Русская миссия Антонио Поссевино - Федоров Михаил Иванович

Брат Гийом и Ласло, набрав в Нарве изрядно еды, первое время не голодали. Но потом лепёшки кончились, и в животе сразу поскучнело. Деревни и сёла, что попадались на пути, были большей частью сожжены или просто лежали в запустении. На четвёртый день попалось им людное село — с церковью, с запахом свежего навоза и коровьим муканьем. Мужики, хоть и неприветливые к бродячим людишкам, встретили их не дрекольем, а мрачным равнодушием. И на том спасибо. А сердобольные бабы напоили молоком да пристали с расспросами — как там, в Нарве? — догадались, откуда путники идут.

— Шведа все ждут, — просто отвечал брат Гийом. — А мы с внучком собрались в Новгород, к Софии. Помолимся за победу православных.

"Внучок" при этом закатывал глаза, что-то гугукал, пускал ртом пузыри и выковыривал из носа козявки, которые тут же норовил съесть. Мнимый дедушка едва успевал бить его по рукам. Подошли и мужики — всё такие же мрачные, но уже поглядывающие на сведущих людей с интересом.

— Сколько там стрельцов? — поинтересовался среднего роста сухощавый черноволосый мужик с кудрявой с проседью бородой, в новых штанах, льняной рубахе с красными петухами и в таких же чунях, что были на брате Гийоме и Ласло. — Удержат ли город?

— Кто ж его знает? — пожал плечами брат Гийом. — На торжище сказывают — тысяча. А удержат или нет — одному Богу известно.

И он перекрестился на колокольню. Ласло вытащил палец из носа и тоже перекрестился. Брат Гийом про себя отметил, что юный венгр, кривляясь, не забыл, что православные крестятся иначе, чем католики, и сделал всё верно.

— Идут, идут! — закричали вдалеке.

Толпа, окружавшая путников, сразу завертела головами, потом, потеряв к брату Гийому и Ласло интерес, устремилась куда-то в сторону. По дороге сквозь деревню, не останавливаясь, в сторону Нарвы шли стрельцы. Много стрельцов — и конных, и пеших. Прокатилось несколько пушек, брат Гийом пересчитал их по привычке — восемь орудий. Потом ещё и ещё. Когда последние стрельцы прошли мимо него, коадъютор сделал зарубочку в памяти — двадцать три пушки и не меньше тысячи конных и пеших стрельцов. Гарнизон Нарвы получит доброе пополнение!

На чужаков больше никто не обращал внимания. На окраине села они нашли придорожную харчевню, где за один серебряный иоахимсталер хозяин натащил им целую кучу еды — прежде всего хлеб, лепёшки, кашу в горшке и добрый кус подвяленной баранины. Ласло, продолжая изображать убогого, восторженно угукая, схватил мясо и вцепился в него зубами, на что брат Гийом лишь сердито глянул на него — мол, не время сейчас юродствовать — и отвесил полноценный подзатыльник. Ласло почти по-настоящему заплакал и отошёл в сторону. Даже хозяин харчевни, человек мрачный и суровый, возмущённо крякнул и протянул Ласло баранку, похожую на ту, что угостила его торговка на нарвском базаре.

Брату Гийому сильно не понравилось, как рассматривал их здешний хозяин, здоровенный мужик с русой всклокоченной бородой. Вроде радоваться должен, что путники ему целый ефимок отвалили, но что-то было не так, как должно быть в подобных случаях. Нет-нет да блеснёт в глазах огонёк, сути которого он понять не мог. А если чего-то понять не можешь — значит, этого следует опасаться. Это правило коадъютор усвоил давным-давно и всегда ему следовал. Иногда бывало, что он ошибался и ничего страшного непонятое не несло, но много чаще опасения себя оправдывали. А сейчас он был почти уверен: хозяин харчевни задумал что-то нехорошее. Да и то: расплачивающиеся серебром путники, которых никто не знает, надвигающийся вечер. Путники сейчас уйдут из села, а догнать старика да юродивого так просто! И никто их не хватится — кому они нужны?

Когда они сложили в сумы еду и вышли из харчевни, брат Гийом не удержался и оглянулся. Хозяин заведения стоял и смотрел им вслед. Рядом с ним сидела лохматая дворняга и лаяла — просто так, ни на кого, в воздух. Увидев, что иезуит оглянулся, хозяин помахал рукой — вроде как на прощание. Коадъютор, тоже помахав на прощание рукой, отвернулся и сорвал два кустика придорожного чернобыльника. Одним стал отмахиваться от досаждавших ему комаров, мошек да оводов, а второй протянул Ласло:

— На. В дороге всегда пригодится.

