Евгений Анташкевич - Нашествие
«Женщина – хранительница жизни и любви. Поэтому это не должно ни пропасть, ни сгореть!»
Глава 11
Кэндзи наконец прибыл на станцию Хойрен.
Он спрыгнул на дощатый настил перрона и огляделся; его удивило множество находившихся там военных: на земле повзводно сидели солдаты, рядом с ними стояли офицеры и переговаривались между собой. Кэндзи не стал слушать их разговоров, он только спросил, где находится комендатура.
Здание комендатуры вплотную примыкало к станции, собственно, оно являлось его продолжением; он вошёл туда и быстро сориентировался по висевшим на дверях длинным деревянным табличкам. В узком коридоре у двери коменданта вплотную стояли три младших офицера, он встал за ними и достал из саквояжа конверт с предписанием.
Комендант, на удивление молодой майор, бегло посмотрел бумагу, сверился по списку, взял чистый листок, написал на нём несколько иероглифов, сложил, сунул в руки Кэндзи и посмотрел в сторону следующего офицера. Кэндзи понял, что аудиенция закончена, вышел из комендатуры, развернул листок и, к своему удивлению, увидел там только цифры. Он осмотрелся. На его глазах стоявший недалеко офицер подал команду, сидевший на корточках взвод солдат встал, построился в колонну и втянулся на узкую дорожку, которая вела от перрона за станционное здание. По тому, как солдаты навесили на себя винтовки и ранцы, он понял, что взвод идёт к месту посадки по своим машинам. Тут до Кэндзи дошёл смысл написанного – это был номер машины, в которую и он должен был сесть и следовать к месту назначения.
Он последний раз оглянулся на перрон и пристроился в хвост взводной колонны. Лейтенант, командовавший взводом, посмотрел на него, увидел в его руках точно такой же листок, который держал сам, и ничего не сказал.
Позади станции была большая площадка, на которой стояло с десяток грузовиков с накрытыми брезентом кузовами; лейтенант скомандовал «Стой!», глянул в свой листок и пошёл искать грузовик. Кэндзи посмотрел на свой и пошёл за лейтенантом.
Солнце село за сопки, на площадке потемнело, однако фонари на столбах не зажглись, горело только несколько окон в здании станции; водители грузовиков включили фары автомобилей, закрытые маскировочными щитками, те светили плоскими и широкими, как лезвия мечей, горизонтальными лучами. Кэндзи потерял из виду лейтенанта, но тот, видимо, нашёл свой грузовик, потому что раздалась команда знакомым голосом, и Кэндзи краем глаза увидел, как взвод, стоявший в ожидании, дрогнул, приподнял винтовки, тряхнул ранцами и побежал трусцой к заднему борту машины, у которой водитель пытался закинуть на крышу брезентовый полог.
– Кого ищете, господин?.. – услышал Кэндзи из-за спины. Он обернулся, перед ним стоял подпрапорщик с белой повязкой на рукаве.
– Старший машины подпрапорщик Куроки!
Кэндзи протянул ему записку, подпрапорщик пристроил её под луч фары стоявшего поблизости грузовика и указал на него:
– Этот! Можете садиться.
Коити поблагодарил и, сопровождаемый подпрапорщиком, пошел к грузовику; только сейчас он понял, что, наверное, своим внешним видом он производил некоторое удивление. И действительно, он вспомнил, что когда сошел на перрон, то не увидел ни одного, как он, гражданского лица, то есть ни одного человека, одетого не в военное платье. И только сейчас, подойдя к тихо урчащему мотором автомобилю, он услышал тишину, которая стояла на станции, несмотря на то что на ней находились десятки людей, которые закидывали за плечи железные винтовки и топали по привокзальной брусчатке ботинками, подбитыми железными гвоздями. Он оглянулся – на площадь выходил следующий взвод; солдаты тихо топали башмаками; когда остановились, тихо положили винтовки на камень брусчатки; раздалась негромкая команда офицера, почти бесшумно откинулся борт грузовика; перед посадкой солдатам было разрешено покурить, они засветились огоньками, и от них стали подниматься дымки, прорезаемые узкими лучами фар. Куря сигареты, они должны были заговорить и, наверное, заговорили, но Кэндзи их не услышал. Через несколько минут раздалась такая же тихая команда, солдаты бросили недокуренные сигареты, залезли в кузов, отбросили брезентовый полог, и машина стала тихо выезжать из ряда других машин.
– Вы садитесь, господин?..
– Лейтенант! А что, уже можно ехать?
