Ступников Юрьевич - Всё к лучшему
Ступников Юрьевич - Всё к лучшему краткое содержание
ВСЁ К ЛУЧШЕМУ…
Глядя на окружающий мир,
разве можно относиться к себе серьезно?
БЕЗЫМЯННЫЕ (США, 1988)
Эти ребята говорили со мной по-польски. Я сам попросил, потому что не очень понимал их английский. Понять можно всех, даже немых. Язык, он же либо общий, либо чужой. Остальное – фонетика.
Еще вчера, возвращаясь из Манхеттена, в тухлой нью-йоркской подземке я уже чувствовал себя как бы не здесь. Такое бывает, когда неожиданно возникает новый поворот в жизни, связанный с другим местом, по ступенькам или в иной стране. Мне понадобилось ехать в центр, в Британское посольство за визой, и я решил не мучиться там с машиной. Тем более, что уже простился с ней. Просто дал другу ключ, какую-то бумажку и сказал:
– Забирай и делай с ней, что хочешь.
– Так продай, – попробовал защититься он.
– Сам и продай. Мне больше делать нечего?
Прошло десять дней, как я решил, что из двух полученных к Новому году, на Рождество, контрактов из Вашингтона и Лондона все-таки выберу «Би-Би-Си». Самое трудное было объявить об этом хозяину радиостанции c типично американским зашифрованным названием «WMNB». Хозяин вообще не вмешивался в работу. Только помогал. Мы вот-вот взлетели, вышли стремглав на окупаемость, но как главный редактор я уже полностью набрал штат, и мы вошли в какой-то ритм. После всего этого, поджатых, как ноги, ночей на диванчике в офисе, было страшно неудобно сказать ему, что ухожу. Пока сдавал дела, пока решали с ним, кто будет «вместо», прошло почти две недели.
– Надумаешь – возвращайся, – только и сказал он, прощаясь. – Тебе никогда не будет так свободно на работе, как здесь. Сам еще поймешь.
Но я мысленно уже летал в Лондоне. И не хотел ни одного лишнего дня оставаться в Нью-Йорке. Этот чудный, сумасшедший, кошмарный и прекрасный город вдруг стал вчерашним. Как хлеб, забытый с ужина, надкусанный.
После посольства, уже с визой, я сразу зашел в агентство и заказал авиабилет на послезавтра. В одну сторону.
В «Би-Би-Си» обещали на первое время место в своем хостеле, в самом центре Лондона, и даже какие-то подъемные. Что еще надо? Есть куда ехать из аэропорта и есть где работать поутру.
В вагоне метро, уже в Бруклине, пассажиры рассасывались на остановках, и рядом трое ребят, немного неуютных, видно, что приезжие и еще неустроенные, пшекали между собой о каких-то бытовых проблемах.
– Вы из Польши? – я подошел к ним спонтанно, прислушавшись к языку.
– Из Польши.
– Наверное, недавно?
– Да, два месяца.
– А чем занимаетесь?
– Строители, – насторожились они.
Я знал таких ребят и даже жил по соседству, через стенку. Как правило, это были нелегалы, приехавшие по туристической визе и оставшиеся попытать счастья в Америке. Там его много припрятано. Надо только разбить стену. Или лоб.
– Вы знаете, у меня к вам есть просьба. Я приехал в Нью-Йорк из Советского Союза чуть более двух лет назад. Абсолютно ни с чем. Один. Без родных и друзей. Так что знаю, как это – начинать с нуля. Но сейчас у меня приличная работа, а главное, я уезжаю в Англию, где буду тоже заниматься своим делом.
Они, все трое, смотрели на меня непонимающе. Чего он хочет?
– Так вот, за это время у меня накопилось много вещей, за два года. И рубашки, и свитера, и музыкальная техника, много чего. А в Англию я брать это не буду. Зачем тащить? Я куплю там все новое, а вам это может пригодиться. Вы только начинаете. Вот мой телефон и адрес, приезжайте завтра вечером и забирайте все. Вы поняли или еще раз повторить?
Надо было видеть их лица, этих рабочих парней, чуть моложе меня тогда. Я записал адрес на визитке и вышел на своей остановке, помахав им, растерянным, рукой.
Весь вечер мы с другом паковали большие черные мешки для мусора чем только можно. Боже, вроде ничего особо и не покупал, но сколько вещей и хлама накапливается даже на маленьком отрезке человеческой жизни.
– Мне не нужна твоя посуда, – вопил друг. – Мне хватит книг и кассет с музыкой. Берем, что влезет. Если их трое, им много чего надо.
Поляки все-таки позвонили и приехали с приятелем на его машине. Раздолбанной, как молодость на сквозняке. Они стеснялись. И еще больше смутились, когда увидели шесть или семь мешков с кассетным магнитофоном и автоответчиком сверху.
– Вы какие-то странные русские, – сказали они, прощаясь.