После того как они отошли на расстояние, достаточное, чтобы их разговор не был слышен, брат Гийом произнёс:

— Сегодня ночью нам не спать.

— Я тоже заметил, как он на нас смотрел. — От придурковатости Ласло не осталось и следа. — Наверное, собаку по следу пустит.

— Сторожевая собака ко следу не приучена, — произнёс брат Гийом. — Но, думаю, у него и другие есть. Кто приучен.

— Да, у него там и приученных хватает, — подтвердил Ласло, — я видел там, за забором, во дворе. Подходили, смотрели сквозь щели и не гавкнули ни разу. Наверняка не впервой ему путников обирать.

Ласло посмотрел на солнце, которое уже клонилось к закату:

— Светлого пути у нас — версты на четыре, не более. Ждать его следует до полуночи.

— Почему? — спросил коадъютор.

Он и без того знал, когда ждать грабителей, но хотел послушать, что скажет Ласло.

— Ветер поднимается, — ответил тот, — пока мы идём, да пока они за нами следом — запах и уйдёт. Им надо побыстрее нас искать, не всякая собака старый след возьмёт.

— Хорошо, — ответил брат Гийом. Он был чрезвычайно доволен Ласло. Венгр, несмотря на юный возраст, показывал себя чрезвычайно умелым и сведущим во многих областях знаний. И самое главное, знания эти были необходимы для того дела, которым ему предстояло заняться в ордене. Хотя почему "предстояло"? Он уже им занимается, причём очень успешно.

Когда начало смеркаться, они свернули в лес и углубились в чащу не на версту, как обычно, а саженей на сто. Сейчас этого было достаточно. Лес был смешанным — сосны да берёзы с густым подлеском, состоящим из лещины и можжевельника. Свободная от кустарника земля густо поросла высоким — чуть ли не до пояса — папоротником.

— Костёр разводить? — спросил Ласло.

— Разводи, это для них, — спокойно ответил коадъютор, кивнув головой в сторону дороги, — как всё сделаем, ночевать пойдём в другое место.

Он огляделся, прикидывая, где лучше спрятаться, чтобы их появление стало для непрошеных гостей неожиданностью. Ветер от дороги, значит, собака их сможет учуять, только когда окажется совсем близко. Кусты и папоротник позволяли затаиться, подпустив грабителей на расстояние удара ножом.

— Брат Гийом, — спросил Ласло, — может, выйти на дорогу, посмотреть, идут ли?

— Иди, — согласился коадъютор, — осторожней, не покажись им на глаза.

И тут же спохватился: Ласло за время пути показал себя достаточно ловким, чтобы не нуждаться в подобных наставлениях. "Ещё посчитает меня болтуном, — с опаской подумал коадъютор, — или выжившим из ума стариком, который любит наставлять молодёжь там, где она в наставлениях не нуждается". И отметил про себя, что Ласло незаметно стал для него чем-то вроде мерила пригодности к выполнению возложенной на них миссии. Он, безусловно, на голову превосходит коадъютора, только не сегодняшнего, а того, который много лет назад был в возрасте Ласло. В брате Гийоме боролись сейчас два чувства: радость, что на смену ему идёт человек более способный, жёсткий, ловкий, — убить человека во славу Божию брат Гийом в его возрасте не мог, а венгр делает это походя, спокойно, даже, кажется, с презрительной улыбочкой на губах. Вторым чувством была зависть — да, зависть, как ни прискорбно было брату Гийому это признавать. Безусловно, венгр, если не сложит голову в начале своего пути, добьётся куца больших успехов, чем он. У Ласло есть для этого все необходимые качества: ум, воля, лицедейский талант, жестокость, умение обращаться с оружием и способность убивать без дрожи в душе. Да, мир жесток, и порой приходится ради торжества истинной веры и благоденствия всех убить одного, или нескольких, или многих. Но всем-то от этого убийства будет только лучше!

Разведённый Ласло костёр начал гаснуть, и брат Гийом подкинул в пламя дров. Осиновые ветки были сырыми, тепла давали немного, но им ведь ненадолго. Во славу Божию! — и на другое место, а с оставшимися здесь разберутся лисы, волки да муравьи. Может, и медведь наведается — он тухлятинку любит.