Ступников Юрьевич - Всё к лучшему
Зато еврейский общинный центр Токио навещают сотни живых – бизнесмены, программисты, банковские клерки, дипломаты. Постоянное членство – у ста пятидесяти семей. Его построили за свои деньги осевшие здесь бизнесмены еще в 1953 году. Как клуб и синагогу. С тех пор появилась возможность и молиться, и брать книги, и учить иврит по японскому учебнику, и даже купаться в бассейне.
– В этом смысле, – как объяснил распорядитель в кипе, но с греческим именем Гомер, – мы ничем не отличаемся от таких же центров в любом большом европейском или американском городе. Соседи доброжелательны и во всем готовы помогать.
– Неужели антисемитизма совсем нет? Может, бытовой, незаметный.
– Как это? – удивился Гомер. – Я же не слепой.
Неподалеку, в центре Токио, на площади станции метро «Шибуя» ежедневно проходят более четырех миллионов человек.
Туда- сюда.
Но все они – японцы. Эта страна мононациональна. Зато европейцы для них – на одно лицо, трудноотличимы.
Но поскольку нас было двое, проблем не возникало.
– Вы братья? – зубастые девчонки из какого-то клуба-ресторана, почти схватив нас за рукав, косили голливудскими оскалами и листочками с пугающими цифрами скидок в йенах.
Я испуганно глянул на смуглого цыганистого Сеню. Он гордо молчал.
Солнце уже катилось к закату, и сумерки яркими витринами рукоблудно шарили по мостовым.
Нам же предстояла еврейская радость японского шабата. Раввин проводил его дома с заходом солнца.
Он жил в небольшой двухэтажной пятикомнатной квартирке вместе с женой и ребенком. Свой зеленый дворик с громадным холодильником для присланных из Израиля кошерных продуктов, кухня, спальня, пара просторных комнат, закуток для гостей.
– Здесь, -сказал раввин, вытаскивая из стенного шкафа матрасы-татами, – у нас останавливаются евреи, приехавшие в Токио. Это для своих.
«Что-то будет просить», – подумал я встревоженно.
Сеня радостно смотрел на меня: мы оба как-то парили на адреналине, но, не говоря друг другу, понимали, что самое опасное – это расслабиться и присесть. Встать будет трудно. Впереди был затяжной вечер и опять работа с людьми «с колес», но сам факт, что потом, наконец, можно просто свалиться и отдышаться, придавал событию еврейского шабата в Японии и вообще первому дню сразу из аэропорта подлинный шарм.
Любой, знающий, что такое азарт успешной работы, когда все идет, как задумано и даже больше, помнит это мазохистское ощущение одновременного полета и валящей усталости.
– Я бы хотел попросить только об одном, – надо было прикрыть наше свободное завтра, – с утра мы бы хотели арендовать машину. Подбросите нас до какой-нибудь фирмы, где сдают напрокат. А то с этой аппаратурой…
Рабби кивнул и пошел открывать дверь гостям.
– Шалом, шалом,- в комнату протиснулась миниатюрная японка с большим рыжим евреем за спиной. Ее грудь едва умещалась на фоне серебряного «Маген Давида».
Чудны дела твои, Господи…
На шабат пришли две смешанные пары с детьми – настоящими японскими евреями и тоскливо одетый под банковского клерка чудак-программист из Голландии, который приехал в Токио на несколько месяцев в командировку от фирмы.
– Я тут как неприкаянный, – он неожиданно втянул живот, сунул руку в штаны, под ремень, и начал активно шарить. Покрутив там нечто и зажав, он наконец рывком выдернул кулак из брюк.
Я зажмурился, хотя было интересно.
Голландец вытащил наружу сразу две кисти цицита, как оказалось, в наглядное доказательство приверженности веры. Знающие люди говорят, что Тора предписывает привязывать к углам одежды, имеющей форму четырехугольника, особые кисти из шерстяных ниток, чтобы изо дня в день напоминать еврею о его обязанности исполнять все 613 заповедей.
– Соблюдаю все традиции, даже здесь. Хотя с женщинами, конечно, проблема.
– Это как? – Он мне уже нравился, несмотря на запах дорогого лосьона, притягивающего провинциальных дурочек и отталкивающего здоровых на нюх женщин.
– Никак, – вздохнул голландец. – Женщин нет. Одни японки.
Все-таки разбаловались они там, в своих амстердамах.
А в Токио японец-иудей с библейским именем Ишай делал кошерные суши. На самом деле они называются «суси», но русские говорят, как им скажут по телевизору, а не так, как есть.
В основном суси бывают четырех видов – варианты риса и кусочка сырой рыбы. Ишай шлепал их, как пельмени, но мы поняли, что сегодня останемся голодными. Эли, его жена-израильтянка, между тем переодевала трехлетнего длинноволосого японского красавца в кипе по имени Ионатан.
