из рода Балтов, родная сестра умерщвленных герцогов, умна как бес, и злая, как сама сатана. Теодохад и Готелинда, супруга его, ненавидят Амаласунту всеми силами своей души. Причины этой ненависти мне не совсем ясны. Насколько я мог понять, между обеими принцессами вражда существует чуть не с детских лет… быть может, какое-нибудь соперничество… Теодохад же озлоблен на королеву за то, что она обуздала его жадность, защищая от его насилия римских собственников соседних с ним земель. Теодохад страшно богат. Ему принадлежит половина провинции — другая половина находится у рода Вельзунгов — но ему все мало. Он надеется получить большие выгоды от союза с тобой, божественный император, а золото для него важней всего. Что касается Готелинды, то ей нужно отомстить Ама-ласукте, и она надеется на твою помощь…
— За золотом дело не станет, — задумчиво прошептал Юстиниан, — об остальном подумаем… Если этот Теодохад родственник Амаласунты, то он имеет шансы на престол, не так ли?
— Так точно, государь. В случае смерти дочери Теодорика он ближайший наследник престола, особенно после смерти последних Балтов. Вероятно, поэтому он так и жаждет гибели королевы… Я привез тебе, государь, собственноручные письма его и его супруги, так же как и письмо Амаласунты, которое прошу тебя прочесть немедленно, ибо оно, по ее словам, чрезвычайно важно.
Император разрезал пурпурный шелковый шнурок, которым обвязана была запечатанная навощенная дощечка, и раскрыв ее, прочел следующие строки:
«Юстиниану, императору византийцев, Амаласунта, королева готов и италийцев, привет и братство».
— Удивительные титулы придумывают эти варвары, — заметил Юстиниан, улыбаясь. — Королева италийцев, какая бессмыслица!
Никто не ответил на это замечание, так как император углубился в чтение письма Амаласунты.
«От твоего посланного, патриция Александра, ты узнаешь, как беспощадно властвует богиня раздора в злосчастной Италии. Я чувствую себя всеми покинутой, как одинокая пальма на скале во власти бурных стихий. Готы становятся мне с каждым днем ненавистней, как настоящие варвары, недостойные цивилизации и прогресса. Я чувствую себя чужой им так, как если бы судьба подменила кровь в моих жилах. Охотно объявила бы я себя римлянкой, но увы, римляне никогда не позабудут моего происхождения. Поэтому мне остается одна надежда на тебя, брат и друг мой Юстиниан! Ты не откажешь в помощи женщине и королеве, понимая, что необходимость охранять достоинство монархов — дело общее для всех нас. Помоги же мне избавиться от оскорблений и покушений. В настоящее время я даже не уверена в завтрашнем дне. Но если ты пришлешь мне надежную охрану: две-три тысячи человек под начальством опытного полководца, подчиненного мне одной, то этого будет достаточно для перемены картины. Дворец Равенны — первоклассная крепость, и занявший ее гарнизон может диктовать свои условия стране. Когда же я усмирю бунтовщиков и справлюсь с изменниками, то поверь, я не позабуду твоей услуги и сумею заплатить за нее, согласно твоему достоинству. Войско же, присланное мне, не будет в убытке от своей экспедиции, надеюсь, только кратковременной. Нужно немного, чтобы они освободили меня от римских заговорщиков и главным образом от предводителя так называемых патриотов, Цетегуса, префекта Рима. Он человек чрезвычайно опасный и коварный. Пользуясь моим полным доверием и обманув его, оставил меня в минуту опасности, и с тех пор играет двойную игру. Поверь, государь и брат мой, тебе, императору Византии, прямая выгода иметь верную и благодарную союзницу в императрице Западно-Римской империи, какой останется навсегда твоя сестра и друг Амаласунта».
Дочитав последние строки, Юстиниан медленно опустил восковую дощечку на колени. Его некрасивое лицо осветилось и приняло новое выражение. Так на освещенной изнутри фарфоровой лампе проявляются выпуклые рисунки, невидимые раньше. Во впалых глазах императора зажегся огонь дипломатического гения и горячего искреннего воодушевления.
