Андрей Колганов - Йот Эр. Том 1
2. Пистолет, шпага, автомобиль…
По окончании приема Нина чувствовала себя так, как будто весь вечер таскала на себе тяжеленные мешки. А еще предстояло сдавать полученный на вечер реквизит – вечернее платье, драгоценности и все прочие аксессуары. В холле рядом с гостиничным номером отца, куда они зашли после посещения ресторана – ведь надо же было и поужинать, ибо после того, как схлынуло нервное напряжение, девочка все-таки почувствовала голод, – их ждали. Посетителем оказался немолодой, но крепкий и подтянутый бригадный генерал.
– Знакомься, Янка, – отец назвал дочку польским именем, – это Яцек.
Генерал учтиво поклонился, и его губы тронула едва заметная, но очень обаятельная улыбка. Все трое прошли в номер, и там Яцек (девочка так и не узнала, настоящее ли это имя, не говоря уже о фамилии генерала) передал отцу небольшую коробочку.
– Янка! – подозвал ее Речницкий. – Замени патроны в пистолете и запасном магазине на свежие!
– А старые сдай, пожалуйста, мне, – на чистом русском языке, все с той же обаятельной полуулыбкой промолвил Яцек.
Пока девочка возилась с оружием и боеприпасами, Якуб поинтересовался у своего гостя:
– Ну, как у вас там дела, в Генеральном Штабе? Корчиц вас не заездил? Стеца и Кундеревич еще от него не стонут?
– А то ты Корчица не знаешь! – хохотнул Яцек. – Сам же у него под началом служил. Он, конечно, мужик вредный, власть показать любит, да и с зеленым змием слишком крепко дружен, так что вся его работа валится на нас. Но специально он никого со свету не сживает, так что перетерпим как-нибудь.
Тем временем Нина закончила набивать магазины новыми патронами, и, сложив остаток старых в коробочку, положила ее на стол перед Яцеком.
– Все, дочка, давай быстренько в интернат! – махнул на нее рукой Якуб. – Время уже позднее. Наш Янек тебя подбросит на машине.
Подошел к концу май, отцвели варшавские каштаны и сирень, закончились занятия в школе-интернате, и Янка (которая уже привыкла зваться этим польским именем, равно как и Ниной) перебралась к отцу в Краков. Первый день пребывания под крышей родительского дома ознаменовался небольшим скандалом: Янка-младшая, у которой вдруг образовалось значительно больше свободного времени, чем было до этого, вознамерилась разрешить одну загадку. Девичьему любопытству не давал покоя вопрос – как же устроены необыкновенные пули в патронах для ее пистолета?
Раздобыв у Казика с Янеком в гараже кое-какие инструменты, она принялась старательно раскурочивать один из патронов, выщелкнув его из запасного магазина. Сначала она при помощи двух плоскогубцев вытащила пулю из гильзы, а затем, используя те же плоскогубцы, с силой сдавила саму пулю. Медная оболочка пули разошлась по едва заметным швам, раскрывшись на кончике заостренными лепестками, а из щелей между этими лепестками высыпалось небольшое количество мелких кристалликов. В этом момент в комнату, где она орудовала, вошел Якуб:
– Ты с ума сошла! – заорал он. – На тот свет оправиться хочешь?!
Оттащив дочку от стола, генерал стал осторожно ликвидировать результаты ее художеств, не переставая громко ворчать:
– Ты что, дура любопытная, совсем ничего не соображаешь? Это же сильнейший яд мгновенного действия, мать твою…! Если что – уже не откачают!
Наконец, выкинув пулю, завернутую в кусок газетки, в унитаз, и несколько раз вымыв стол с мылом, он успокоился. Ругнув себя мысленно за то, что пренебрег непреложной армейской истиной, гласящей: «Солдат должен быть занят так, чтобы никакие дурные мысли в голову не лезли», – он применил ее и к Нине.
С раннего утра – подъем. Поскольку же девочка крайне не любила рано вставать, то подъем генерал устраивал с рапирой в руке. Хочешь – не хочешь, а ей тоже приходилось браться за шпагу и получать урок фехтования. Фехтовать у Нины получалось, прямо скажем, неважно – несмотря на хорошую реакцию и подвижность, она имела довольно слабые плечи и слабую кисть, так что отец легко выбивал у нее оружие из рук. Ну, а его попытки приучить дочь фехтовать на саблях окончились и вовсе ничем: если поднять саблю она могла, то уж управляться с нею как следует – силы уже не хватало.
