Феликс Дан - Падение империи
Юстиниан говорил медленно, прохаживаясь по комнате взад-вперед.
— Каждый из этих героев-воинов был бы смертельной опасностью для государства… Победоносный полководец, в конце концов, всегда мечтает о троне. Но у меня два военачальника, и победы одного скрадывают подвиги другого. Если бы они объединились в искренней дружбе, то моя корона вряд ли удержалась бы на моей голове. Но… мы предвидим это и умеем управлять людьми. Велизарий и Нарзес ненавидят друг друга, и я надеюсь, что моя мудрая супруга умеет разжигать эту ненависть?
— Это нетрудная задача, возлюбленный государь! Эти два человека отталкивают друг друга совершенно естественно. Они словно огонь и вода, которые никогда не могут сдружиться. Для того же, чтобы их антипатия обострилась до явной вражды, мне достаточно передавать злые остроты нашего завистливого евнуха супруге и повелительнице Велизария — Антонине…
— А я не упускаю возможности «случайно» упомянуть о грубых выходках Велизария по адресу нашего калеки Нарзеса. Он самолюбив и злопамятен, как все горбуны, а потому… впрочем, оставим этих соперников. Я желал переговорить с тобой о более серьезных вещах, Феодора. Выслушав известия, привезенные Александром, я почти решился послать войска в Италию.
— Кого же ты предполагаешь назначить военачальником, государь?
— Конечно, Велизария, который обещает исполнить мое желание и покорить готов с пятнадцатитысячным войском, Нарзес же требует для этого тридцать тысяч человек.
— И ты веришь в то, что такого незначительного войска будет достаточно для покорения готов?
— Нет, но… самолюбие Велизария затронуто, и его честь и репутация зависят от исхода этой кампании. Поэтому он должен будет напрячь все свои силы и… все-таки не будет победителем…
— Неудача ему полезна, — спокойно заметила Феодора. — Его гордость приняла опасные размеры после успешного похода в Африку. Победитель вандалов считает себя уже не твоим покорным слугой, а чуть ли не равным своему императору.
— Тем не менее Велизарий проделает три четверти работы со своей армией. После этого я окажусь недовольным промедлением и отзову неумелого военачальника, а затем отправлюсь в поход сам с шестидесятитысячным войском и Нарзесом в моей свите. С ним я довершу завоевание, начатое Велизарием, и в свою очередь окажусь полководцем и победителем.
Императрица подняла прекрасные глаза на своего супруга с выражением искреннего восторга его дипломатическими талантами.
— Хорошо придумано, Юстиниан! Хитро и тонко придумано. Теперь я убеждена в успехе завоевания Италии! Ты будешь императором италийским.
Юстиниан задумался. Его некрасивое, но тонкое и умное лицо приняло серьезное, почти грустное выражение.
— Одно только еще заставляет меня колебаться, Феодора… В глубине души я сознаю, что Нарзес прав! Для государства было бы несомненно выгодней обуздать персов, чем покорить готов. Они нам не опасны. Персы же сильно беспокоят наши границы. Политическая мудрость предписывает глядеть вперед и предвидеть опасности… Нам же действительно грозит опасность не с запада, а с востока.
— Так что ж! — горячо заговорила императрица. — Не всякая угроза сбывается… Могут пройти целые века прежде, чем эта угроза станет действительной… Какое тебе дело до столь отдаленного будущего. Оставь своим преемникам решать задачи их времени. Ты не обязан расчищать путь для будущих монархов Византии, — пусть каждый из них в свое время выполняет свои обязанности так же добросовестно, как мой Юстиниан выполняет свои. После завоевания африканского царства вандалов тебе остается вернуть Западно-Римскую империю и объединить ее навеки с Восточной, создавая вновь всемирное могущество и значение великой Римской империи.
— А если мои преемники скажут: «Юстиниан не исполнил священной обязанности, возложенной на него Господом. Он забыл, что защита важнее нападения, и погубил империю своими победами».
Феодора высоко подняла свою прелестную, гордую головку.
— Этого никто не скажет, Юстиниан, потому что никто так не подумает. Человечество ослепляют победы и воинская слава, не забудь этого. И еще одно, государь, — сверкающие черные глаза Феодоры внезапно приняли серьезное выражение, и лицо ее точно просветлело глубокой, искренней и чистой убежденностью. — Не забудь, что ты не только император, но и человек. И подумай о своей душе…
Юстиниан остановился и пытливо взглянул на свою супругу.
