Станислав Федотов - Возвращение Амура
Вогул в самом деле чуть не сплюнул на пол, да вовремя спохватился: еще прицепится буфетчик, полицию кликнет, а ему лишний раз светиться вовсе ни к чему.
Григорий допил чай, глянул на ходики, тикающие за спиной буфетчика – без пяти двенадцать, вот-вот появится Дюбуа, то бишь Легран, – и поманил полового. Тот мигом подскочил:
– Чего изволите?
– Отобедать пора. Какая у вас лучшая водка?
– «Кузнецовская очищенная».
– Давай «Кузнецовской» графинчик, естественно, морозный, воды брусничной кувшин; под водочку – грибы разносольные с луком, черемшу соленую, омуля… Есть копченый?
– Как не быть? Вчера коптили.
– Значит, омуля, без шкуры, порезанного. Пельменей две порции. С чем пельмени-то?
– С медвежатиной, кабанятиной, лосятиной…
– Тогда всех по порции, в одну миску. Да, про икру забыл. Значит, осетровой – плошку. С лучком. И поставь два прибора – гостя жду. Пока все. Запомнил?
– Обижаете, уважаемый. Все будет в наилучшем виде.
Половой исчез, через минуту выскочил с помощником, и стол перед Вогулом стал заполняться тарелками, мисками, плошками с остро пахнущей снедью. В центре возник заиндевелый графин с двумя хрустальными стаканчиками, а перед заказчиком и напротив – приборы, все, как полагается: по две тарелки, ложки, вилки, ножи и даже салфетки. «Ишь ты! – изумился Григорий. – Могут же, черти, когда захотят».
Анри опоздал на несколько минут и не извинился, что было на него не похоже, но Вогул не придал этому значения, поскольку как раз к приходу друга завершилась подготовка стола, так что французский боевой товарищ мог по достоинству оценить русское гостеприимство. Однако тот как-то равнодушно оглядел разносолье и пожал Григорию руку.
– Что-то случилось? – тревожно спросил Григорий.
– Потом…
Анри повесил свою шубу на вешалку при входе, рядом с черным полушубком Вогула; шапку Григорий посоветовал держать при себе: за дверью – базар, мало ли какой шустрик заглянет, сдернет шапку с крючка, и ищи-свищи. Шубы громоздкие, да и приглядывать за ними проще.
– Тут тебе не Европа, – ухмыльнулся Григорий. – Ухо надо востро держать. Коли надолго к нам – привыкай. И давай садись, отобедаем, а за обедом и поговорим.
Анри за то малое время, пока раздевался, видимо, успел взять себя в руки и выглядел более живым. Он окинул быстрым взглядом зал трактира и сел за стол; Григорий тут же налил стаканчики.
– За встречу, брат!
– За встречу!
Выпили по одной, закусили грибками. Хорошо пошло, и водка отменная, не обманул половой. Григорий тут же разлил по второй и поднял стаканчик, но Анри накрыл свой ладонью:
– Давай сначала о делах.
Григорий поскучнел, поставил стаканчик:
– Не по-русски это…
– А я и есть нерусский.
– Ладно, шут с тобой. О делах, так о делах.
– Сначала ты. Только говори потише.
– Ну, времени, сам понимаешь, было мало, но кое-что успелось. Стакнулся я с купцами-золотопромышленниками Машаровыми. Их три брата, так я со старшим сговорился. Жутко обозленные они на одну личность и при необходимости помогут и людьми, и деньгами. Это первое. Второе: вышел я на местных уголовников, да они нам неинтересны: мелочь всякая, шелупонь. Однако прослышал я, что здесь, в Иркутске, обосновались лихие мужики, которые промышляют на купеческих дорожках аж до Охотского тракта. В низовьях Амура, говорят, пушного зверя много и золота самородного, но на Амуре китайцы сидят, русских не пускают, так наши купцы-молодцы туда с севера свои пути проложили. По рекам да через горы. А лихачи их на возврате дожидаются. Вот они-то могут нам пригодиться, но я до них пока не добрался… Слушай, давай выпьем, душа горит.
– С чего она у тебя-то загорелась? – удивился Анри.
– Есть с чего. Как-нибудь скажу, – хмуро отозвался Григорий. Поднял стаканчик и немного веселее сказал: – Давай за исполнение желаний, а?
– За это можно и даже нужно. А душа и у меня горит…
Они чокнулись, выпили и принялись за еду. По знаку Григория половой принес и водрузил в центре стола большую миску с горой исходящих паром пельменей. А к ним – и сметанку, и уксус, и горчицу. Анри как вполне привычную поглощал незнакомую ему, по мнению Вогула, еду, не забывая про специи.
– Ты, видать, пока ехал по Сибири, навострился уминать пельмени?