Это была очаровательная пара – любящая и потому невезучая.
Ни в Израиле, ни в Японии для них места не находилось. Ишай, чье изначальное имя, конечно, звучит совсем иначе, сначала поехал в Израиль посмотреть страну и встретил там Эли. Оказалось, что они нашли друг друга. Чтобы жениться на еврейке, он стал изучать традиции, сделал обрезание и принял иудаизм.
Не формально, а всем сердцем. Они встречались пять лет, прежде чем решились пожениться. Но ее семья Ишая не приняла – он для них остался японцем, а это значит – чужаком. Им пришлось перебраться в Токио, где уже его родители не одобрили выбор и веру сына.
– У нас принято жениться на своих – так же, как и в Израиле. А наш случай особый, тем более в Японии. К тому же мы соблюдаем кашрут и традиции. И когда приходим в гости к моим родителям, то отказываемся от еды, чем сильно обижаем маму. И им не понять, почему мы питаемся отдельно и не принимаем даже сладости для сына. Такой вот непримиримый конфликт…
Шабат в Токио ничем не отличается от такого же шабата в любой точке земного шара: те же молитвы, красное вино, та же последовательность церемонии, те же песни.
Сеня снимал как двужильный, отказываясь есть и даже выпить из моей фляги заначку виски.
– Потом, потом…
Потом, почти в полночь, когда гости разошлись, раввин вдруг предложил нам помощь… в поиске гостиницы.
Он был готов даже нарушить шабат и отвезти нас на своей машине.
Чего только не сделаешь для братьев-евреев! Особенно после того, как мы уже взяли у него интервью, поснимали, где только можно, и главное – засветили его работу с населением. Нас уже можно было сбрасывать.
– Я же сказал, раввин не наш, – чертыхнулся Сеня.
– А кто «наши»? – подъяпнул я. – Он уже с нами отработал. Но раз так, пусть покажет ночной Токио. Где мы потом сами будем центровку искать? Выдержишь?
– А то…
Центр полночного города был полон неспешных людей – в основном, молодежи. Многие из парней красят волосы в рыжий или даже в светлый цвет. Это привилегия молодых. Ни одного агрессивного лица. Ни криков, ни толкотни. Ни шумных подростков.
Многочисленные камеры наблюдения поддерживают безопасность на улицах, но в целом, несмотря на жестокие фильмы, уровень преступности здесь крайне низок, а раскрываемость преступлений – одна из самых высоких в мире. Короче, по японским городам можно шататься и ночью.
Молодежь в центре гуляет и знакомится. Но в гости друг к другу не ходит. Тусуется в барах и клубах, а для близкого общения в стране существуют целые районы «отелей любви».
Выглядят они совсем не по-японски и внешне пошло – неоновые рекламы в виде сердечек и рюшечек, каменные вазы и фигуры полуголых дев в стиле барокко.
Но система необычная.
Здесь внешне вообще никого нет. Даже административной стойки или охраны. Нет и входа с улицы. Пара приезжает на машине в подземный гараж и на табло видит горящие свободные номера. Затем поднимается на лифте и вместо ключа просовывают купюры в щель автомонитора.
Дверь открывается и в зависимости от оплаты – номер в вашем распоряжении. Ни регистраций, ни персонала. Зашли – и вышли.
Снять же обычный номер в гостинице оказалось не просто. Я не мог понять, почему в трех местах, явно не перегруженных гостями, мне отказывали практически сразу. И когда я говорил «номер на двоих», и когда «номер на двоих с товарищем». Они явно принимали меня за иностранца, который хочет переночевать с профессиональной девицей или таким же приятелем.
Пока я это понял…
Номер удалось снять только когда, испробовав все варианты, мы пошли вдвоем и с видеокамерой в руках. Позже подтвердилось, что в Японии очень неохотно дадут место в гостинице или ту же машину напрокат без предварительного звонка – брони. Здесь обо всем надо договариваться заранее.
Было полвторого ночи, когда счастливый раввин помахал нам ручкой. Так мы его и запомнили.
А я выложил полторы сотни долларов за несколько часов нормального сна – до утра.
Вместо ванной в номере стояла большая деревянная бочка с краниками для воды, а также чайник и пакетики чая.
Кровать была узкая, как одиночество японца.
– Втяни живот, – последнее, что я услышал, проваливаясь в ночь.
– Это не живот…
РАССТРЕЛЬНАЯ СТАТЬЯ
Миша уже давно дедушка. Хотя по виду не скажешь. И не подумаешь. Как и то, что в свои когда-то двенадцать лет его осудили по смертельной статье за шпионаж в пользу немецких оккупантов.