— Говори, Феодора, — произнес он коротко. — Я хочу знать твои мысли.
— Государь, тебе, конечно, известно, что все мы грешники… Уж если праведник грешит по семи раз на дню, кольми паче мы… поставленные судьбой так высоко. Нелегко дойти до престола тому, кто родился не в пурпурной комнате императорского дворца. По дороге к трону мы оба принуждены были совершить не одно деяние… неугодное Господу! Жестокая необходимость извиняет нас в собственных глазах, быть может, даже в глазах наших подданных… История оправдает нас… Но довольно ли этого? Во искупление грехов наших мы строим храм божественной премудрости, который обессмертит наши имена. Святая София будет нашей заступницей пред Господом. Но как знать, довольно ли этого, повторяю я. «Вера без дела мертва есть» — говорит Писание. Какое же дело более свято, как не обращение еретиков. Если мы уничтожим арианскую ересь в Италии, то кровь врагов церкви Христовой смоет все прегрешения наши…
Юстиниан пытливо глядел в горящие фанатизмом глаза императрицы.
— Персы такие же неверные, Феодора! Не забудь этого!
— А ты разве позабыл последнюю проповедь патриарха? — горячо возразила императрица. — Еретики в семь раз преступней неверных! Они знали божественное откровение и отреклись от Христа. Это преступление против «Духа Свята», которому нет прощения ни на земле, ни на небе. Тебе же, благочестивейший государь, Господь вложил меч в руки для того, чтобы ты освободил церковь Христову от соблазна. Господня воля ясно сказалась дарованием победы над вандалами слабому и малочисленному войску Велизария. Господь пошлет тебе победу и в Италии, ибо не может воля Его оставить древний город, освященный кровью святых апостолов Петра и Павла, в руках неверных ариан… Дерзай же, Юстиниан, во славу Христову, Господь поможет тебе, возлюбленный супруг мой и повелитель. Верь мне, и для тебя, второго Константина, засияет в небесах золотой крест со словами: «Сим победишь».
Прекрасна и величественна была императрица, указывая бело-мраморной рукой на ярко сверкающий золотой крест над письменным столом императора.
Юстиниан набожно перекрестился, смиренно склонив голову перед священным символом искупления.
— Ты проникла в тайники души моей сегодня, как и всегда, дорогая супруга. Видит Бог, больше, чем надежда на земную славу и скоропреходящие житейские выгоды, побуждает меня идти на Италию желание вернуть ко Христу целую империю, могущую стать оплотом христианства. Ты права, Феодора, несравненно преступней язычников, никогда не знавших Христа Спасителя нашего, те еретики, которые слышали священное Евангелие и позабыли его. Ариане знали Сына Божия и отреклись от него, подобно Иуде-предателю. Они развенчали Христа Спасителя, сравнявшись с этими презренными жидами, вторично распяли Господа нашего, не признавая Его Сыном Божиим… Они заслуживают кары… как увлеченные и соблазненные ими заслуживают помощи… О, если б мне удалось вернуть ко Христу заблудшее стадо Его… Если б я мог надеяться совершить столь высокий подвиг, я не колебался бы. Но мне страшно, Феодора. Достоин ли грешный супруг твой такого великого счастья. Господь творит подвиги руками праведников… Мы же с тобой…
— Государь, святая церковь простит нам наши прегрешения… Господь же судит намерения и видит сердца наши. Он нисходит к слабостям немощного человечества, — с глубоким убеждением произнесла Феодора. Видно было, что легкомысленная кокетка и честолюбивая интриганка хранила в душе своей чистый идеал веры Христовой, и если идеал этот был затемнен слепым фанатизмом, то Господь прощал смертным, жившим в то суровое время.
— И все же меня смущает одно, Феодора!.. Тебе доверю я причину моего смущения, — после недолгого молчания произнес император. — Я видел странный вещий сон. Он беспокоит меня, потому что я не знаю, послан ли он мне Господом или врагом рода человеческого. Не знаю, считать ли это знаком одобрения… или соблазна… Если бы кто-либо мог разъяснить мне видение прошлой ночи!.. Твоя же мудрая мать, Феодора, славная кипрская прорицательница Комита, умела разгадывать сны…
— Это дарование наследственное, государь, — быстро произнесла Феодора. — Ты неоднократно имел тому доказательства. Вспомни, как я предсказала тебе счастливый исход африканской войны и разрушение царства вандалов. Тогда ты также видел вещий сон…
