Сюхэй Фудзисава - ИСТОРИЯ ТЕЛОХРАНИТЕЛЯ
— Куроки уже изгнан из усадьбы. В нашем клане приставание к служанкам рассматривается как недопустимое деяние. — Благородное лицо Тории пылало гневом. — Однако на ваше поведение, господа, мы тоже не можем смотреть сквозь пальцы. Синкай усердно выступает в вашу защиту, но, как бы там ни было, мы считаем, что вы спровоцировали ссору. Причем спровоцировали намеренно.
— Нижайше приносим свои извинения, — сказал Хосоя, сгибая в поклоне свое грузное тело. Матахатиро последовал его примеру.
— Любые стычки на территории усадьбы строжайше запрещены, — продолжил Тории. — И если мы не примем соответствующие меры, ваш поступок послужит дурным примером для остальных ронинов. Посему с сегодняшнего дня вы уволены.
— А как же быть с жалованием за те дни, что мы здесь провели? — мгновенно выпалил Хосоя. Такой вопрос мог задать только телохранитель — человек, сполна вкусивший горечь этого ремесла.
— Жалование, говорите… — Тории с недовольным видом повернулся к Симидзу и пробурчал: — Совсем ничего не заплатить, вообще-то, не годится…
— Так и быть, — сказал он, обращаясь к Матахатиро и Хосое. — Рассчитаем по дням. Получите у Симидзу, когда будете уходить.
Не попрощавшись, Тории вышел из комнаты. Симидзу велел им возвращаться в барак и собирать вещи.
Когда Матахатиро и Хосоя покидали усадьбу Киры, на улице было уже совсем темно. С ночного неба падал легкий снег, а мороз стоял такой, что по телу то и дело пробегала дрожь.
— Ну что же, нас признали невиновными и выпустили на свободу, — втягивая голову в плечи, произнес Хосоя. В его голосе снова слышались прежние веселые нотки, совсем было исчезнувшие после поступления на службу к Кире. Всего за каких-то десять дней, проведенных в усадьбе, он успел окончательно пасть духом. — Два рё, конечно, деньги небольшие, даже новый год встретить не хватит, но все же какое-то облегчение…
— Не забывай, что мы еще заняли у Китидзо.
— Да ладно, долго ли найти предлог, чтобы не отдавать.
— Ну, смотри, как знаешь…
— Ты правда решил вернуться в клан? — спросил Хосоя.
— Да… — ответил Матахатиро, но не успел он закончить фразу, как вдруг спиной почуял опасность. Оттолкнув Хосою, он обернулся и увидел за собой чей-то черный силуэт с занесенным над головой мечом. В этом рослом человеке, чья свободная рука свисала, как плеть, было трудно не узнать Самона Куроки. Как видно, до самого вечера он подстерегал их в засаде.
— Хосоя, бежим! — крикнул Матахатиро и со всех ног припустил в сторону лавок квартала Аиои. Позади себя он слышал тяжелое дыхание своего товарища. Вечер тринадцатого числа был темен. Снегопад постепенно усиливался. Очень скоро фигуры двух ронинов полностью растаяли в темноте.
Шум, доносившийся из усадьбы Киры, был не очень громким. Время от времени посреди непрерывной суматохи раздавались воинственные крики и душераздирающие вопли. Слышался стук падающих дверей и перегородок.
Впрочем, этот шум скоро прекратился, и ему на смену пришли совсем непонятные звуки. В какой-то момент прямо из-за ограды послышалось чье-то хриплое дыхание, которое почти тут же исчезло. Временами раздавался лязг железа. Все это время ворота в усадьбу оставались наглухо закрытыми.
Внутри усадьбы определенно творилось что-то неладное. Иначе во дворе хатамото Цутии, чей дом граничил с усадьбой Киры, никогда не стали бы поднимать над оградой яркие фонари на длинных шестах.
— Дерутся там, что ли? — предположил пожилой самурай с шарфом на шее, стоящий в немногочисленной кучке зевак, собравшихся у ограды между усадьбами Киры и Цутии.
— Может быть, пожар? — предположил немолодого вида торговец.
Всех зрителей было от силы человек десять. Они стояли на покрытой снегом улице, переступая с ноги на ногу и потирая руки на предрассветном морозце. Некоторые из них, спасаясь от холода, уходили домой, так и не узнав причину внезапного шума.
Матахатиро Аоэ и Гэндаю Хосоя тоже были здесь. Заранее договорившись, они еще вечером встретились в Восточном Рёгоку, до поздней ночи просидели в харчевне, где подавали лапшу из гречневой муки, а потом без дела слонялись в окрестностях усадьбы Киры. Из всех собравшихся только они одни знали, что на самом деле происходило сейчас за этими стенами. Полчаса назад они своими глазами наблюдали, как неслышно подкравшийся под покровом ночи отряд ронинов Асано разом ворвался в усадьбу.
