Ёжи Журек - Казанова
И так — спокойно и нежно — все шло до конца. Она крепче прижала его к себе, когда он застонал на ее груди, и мир вокруг приветливо замер. Тишина, тепло, покой. Чего еще желать?
«Я становлюсь сентиментален, — подумал Джакомо, слезая с нее и осматриваясь в поисках чего-нибудь, чем можно было бы вытереться. — Того и гляди, превращусь в полного рамоли: начну зимой кормить птичек да устраивать приюты для падших девиц». Но и эти мысли были скорее шутливыми, нежели навеянными искренними опасениями. Ну хорошо. На сегодня хватит. Пора собираться домой. Перед завтрашним экзаменом надо хорошенько выспаться. Он бы заснул и здесь, подле нее, но зал не отапливался, а ночи были холодные. Нет, прелести примитивного существования уже не для него. Тем более что завтра он должен быть в отличной форме. Должен блистать, ослеплять, передвигать горы. Домой. Мы едва живы, убедился не без удивления, застегивая панталоны. Вот уж действительно в первый раз он недооценил Полю и только сейчас увидел, на что она способна. Но и этого довольно. Быстрей домой, поужинать, выпить подогретого вина — и в теплую постель, безо всяких женщин.
Что-то, однако, его удержало. Быть может, страх, что после этой неудачи и дальше все пойдет кувырком. Быть может, остатки энергии в мышцах или неожиданное проворство, с которым Поля встала на колени, и сожаление, что такая оказия скоро не повторится. А может, простое упрямство. Он потянулся за плащом, на котором она стояла, надевая узорчатую блузку. Но не дотянулся. Передумал еще до того, как пальцы коснулись пола. Может, потому у него ничего не получалось, что, хотя она все понимала, ждала, а то и желала удачи, неотразимая мощь ее плоти ослабляла его духовные силы, и, она камнем устремлялась к земле вместо того, чтобы перышком взлететь вверх. А если попробовать неожиданно?.
Он бы полжизни отдал, чтобы на этот раз получилось. Все силы мира, на помощь! Шагнул вперед и, набрав полную грудь воздуха, как перед прыжком в воду, просунул руки под колени полуобнаженной девушки. Ничего. Вдохновение оказалось мнимым. Пустота. Только веснушки у нее на шее и скользкий пот под коленями. Она даже не шелохнулась, но, едва он распрямился, крепко схватила его за щиколотки. Еще минута — и он потеряет равновесие. Что она, с ума сошла?
— Пусти!
Не послушалась. Он хотел ее оттолкнуть, но Поля потянула его на себя, он рухнул как подкошенный, растянулся во весь рост на полу, и вот она уже усаживается на него верхом, бесстыдно показывая все, что можно показать, и тянет руку туда, где сейчас вряд ли что-нибудь найдет. К черту, только не это, на сегодня хватит — он не хочет, ничего больше не хочет. Она неправильно истолковала его движение, ему не то было нужно, совсем не то.
— Слезай!
Не понимает по-французски, сука. Да и что она вообще понимает, кроме того, что коли уж села на него, надо поставить стоймя его надломленный недавней бурей бушприт. Хотя нет, кое-что понимает, поскольку, когда он попытался ее сбросать, только засмеялась и крепче сжала бедра. По роже бы за такую наглость, но как дать по роже, когда руки заняты — она поспешила положить их себе на грудь. А грудь у нее!.. Сама Катай может позавидовать. Но что это, разрази ее гром: у него уже пропала охота бежать? А остаться… потом ведь стыда не оберешься… разве что подсобит какая-нибудь неведомая сила. Тысяча чертей! Последствия такого конфуза будут пострашнее любых других напастей. Возможно, этот мазила специально ее подослал и уж конечно не упустит случая раззвонить о его позоре. Вся Варшава покатится со смеху, сотрясая землю и небо. Этих безжалостных придворных он знал, как самого себя.
Итак, спасай свою честь, Джакомо. Сосредоточься, и ты подбросишь эту наглую задницу до потолка. Еще две секундочки. Закрыть глаза, подчинить себе все мысли и мышцы, дождаться, пока налетит космический вихрь, вливая божественную силу, что и горы сдвигает, и блоху может превратить в тигра. Увы! Не нужно было открывать глаза, чтобы убедиться, сколь он далек от успеха. Но и мрак не сулил надежды. Давние страхи в любую минуту могли вновь на него навалиться. Джакомо стиснул давившую на ладони грудь. Раз, другой, но ничего не добился. Идиотизм. Рванулся, закипая от злобы — неизвестно, то ли на эту девку, то ли на себя. Она его не отпустила, но могучее тело заколыхалось; откинувшись далеко назад, Поля шире развела колени, чтобы не вылететь из седла, которое себе на нем устроила. Казанова приподнял голову; теперь можно и открыть глаза.