Медленно поднявшись, он подошел к письменному столу и, заботливо спрятав письмо Амаласунты в один из ящиков, произнес торжественно:
— Этим письмом я держу судьбу Италии в своих руках. — Так сильно было волнение императора, что он позабыл склонить голову, проходя мимо золотого креста. — Королева готов просит нас о присылке охраны. Мы охотно исполним ее просьбу. Охрана у нее будет сильная и многочисленная, начальником которой мы назначаем тебя, Велизарий.
Велизарий радостно выпрямился, сверху вниз взглянув на своего вечного соперника Нарзеса, который, с усталым и страдальческим выражением на лице, крепче опирался на свою палку, видимо утомленный длительным стоянием. Присесть в присутствии императора было не только неприлично, но и невозможно, так как во всей комнате находилось только одно кресло для императора, да парадный трон.
— Соблаговоли, божественный император, взглянуть на подарки, присланные королевой готов, — почтительно заговорил Александр, подходя к двери и принимая из невидимых рук небольшую, драгоценную шкатулку черного дерева с золотыми украшениями. — Вот ключ, государь. В числе подарков находится и портрет дочери Теодорика.
Случайно или умышленно, но молодой посланник Юстиниана произнес последние слова гораздо громче, чем говорил прежде. И как бы в ответ на них, складки парчового занавеса одной из боковых дверей бесшумно раздвинулись, и между ними показалось прекрасное женское лицо со сверкающими черными глазами. Невидимые ни для кого, кроме Александра, глаза эти впились в лицо императора, как бы желая прочесть его затаенные мысли.
Не подозревая о наблюдении, Юстиниан отворил шкатулку маленьким золотым ключом, почтительно поднесенным ему коленопреклоненным Александром, и рассеянно выбросил на стол целую пригоршню драгоценностей, чтобы затем жадно схватить тонкую пластинку из слоновой кости, окруженную узким золотым ободком.
Восклицание удивления и восторга невольно сорвалось с уст императора. Вторично позабыв о величественных жестах, Юстиниан протянул портрет Амаласунты Велизарию.
— Посмотри, какая красота! Не правда ли, Велизарий? Какое благородство линий… Какой дивный мраморно-белый лоб! А эти косы, лежащие природной диадемой над высоким гениальным челом! Да, это поистине королева!.. Благородство крови видно с первого взгляда. Эта женщина рождена для короны и не нуждается во внешних знаках величия. Ее монарший сан написан неизгладимыми чертами самим Творцом на ее дивно прекрасном лице… О, Амаласунта, ты поистине дочь короля и героя… Не правда ли, Велизарий?
Добродушный, но не находчивый солдат, к счастью для него, не успел ответить, так как за его спиной послышался шорох шелковой одежды, и в комнату вошла женщина — императрица!
Феодора была прекрасна. Трудно было бы при самой пылкой фантазии вообразить женщину более соблазнительную, чем эта красавица. И Феодора не только знала силу своей красоты, но проводила ежедневно по несколько часов, обдумывая средства обострить ее впечатление и уничтожить следы усталости, наложенные на ее прелестное лицо слишком бурно проведенным началом юности.
Несмотря на неистовство юной поры, истомившее ее своими жгучими сладострастными ночами, Феодора даже в свои тридцать девять лет оставалась красавицей в полном смысле слова. Ей для этого не нужны были искусственные средства хотя, по большому счету, ее красоте недоставало благородства… Ищущие в женщине души возвышенной, светлой и чистой, тщетно искали бы ее в супруге Юстиниана, но тем сильнее было очарование чувственной натуры этой красавицы, каждый взгляд, каждое движение которой говорили о наслаждении, о страсти, о пылких объятиях и безумных поцелуях… И это очарование еще более усиливалось при помощи того искусства нравиться и побеждать, которое выработала в женщине культура того времени, соединяющая восток и запад.
Императрица Феодора была брюнетка, но ее иссиня-черные волосы отливали металлическим блеском благодаря особенной золотой пудре, контраст которой делал ее громадные черные глаза еще черней и блестящей… Едва заметная подрисовка скрадывала легкую неправильность линий тонких бровей. Розовые губки императрицы были так свежи, что даже Юстиниан, ежедневно целующий их, не подозревал, какой помощью для них служит коринфский пурпур.