— Что же они так долго, — сказал Хосоя, и тут шум в усадьбе внезапно стих, после чего оттуда послышался странный рев, будто десятки мужчин одновременно зарыдали. Матахатиро и Хосоя посмотрели друг на друга.
— Похоже, они нашли, что хотели, — прошептал Матахатиро.
В усадьбе снова началась еле слышная суета. Потом кто-то проникновенным голосом произнес что-то вроде торжественной речи, и как только этот голос смолк, на подворье хатамото Цутии быстро погасили все фонари.
Неожиданно задние ворота усадьбы Киры распахнулись, и оттуда гурьбой повалили люди. Их было много, и на каждом можно было разглядеть детали пожарного костюма. Казалось, из ворот вышло человек пятьдесят-шестьдесят. Ни единым возгласом не нарушая окружающую тишину, они проворно выстроились в шеренги и неторопливо зашагали прочь.
Занималось утро пятнадцатого числа двенадцатой луны пятнадцатого года Гэнроку.[94] Копья и пики над головами удаляющихся ронинов холодно поблескивали в первых лучах восходящего солнца.
— Ведь там Кандзаки… и Каяно, — сдавленным голосом произнес Хосоя. Взглянув на него, Матахатиро увидел, что глаза великана мокры от слез. Хосоя то и дело с шумом втягивал носом воздух. Матахатиро почувствовал, как к его горлу подступил комок.
«И Хорибэ… и Окано, — подумал он. — И, конечно, их доблестный предводитель — командор Кураноскэ Оиси».
Все они — что Хорибэ, что Оиси — были обычными людьми. Каким же мужеством должны были обладать эти обычные люди, чтобы, презрев смерть, свершить вожделенную месть. Не удивительно, что Хосоя, близко знакомый с некоторыми ронинами Асано, испытывал такое волнение.
Дождавшись, пока отряд ронинов скроется за поворотом, Матахатиро и Хосоя медленно двинулись им вослед.
— Ты когда отправляешься? — спросил Хосоя и громко чихнул. Несмотря на все горячие эмоции этого утра, он, похоже, порядком замерз.
— Сегодня же и отправлюсь. Я не могу оставить своих в беде, — ответил Матахатиро. Ему показалось, что он слышит далекий голос Юки, взывающий о помощи. Их связь, которую он считал навсегда утраченной, не прервалась, оставаясь такой же прямой и честной, как прежде.
— Ну, ты смотри там, поосторожнее.
— Постараюсь.
— Жаль с тобой расставаться. Неужели мы больше никогда не встретимся?
— Почему же? Я еще вернусь, — сказал Матахатиро. Он не знал, случится ли это на самом деле, но думать о том, что долгая дружба с Хосоей может так просто закончиться, тоже не хотелось.
Повернув за угол, они, не сговариваясь, оглянулись и посмотрели на усадьбу Киры. Дорога, ведущая к воротам, была по-прежнему окутана предрассветным полумраком, в котором сновали чьи-то черные тени.
«Что же случилось с самураями Киры?» — подумал Матахатиро, вспомнив людей, с которыми они познакомились в усадьбе, но вслух ничего не сказал. Хосоя тоже не проронил ни слова. Разумеется, они не могли знать, что седовласый Тории погиб, Симидзу и Синкай сражались изо всех сил, но пали в бою, а Ямагити был тяжело ранен… Молча отвернувшись, они пошли дальше.
По запорошенной снегом дороге разливался мертвенно-бледный свет наступающего утра. Отряд ронинов Асано, издалека казавшийся большим черным пятном, дошел до дальнего поворота и окончательно исчез из виду.
ПОСЛЕДНЯЯ РАБОТА
1
Матахатиро возвращался на родину.
Гэндаю Хосоя и Китидзо вызвались проводить его до станции Сэндзю.[95] Проводы получились пышными, и все благодаря Китидзо — обычно жадный до денег, старик в этот раз расщедрился до того, что не только заплатил за лодочную переправу, но еще и завел всех в маленькую чайную, приютившуюся на краю станции, и угостил сакэ, чем окончательно растрогал Матахатиро.
Разумеется, он был не единственным, кого поступок Китидзо тронул до глубины души. Не веря неожиданному счастью, Хосоя сосредоточенно осушал одну чарку за другой. Однако очень скоро Китидзо охладил их пыл единственным вопросом:
— А как, господин Аоэ, вы предполагаете поступить с деньгами, которые я одолжил вам давеча?
Матахатиро замер, не донеся до рта чарку с сакэ. Он и в самом деле занимал у Китидзо три рё. Эти деньги он потратил на то, чтобы вернуть соседям рис, который когда-то брал в долг, и приготовиться к предстоящему путешествию. Тогда Китидзо охотно ссудил ему необходимую сумму, но сейчас его скаредный характер вновь проявился во всей полноте.