Шпага, однако, использовалась не только для фехтования. Речницкий старался дать своей дочке то, чего она не успела получить на краткосрочных курсах, – умение уклоняться от ударов и даже от выстрелов. Для этого требовалось развивать гибкость тела, и отец гонял Нину до изнеможения. «Если можно дать ей еще хотя бы один дополнительный шанс выжить, – думал генерал, – то я дам этот шанс, как бы она не пищала и не жаловалась».
После занятий со шпагой следовали приседания (не менее сорока раз), отжимания и еще целая куча всяких упражнений для тренировки силы. Через некоторое время плечи и кисти рук стали покрепче, но все равно достойно противостоять мощным отцовским рукам она не могла. И каждый урок фехтования завершался одинаково – шпага, в конце концов, вылетала у нее из руки.
Следующим обязательным номером утренней программы была стрельба в тире, оборудованном в подвале особняка. Если им с отцом случалось бывать за пределами Кракова и тира не было под рукой, то выезжали в лес и стреляли там – но обязательно каждый день. Будучи в Варшаве, Нина тоже регулярно ходила в тир вместе с боевкой ZWM (тир был оборудован прямо в здании их районного комитета). Поскольку боевки ZWM официально числились в составе Добровольного резерва гражданской милиции, то они столь же официально проходили военную подготовку.
После всех этих тренировок и стрельб девочка, взмыленная, как лошадь после хорошей скачки, кое-как доползала до ванной и засовывала себя под контрастный душ. Чуть взбодрившись, она плелась на кухню – завтракать. Какое же это блаженство – сидеть спокойно, когда уже ничего не надо делать, с большой чашкой горячего черного кофе в руках! Можно не торопясь отхлебывать обжигающий напиток, заедая его ароматную горечь чем-нибудь сладеньким.
Надо было бы, конечно, после стрельбы почистить пистолет, но эту обязанность она ухитрилась спихнуть на отца. Он поначалу ругался, на чем свет стоит, но затем смирился и чистил – не оставлять же собственное чадо с нечищеным оружием только из-за того, что дочка уродилась такая лентяйка? Ведь от состояния оружия может зависеть ее жизнь…
Вслед за завтраком юная Янка попадала в распоряжение шоферов Янека и Казика. Перед ней была поставлена задача – научиться водить машину. Несмотря на прилагаемые старания, успехи в вождении долгое время были весьма скромными – машина в ее руках не желала нормально слушаться руля, рыскала и норовила заехать не туда. Казик вообще считал, что у нее вряд ли что получится: бывает, не дано человеку водить машину, и все.
Но однажды, буквально за несколько минут, ситуация изменилась. Польские дороги в те годы были небезопасны: того и гляди обстреляют из леса или, того хуже, уложат дерево поперек шоссе перед самым носом. При одной из поездок вместе с отцом, когда Нина сидела на переднем сиденье рядом с шофером, произошло нападение на машину. Шофер Казик, из-за летней жары решившийся опустить пуленепробиваемое стекло, был ранен автоматной очередью, получив три пули в грудь. Еще одна пуля зацепила девушке левую руку. Теряя сознание, Казимир прохрипел сквозь сцепленные зубы:
– Янка, бери руль!..
Внезапный ошарашивающий грохот выстрелов, противный визг пуль, отскакивающих от бронированного корпуса машины, – все это сразу отошло на второй план. Девочка, невзирая на боль в раненой руке, переползла к шоферу на колени – оттаскивать его в сторону было некогда, – вцепилась в руль и повела машину «как по струнке», выжимая педаль газа до упора. А как же иначе – раненого Казика надо было спасать! Тяжеленный бронированный седан вылетел из-под обстрела, и Нина старалась выжать из него все возможное, лихо проходя повороты без снижения скорости, как будто всю жизнь была автогонщиком, – только бы успеть! Казимира вовремя довезли до госпиталя, и через месяц он снова сел за баранку.
С этого момента Нина полюбила свой мощный автомобиль. Машина была не самая новая и не самая шикарная, не «Кадиллак», не «Хорьх» и не «Майбах», – «Студебекер Президент» образца 1938 года. Облик машины был создан тем же дизайнером, что разработал для компании Кока-Кола ее знаменитую бутылку. Всего автомобилей этой модели было выпущено одиннадцать штук, но данный экземпляр был выполнен по специальному заказу для кого-то из высших чинов рейха (на переднем бампере были заметны отверстия от винтиков, которыми когда-то крепилась золотая монограмма владельца). Он имел бронированный корпус, броневую плиту, защищавшую днище, пуленепробиваемые стекла, протектированные шины, был оснащен раздвижной металлической крышей также из броневых пластин и усиленным восьмицилиндровым мотором, позволявшим разгоняться до двухсот километров в час вместо стандартных ста шестидесяти.