– Можно, у нас в машине ящик с документами, несколько мешков с обмундированием и комендантских четыре человека. Ждали вас!
– Все уже на месте?
– Так точно! Вы где сядете? В кабине?
Глядя на подпрапорщика, Кэндзи на секунду задумался.
– Сколько ехать?
Подпрапорщик посмотрел на часы:
– К утру должны быть!
В этот момент Кэндзи почувствовал, что день прошёл и он устал.
– А в кузове будет место лечь? – не очень уверенно спросил он.
– В кузове можно лечь, там есть несколько мешков с обмундированием, мягкие, но ваш костюм…
– А может, есть во что переодеться?
Старший машины, подпрапорщик Куроки пошёл к заднему борту и тихо выкрикнул:
– Вакадзуки, подай мне вон тот мешок с обмундированием!
– Этот? – В кузове зашевелились, машина закачалась и заскрипела рессорами, подпрапорщик подхватил поданный ему из кузова большой раздутый мешок и понёс его к кабине, открыл дверцу, устроил мешок на сиденье, вытащил из кармана маленький, обмотанный кожаным ремешком айкути и подрезал им суровую нитку, которой мешок был зашит через край. – Вот френч, господин лейтенант… вот брюки! – Он поднёс их к поясу Кэндзи. – Немного длинны, но зато можете надеть прямо на свои. Ваши новенькие не испачкаются, а потом их можно будет отутюжить! А френч я достал вам самый большой, завернётесь в него и не замёрзнете, ночи в горах холодные!
Кэндзи взял френч, надел его в рукава, подумал снять туфли, но тогда пришлось бы вставать ногами на брусчатку…
– А почему бы вам всё же не сесть в кабину? – спросил подпрапорщик.
– Спать сидя… завтра утром будут болеть и голова и шея.
– Понимаю, мне тоже надо её уложить; да и шея оборвётся, так будет мотать по дороге.
– Плохие дороги?
– Откуда же им тут взяться хорошим? Корея!
Кэндзи усмехнулся, видимо, подпрапорщик был большим патриотом Японии, плохо отзываясь о корейских дорогах: от порта Цинампо Коити проехал на поезде половину страны и из окна вагона видел только хорошие дороги.
Однако говорить больше было не о чем, Кэндзи понял, что уже завтра его, скорее всего, ждёт какая-то новая жизнь, о которой он мечтал… и сейчас он пожалел, что не прихватил с собой хотя бы маленькую бутылочку сакэ…
Он запрыгнул в кузов, за ним закрылся борт, опустился брезентовый полог, и в полной темноте он услышал, как напротив задвигались люди на боковой скамейке, освобождая место. Он вспомнил, как зовут того, к кому обращался подпрапорщик.
– Господин Вакадзуки, вы особенно не беспокойтесь, я сяду здесь и постараюсь вас не очень стеснить. Нам долго ехать? – спросил Кэндзи без особой надежды.
– Нам, господин…
– Лейтенант!
– …нам, господин лейтенант, доехать можно было бы и быстро, однако есть две трудности…
Кэндзи ждал продолжения.
– Если бы не две трудности! – повторил тот, который отозвался на фамилию Вакадзуки и замолчал, видимо ожидая вопроса, но Кэндзи молчал, и комендантский – как сказал подпрапорщик Куроки про других пассажиров в кузове – солдат сказал: – Первая, господин лейтенант, – ночь, а дороги здесь не ахти какие, а вторая… Вы ещё не спите, господин лейтенант?
– Нет, господин Вакадзуки, не сплю, какая вторая трудность?
Вакадзуки ответил, понизив голос почти до шёпота:
– Нам не велено их говорить, этих слов, но если вы настаиваете…
– Говорите, Вакадзуки…
– Партизаны!
– А почему не велено говорить?
– Начальство так приказало, и потом, говорить об этом на ночь глядя – дело нехорошее!
Около получаса, пока Кэндзи в темноте устраивался то так, то эдак, – он никогда не спал в кузове грузовика, да ещё на ходу, – машина шла по хорошей, ровной дороге, и ему было странно, о какой плохой говорили Куроки и этот солдат, его сосед по кузову. Кэндзи по его севшему, дребезжащему голосу подумал, что Вакадзуки, скорее всего, старый солдат. «А это хорошо, если он старый! – подумал Кэндзи. – Раз старый, значит, опытный, с таким можно всё преодолеть!» Потом машина стала всё чаще замедлять ход и то проваливалась в яму и клонилась на бок так, что становилось страшно, то, ревя мотором, кренилась на другой бок и как будто бы сама себя вытягивала за передний бампер куда-то наверх.