– Нет. Мы как раз нормальные. Это вы, наверное, не тех встречали.
За окном мерз январь. Мне было жарко, светло, вьюжно и ничего не страшно от знобивого будущего.
Назавтра друг провожал меня в аэропорту, и его подружка из наших, откуда-то с Урала, принесла в подарок коричневую фетровую, почти ковбойскую шляпу с черным кожаным ободком.
– Тебе пойдет. Только не потеряй…
Шляпа, почти неодеванная, как ни странно, долго оставалась. Несмотря на переезды, похожие на пожар. А вот с другом мы потерялись. Я закрутился в новой стране и на новой работе, неблагодарный. Знаю только, что ребята-поляки ему потом звонили, передавали привет. Но я даже их лиц толком не разглядел тогда, не то чтобы имя запомнить. Да и зачем? Прошли и остались дальше жить. Сами по себе. Как все. Как и я. Для них – тоже безымянный.
Вещи не возращаются. Люди тоже. Они проходят, осветив, как встречные машины на ночной трассе. Или смываются, как грязь с капота. Или остаются навсегда изначальным светом вполне земных фар.
И это единственное, что примиряет меня с будущим тоннелем на дороге…
ПОД ЛЕСТНИЦЕЙ
Мне нравится любое время, в котором я живу. Даже если это безвременье.
Его лавка была в подъезде старого английского дома с небольшим, но просторным холлом на первом этаже, откуда наверх шла узкая и крутая лестница. Под этой лестницей он и торговал, разложив журналы и книги на небольшом прилавке. Скорее всего, он и жил в этом доме из нескольких квартир, а может быть, даже был хозяином, наследником старой еврейской семьи. В Англии я встречал немало молодых людей, которые и сами не знали, что такое аренда жилья, и нередко сдавали часть домов, доставшихся им от родителей, дедушек и прадедушек. В этой стране веками не было войн. А люди рождались и старели, работали, крали, строили, копили и передавали это своим потомкам.
Его звали Моше. И он был хозяином единственной в Лондоне подпольной лавочки продажи нацистской литературы. И еще он был еврей.
О Моше мне случайно обмолвились молодые наци, когда в баре, где они собирались, я завел разговор об антисемитизме. В России и рядом с ней он был какой-то другой по сравнению со взглядами западных сторонников Гитлера. В России антисемитизм почему-то гораздо ближе к зоологии и иррациональным отклонениям от человеческих понятий. В Англии наци говорили о сионистской экспансии, мировом еврейском заговоре капитала и монополий, в крайнем случае, отрицали Холокост, но никакой особой ненависти или неприязни к обычным евреям на улицах и в соседних домах не проявляли.
– Да вон, – сказал мне один из них, молодой рабочий из Ковентри, – единственный наш книжный магазин в стране держит еврей. И ничего…
Моше оказался, что называется, типичным. Разве что без кипы на голове. В небогатый ассортимент его бизнеса входили книги, мемуары, неонацистские журналы разных стран, «Протоколы сионских мудрецов», кассеты и диски с выступлениями соответствующих групп, в основном хард-рока, и хроника немецких киножурналов времен войны.
– Я еврей, – просто сказал Моше, тут же спросив меня по-одесски: – И что? Ребята ко мне относятся с уважением, и только обыватели гоняют с места на место. Нигде с товаром постоянно осесть невозможно. А то, что я торгую нацистской литературой, так это обычный бизнес. Зарабатываю на хлеб и на семью. Немного, но хватает. Слава Богу, не оружие и не наркотики…
Он был открытый и общительный, этот Моше. Без агрессии и грубости. И даже, похоже, без политики.
– Я не разделяю этих взглядов, – сказал он, махнув рукой на прилавок. – Но кто-то это покупает. Значит, кто-то и должен продавать. Почему не я? – снова спросил он, и мне стало понятно в который уж раз, что все в мире гораздо проще, чем кажется по незнанию. Или наоборот.
– А родители ваши догадываются, чем вы занимаетесь? Или друзья?
– Знают, что продаю книги. Они рады, что я у них мало прошу. А друзья – это для молодости, простая трата времени. В пятницу вечером всегда найдется, с кем поболтать в пабе…
Я купил у него почему-то запрещенный в Англии фильм «Заводной апельсин» с Макдауэлом в главной роли – якобы пропаганда насилия. Но отказался от карманного издания, из-под полы, «Моей борьбы» Гитлера, со скидкой.
– Для вас, – добавил Моше и наклонил голову, почти интимно. – Это надо знать. И куда идет мир?
Гитлера я купил позже, в Москве, недалеко от Красной площади и не из-под полы.
На улице моросил английский дождь, густой и по-летнему прозрачный. Туманные Альбионы – это все мифы. Пудра для мозгов. Как французские красавицы, гордые испанцы, еврейский ум или загадочная русская душа.