И тут его наконец проняло, хотя представившееся зрелище пригвоздило к полу. Меж раздавшихся в сторону стеблей таился цветок редкостной красоты, светозарный путь вел к самой настоящей девичьей калиточке. Да, да, не к широким воротам, готовым принять полк солдат, и не к соблазнительно распахнутому парадному входу, а к маленькой калиточке: поисками таких — отнюдь не пренебрегая их менее привлекательными сестрами — он занимался всю жизнь. Ну, может быть, не всю. С тех пор как Беттина… Сколько ему тогда было — одиннадцать? Как же так — ведь он уже не в первый раз с Полей и, дурак, ничего не заметил? Да, не замечал, зато сейчас заметил. Больше того — как зачарованный, уставился на чудо природы, внезапно открывшееся ему между ногами простой польской девки. И в этом Катай тоже может ей позавидовать.
Поля вздохнула громко, жалобно. Теперь должно произойти еще одно чудо. И, прежде чем она отчаялась, произошло. Блоха превратилась в тигра, тигр зарычал, обнажил клыки, прыгнул. Сейчас он покажет класс. Придворные сплетники языки проглотят, подавятся своими дурацкими смешками. Джакомо приподнялся на локтях, чтобы ей помочь, но Поля толкнула его кулаком в грудь так сильно, что он стукнулся спиной об пол. Рехнулась? Однако бунтовать было поздно, он уже вошел в нее, ему уже хотелось безумствовать, биться головой о стенку, высекать мириады искр. Впрочем, и это оказалось не в его власти.
Не он задавал темп, не он определял, когда первоначальной сдержанности надлежит смениться бурным кипеньем, а затем беспамятством. Ей нужно было только его заполучить. Ничего больше. Никаких признаний, поцелуев, даже перемены позы. Но и не меньше, ибо, когда он попытался, воспользовавшись ее возбуждением, украдкой улизнуть, тут же его цапнула и направила на верный путь.
Тысяча чертей! Бешеный галоп, молотьба ягодиц по его бедрам, бесстыдное чавканье скользких от пота тел… Что это? Ей будто огонь под хвост сунули. А он, этакий умник, не видит, что подзаборная шлюха использует его всего лишь как палку, как безымянный предмет, с которым нечего считаться. Почему, о небо, он ей такое позволяет? Но ведь то же самое она недавно позволяла ему. Да, да, эта деваха, эта Поля, сейчас шворит тебя, Джакомо, как ты шворил ее несколько минут назад. Эта мысль больно его уколола, но возмущаться по-настоящему не было ни охоты, ни сил. Будь что будет. Какая разница, кто наверху.
Однако — хватит! Помедленнее. Осторожней, так она ему все кости переломает. Если бы только кости — яички завтра раздуются, как воздушные шары, хорошо хоть не проколотые. И тише — она своими воплями всех мышей в норах переполошит. Merde. Неужели это никогда не кончится?
А через минуту ему уже захотелось, чтоб не кончалось. А еще через минуту он почувствовал, что неминуемо кончится. Прямо сейчас, при очередном скачке неугомонного тела. Джакомо приподнял голову, чтобы увидеть, как все взлетит в воздух, как он и ее подбросит силой своего взрыва, как они вместе воспарят к потолку, волоча за собой шлейф пыли и медленно оседающих опилок. И вдруг над ее волнующейся грудью в рамке кустистой подмышки увидел безумные глаза Иеремии.
Надо крикнуть, чтобы он убирался, прорычать повелительно «Вон! Как ты смеешь!» — но ничего этого Казанова сделать не смог. С губ сорвалось только нечленораздельное бормотанье — и все было кончено.
Нет, не кончено — она еще издала какой-то странный стон, словцо бы подавилась кашлем. От нее он такое услышал впервые. Ну конечно, стоило дождаться этого момента, чтобы понять: раньше ему не удавалось ее удовлетворить. Видимо, потому она решила взяться за дело сама. Ну и что? Кто сказал, что он обязан ублажать всех на свете? Мало, если только некоторых?
Казанова не разжимал объятий. Еще минутку. Он умрет, если пошелохнется. Суметь бы хоть слово сказать Иеремии. Почему он стоит, не сводя с них глаз? Только что был бледен как полотно, а теперь покраснел как рак. Всякий бы на его месте покраснел. Что поразило мальчика? Великолепное, классических пропорций тело, достойное резца древнегреческих скульпторов? Нет, скорее вспотевшая, бесстыдно оттопыренная задница. Вон! Почему — вон? Хватит таращиться, пусть лучше стащит с него эту тушу. Еще немного, и он испустит под нею дух. И так уже чуть живой — отнюдь не от счастья. А впрочем, пускай глазеет. По крайней мере, кое-чему научится. Он в его возрасте не довольствовался созерцанием. Интересно, откуда этот щенок здесь взялся? И что он, собственно, видел?
