Станислав Федотов - Возвращение Амура
– А чем я буду заниматься? – смущенно спросила Элиза. – Я не привыкла сидеть сложа руки.
– А с чего ты взяла, что мы будем сидеть сложа руки? – нарочито возмутилась Катрин. – В Иркутске есть Сиропитательный дом, в пользу которого ты давала концерт, а еще Девичий институт. В первом воспитывают девочек из низших сословий, во втором – благородных девиц. Будем их приватными попечительницами. А ты, вообще, можешь им музыку преподавать. Чем плохо?
– Да нет, не плохо, очень даже хорошо. Я с радостью буду учить девочек музыке.
– Между прочим, – по-прежнему энергично продолжала Катрин, – наш Сиропитательный дом – первый в Сибири и даже, кажется, пока единственный. А денег на него дала купчиха Медведникова. Умирая, сыновьям наказала его построить и финансировать. Представляешь? Обыкновенная купчиха отдала свои личные деньги на чьих-то детей и сирот! Много ты видела в образованной Франции таких купчих?
Элиза пожала плечами: вопрос не требовал ответа. Какое-то время они шли молча, думая каждая о своем. Потом снова заговорила Катрин:
– Знаешь, Элиза, со мной случилась странная вещь…
– Я заметила, что ты последнее время как бы не в себе, – живо откликнулась та. – А что случилось?
– Даже не знаю, стоит ли об этом говорить… но держать в себе я уже не могу. Мужу сказать – я не уверена, что он спокойно на это посмотрит, а из женщин – самая близкая ты… однако можешь ли ты хранить секрет…
– Вот об этом не беспокойся, – засмеялась Элиза. – У меня было такое одинокое детство, что я привыкла держать язык за зубами.
– А с Иваном Васильевичем?
– О, Иван – человек замечательный, но мне и в голову не приходит исповедоваться перед ним. У нас хватает тем для разговоров. А чужие секреты – вообще, дело святое.
– Ну, хорошо, ты меня убедила. Так вот, слушай. Дело было на концерте. Ты не была в фойе и не видела, как мы пришли. Николя держал речь перед публикой, все аплодировали, а я вдруг почувствовала сбоку, за поясом платья, посторонний предмет. Вытащила, а это – бумажка, сложенная в ма-аленький квадратик. Удивляюсь, как я его вообще заметила. Ну, я, конечно, первым делом огляделась – кто бы мог его подсунуть? И – представляешь? – рядом никого нет! Мистика! Ну, думаю, раз мне ее тайком сунули, значит, надо тайком и читать. Воспользовалась тем, что Николя занят обществом, и развернула… – Вспоминая, Катрин заволновалась, остановилась и даже покраснела. Возникла напряженная пауза.
– Ну, и что там было? – не выдержала Элиза.
– Там было два латинских изречения: «Без любви нет жизни» и «Ничему не удивляться». Вернее, первое изречение должно быть – «Без дружбы нет жизни», но Анри его поправил специально для нас… Анри очень любил латинские фразы.
– Анри?!
– Да, я тебе еще не говорила. Трудно… на душе до сих пор тяжело. Ведь Анри – моя первая любовь. Может быть, единственная… во всяком случае, незабываемая. Он служил в Иностранном легионе и погиб в Алжире три года тому назад.
– А Николя знает о нем?
– Да, конечно. В тот день, когда я прочитала в газете, что Анри погиб, Николя спас меня из-под поезда.
Элиза остановилась и с ужасом посмотрела на подругу:
– Ты пыталась покончить с собой?!
– Да… пыталась… Николя выдернул меня из-под колес, а я ему что-то там наплела, что собиралась покончить не с собой, а с прошлой жизнью. В общем, какой-то вздор, лишь бы он не смотрел на меня как на сумасшедшую.
– Если ты плела вздор, – сделав наисерьезнейшую мину, сказала Элиза, – то он как раз и должен был смотреть на тебя как на сумасшедшую. Он же умный человек. – И покатилась со смеху.
Катрин не поддержала ее смех, лишь чуть-чуть улыбнулась, но улыбка вышла весьма печальной.
– Николя – умнейший, честнейший, порядочнейший человек, нежный, заботливый муж, но…
– Ты продолжаешь любить Анри? Но он же давно умер!
Катрин развела руками, как бы говоря: что тут поделаешь!
– Если бы у нас с Николя был ребенок… но я никак не могу забеременеть. Это Анри… – Катрин всхлипнула и закрыла лицо руками.
– Причем тут Анри?! – поразилась Элиза.
– Анри не разрешает мне иметь ребенка, – зарыдала Катрин так горько, что слезы брызнули сквозь пальцы. – А тут еще эта записка…
– Ты и впрямь сумасшедшая! У нас, правда, есть поговорка: «Мертвый хватает живого», – но это же не буквально. Ну, успокойся, успокойся. Посмотри, как вокруг красиво, птицы поют совсем по-весеннему. Жизнь продолжается, и у тебя все еще будет. Поверь мне, дорогая. После ледяной купели я многое стала видеть иначе.