– Я ничего не уминаю. Я их ем, – сказал Анри, вызвав усмешку Григория. – Меня в Красноярске купец Никита Федорович Мясников ими угощал.
Анри вдруг задумался. Лицо его засветилось, и на губах мелькнула легкая улыбка. Без бабы не обошлось, уверенно подумал Григорий.
– Поня-атно, – протянул он и снова налил. – Под пельмешки сам бог велел…
Анри не стал отказываться. Под пельмени действительно было грех не выпить. Но после этого он перевернул свой стаканчик кверху дном: все, хватит. Григорий не спорил.
– А что ты, брат, скажешь?
– Во-первых, скажу: ищи тех лихачей, связывайся с ними. Они очень скоро могут понадобиться. Вчера в концерте я подслушал разговор адъютанта и чиновника. Адъютанта посылают в Кяхту проинспектировать торговлю с китайцами. По результатам этой инспекции, а еще по жалобе бурятских старшин, интересующий нас человек отправится за Байкал. Сразу, как только сойдет снег. К этому времени ты и твои лихачи должны быть готовы.
– А во-вторых, что у тебя стряслось? Когда ты пришел, на тебе лица не было.
– Во-вторых…
Анри неожиданно снова перевернул свой стаканчик, налил только себе и выпил, не закусывая. Григорий понял, что у побратима действительно случилось что-то очень нехорошее. Но терпеливо ждал продолжения.
– Во Франции снова революция, – глухо проговорил Анри. – По пути сюда я зашел в почтовое отделение и получил письмо от отца. Оно шло почти два месяца. Наш дом разграбили, отца чуть не убили. Он остался без средств к существованию…
– У тебя же есть деньги. Если мало, я добавлю. Отправь ему почтой.
– Что? Русские ассигнации или кредитные билеты? Кому они там нужны? А золота или серебра у меня нет и не предвидится.
– Не горюй, брат. Найдется злато-серебро в моей заначке. Я ж не просто по дорогам скакал…
– Ну ты и разбойник, – покрутил головой Анри.
– Да какой я разбойник, – отмахнулся Григорий, – так, на пропитание промышляю. Ты настоящих разбойников не видал, а они по осени в тайге – на каждой тропке. Старатели золотишко несут, а их разбойники пасут. Да не просто разбойники, а люди богатеев-купцов. Тех же Машаровых. И тут без крови не обходится. Я же никого не убиваю…
– А того купца? Дутова… или как его?
– Ты не поверишь, но я его не убивал. Кто-то другой. Убийцу я спугнул, он услыхал, что дверь моя открывается, так рванул, что даже кошель с деньгами не успел прихватить. Гляжу: купец лбом в стенку уткнулся, нож в спине, а кошель на полу, весь раскрытый. Ну, деньги грех было не взять, я и взял. И то не все. А девку, слыхал, осудили – жалко. Тезка мой запал на нее…
Глава 3
Весна в этом году случилась необычно рано. Уже в последних числах марта снег начал быстро таять, побежали ручьи, а в первых числах апреля лед на Ангаре стал трескаться, ледовую переправу в городе закрыли, но ледоход все не начинался. Иркутяне во множестве выходили на берег, надеясь поймать момент взлома льда, когда паводковые силы поднимут его на себе, расколют на огромные куски и понесут на север. Грандиозное, надо сказать, зрелище!
Однако оно почему-то со дня на день откладывалось.
Катрин и Элиза каждый день после обеда тоже выходили на Набережную и гуляли по дорожке в естественной лесной полосе, оставшейся на берегу, через дорогу от губернаторского дома. Полоса хоть и была лесной, но по приказу прежнего генерал-губернатора ее основательно проредили, и она стала напоминать небольшой, вытянутый по берегу парк. Катрин очень нравилось здесь прогуливаться, любуясь прекрасной панорамой реки и болтая с Элизой о всякой всячине. Она настолько близко восприняла случившееся с Христиани несчастье, так старалась помочь девушке забыть поскорее эту жуткую историю, что начала считать ее кем-то вроде названой сестры и во время одной из прогулок с легким сердцем предложила ей жить в их доме, сколько заблагорассудится. Тем более что Элизу во Франции никто не ждал: она рано осиротела, родственники помогли ей, оплатив обучение игре на виолончели, и пустили юную musicienne в свободное плавание.
– А чем я буду заниматься? – смущенно спросила Элиза. – Я не привыкла сидеть сложа руки.
– А с чего ты взяла, что мы будем сидеть сложа руки? – нарочито возмутилась Катрин. – В Иркутске есть Сиропитательный дом, в пользу которого ты давала концерт, а еще Девичий институт. В первом воспитывают девочек из низших сословий, во втором – благородных девиц. Будем их приватными попечительницами. А ты, вообще, можешь им музыку преподавать. Чем плохо?