2По воскресным дням, когда не было срочной работы, на прогулку выходили и мужчины – Вася Муравьев (пока не уехал в Кяхту с поручением) с Мишей Корсаковым, обязательно Вагранов, а иногда и сам Муравьев. В один из таких дней, 11 апреля, к Екатерине Николаевне и Элизе присоединились Николай Николаевич и Иван Васильевич. Сначала они гуляли попарно по уже освободившейся от снега и подсохшей дорожке, а потом вышли на самый берег полюбоваться начавшимся ледоходом. Быстро прибывающая вода подняла и ломала ледяной покров на огромные льдины, которые стремительное течение тут же громоздило друг на друга. Грохот, гул и треск при этом стояли такие, что Муравьев и Вагранов, не сговариваясь, назвали это пушечной пальбой.
– Помнишь, Иван Васильевич, такая же канонада была в форте Навагинском в июле сорок первого? – спросил Николай Николаевич, не оборачиваясь, уверенный, что его любимец стоит за плечами.
– Конечно, помню, – откликнулся Вагранов. – Это – когда горцы обстреливали нас ядрами и гранатами целых три дня. Откуда только у них пушки взялись?
– Известно, откуда: англичане постарались. И пушки привезли, и стрелять научили. Ни одно ядро мимо не пролетело, а в лазарет граната попала, штаб-лекаря Потоцкого сильно контузило.
– Поляк? – спросила Екатерина Николаевна. Заинтересованности в голосе не было: так, спросила, чтобы поддержать разговор, но Муравьев был увлечен воспоминанием и не обратил внимания на ее равнодушие.
– Кто, Потоцкий? Да, поляк. Хороший был лекарь и служил верой и правдой. Поляки – люди чести, достоинство свое пуще жизни берегут. Умрут, а присягу исполнят. Я это хорошо узнал во время Польской кампании…
Муравьев разговорился и не сразу заметил, что поручика за плечом уже нет. А когда ощутил его отсутствие, оглянулся на полуслове и увидел, что Вагранов и Элиза отошли на несколько шагов и живо общаются с высоким молодым человеком в черном рединготе с пелериной и широкополой шляпе.
– Иван Васильевич! – окликнул Муравьев.
Вагранов оглянулся и поспешил на зов.
– Кто этот человек? – строго спросил генерал.
– Это месье Андре Легран, Николай Николаевич, спаситель мадемуазель Элизы, – смущенный не напускной строгостью своего начальника, ответил Вагранов. – Торговец из Франции.
На этих словах Катрин, дотоле увлеченная созерцанием ледохода и не обращавшая внимания ни на что другое, оглянулась и, увидев Леграна, изменилась в лице. Правда, уже через мгновение она справилась с собой. К счастью, муж ничего не заметил, а Вагранов если и заметил, то скорее всего не придал особого значения.
– Андре Легран? – переспросила Екатерина Николаевна. Все-таки голос ее слегка дрогнул.
– Что-то не так? – сразу насторожился Николай Николаевич. – Ты его знаешь?
– Нет, конечно нет, – поспешила ответить жена. – Элиза не называла его имени.
– Она узнала его совсем недавно, – устремился Вагранов на защиту девушки. – А я с ним познакомился совершенно случайно перед концертом в Общественном собрании. И в концерте видел мельком. Он, кстати, прекрасно говорит по-русски.
– Ну что ж, – задумчиво растягивая слова, сказал Муравьев, – представь нам спасителя мадемуазель Элизы.
Представление было вполне официальным. Генерал и торговец обменялись рукопожатием, Легран (будем его иногда так называть, в соответствии с обстановкой) поцеловал руку супруге генерала. Очень легкого взаимного пожатия их рук не заметил никто.
– Весьма приятно узнать, месье Легран, что вы проявили прямо-таки воинскую находчивость при спасении нашей очаровательной мадемуазель Элизы, – несколько напыщенно произнес Муравьев.
– А я и есть бывший солдат, ваше превосходительство, – в том же духе откликнулся француз.
Они встретились взглядами и улыбнулись, поняв друг друга.
– Давайте просто, без чинов, – сказал Муравьев. – Меня зовут Николай Николаевич, мою супругу – Екатерина Николаевна, она, кстати, ваша соотечественница, в девичестве Катрин де Ришмон.
– Катрин де Ришмон?! – воскликнул Легран, перебив Муравьева, и тут же поспешил исправить свою оплошность: – О, простите, Николай Николаевич, но дело в том, что мой покойный друг, лейтенант Анри Дюбуа, говорил о своей невесте Катрин.
