Русская миссия Антонио Поссевино - Федоров Михаил Иванович

Брат Гийом уже понял, что поделать больше ничего нельзя: приказ Поссевино он выполнить не сумел, да теперь уже и не сумеет. Даже если он и встретит Истому, тот наверняка уже успеет передать свои записи царю или московскому канцлеру — Андрею Щелкалову. Да и лучше, если этой встречи не будет.

— Где я должен вас высадить? — спросил Бюлов.

— В Нарве.

— Не могу. Московиты галеру сразу задержат и станут разбираться, кто мы такие.

— Тогда где?

— В устье Наровы. Оттуда до Нарвы десять — пятнадцать вёрст. Дорога хорошая, наезженная.

— Пусть будет устье.

Бюлов посмотрел на него с сочувствием:

— Мне немного известно о шведских планах. Кое-кто в Стокгольме заинтересован во мне и моих ребятах, поэтому за бутылкой вина порой бывает очень откровенен. Они намерены до осени захватить всё побережье залива. Первой будет Нарва, потом Копорье. Если хочешь попасть к московитам, тебе не следует там задерживаться.

Капитан отошёл, чтобы отдать распоряжение комиту, и вскоре галера, до этого шедшая на северо-запад, стала заворачивать вправо. Ветер был попутным, и Бюлов распорядился поднять парус.

К вечеру следующего дня брат Гийом и Ласло высадились на берег. Уже смеркалось, а здесь, на балтийском берегу, даже летняя ночь очень прохладна. Пройдя не больше версты вдоль берега, они нашли рыбацкую лачугу, хозяин которой пустил их переночевать и даже накормил, взяв за кров и еду самую маленькую медную монету, что нашлась у иезуита. Кроме этого, в его кошельке лежало ещё четыре золотых дуката, тридцать два серебряных талера и немного меди, но об этом говорить не следовало: рыбак бедный, ночь тёмная, вокруг — никого. Мало ли, какая мысль придёт ему в голову.

Наутро, похлебав ухи, брат Гийом и Ласло отправились в Нарву. Несколько раз за время недлинного пути они замечали конные разъезды русских стрельцов — московиты ждали нападения и хотели заблаговременно обнаружить, если шведы решат высадить войска на берегу. Хотя, скорее всего, к Нарве просто подойдут те полки, что стоят сейчас в северной Ливонии. Но у русских здесь, кажется, довольно много войск, если они могут позволить себе там много людей выделять на охрану побережья. В Нарве им с Ласло следует быть осторожными, там наверняка стоит большой гарнизон.

Спустя три часа они уже толкались по нарвскому базару. Следовало купить русскую одежду, чтобы не выделяться иноземным платьем. Брат Гийом ожидал, что на них все будут смотреть и показывать пальцами, но этого не было. Жители города привыкли, что на торжище постоянно толкаются люди в самых разных одеждах. После того как русские войска двадцать три года назад взяли город, он стал воротами, через которые потоками шло большое количество товаров из Руси в Европу и обратно. Немцы, датчане, раньше — даже поляки со шведами попадались. Порой заходили английские купцы, но они по традиции чаще предпочитали открытый ими путь в Архангельск — пусть только летом, зато подальше от войны. Деньги любят тишину…

Но это в Нарве на чужую одежду никто не обращает внимания, а стоит пройти вглубь русских земель, как их сразу станут примечать. А порой и спрашивать, чего сильно не хотелось бы. Поэтому брат Гийом и бродил по нарвскому рынку, примеряясь, какую бы одежду купить — чтобы и неприметная, и ноская, и разбойнички чтоб на таких путников не польстились бы.

В конце концов он выбрал для себя дерюжные штаны и толстую рубаху из серого льна, поверх которой — ношеный армяк. Ласло достались совсем уж обноски — местами протёртые до дыр, с тщательно пришитыми заплатами. Юный венгр, стараясь выглядеть юродивым, мычал с особым тщанием и придурковато улыбался. Проходившая мимо пожилая торговка баранками даже прослезилась и, выбрав в связке баранку поменьше, протянула брату Гийому:

— На вон. Накормишь своего блаженного.

Иезуит принял дар, а Ласло, замычав ещё громче, тут же потянулся к угощению. Брат Гийом отломил половину и протянул ему, а сам откусил от оставшегося у него в руках обломка.

На ноги решили взять лапти из пеньковой верёвки — чуни. Они куда крепче лыковых, в дороге это многого стоит. Подумав, брат Гийом взял каждому по три пары — а то вдруг в дороге что! Теперь за всё это надо было расплатиться.

— Эх, православные! — сказал он. — Не хочется никого обидеть. Вот остались у меня две денежки басурманские, больше нету, ей-богу! Возьмите, а как уж поделить меж собою — Бог поможет.

Он огляделся, пытаясь найти купол церкви, но не нашёл и размашисто перекрестился просто в воздух, после чего протянул торговца одеждой и лаптями два иоахимсталера.

— Какие же это басурманские? — спросил торговец льняными рубахами. — Это немецкие.

— А немцы, по-твоему, не басурмане? — спросил мужик с жиденькой бородой, у которого брат Гийом купил армяк и штаны.

— Басурмане — это татары, — ответил торговец льняными рубахами, — а немцы — нет.

— Все, кто не православные — басурмане. — Настаивал обладатель тощей бороды. — А какой они породы — дело десятое.

— Да не… — начал было торговец рубахами, но его прервала баба с калачами.

— Православные — кто Бога правильно славит. А все остальные басурмане, — решительно произнесла она и нахмурилась.

— Верно говоришь, бабонька, — к спорящим подошёл стрелецкий десятник в сером некрашеном кафтане, приценивающийся в соседнем ряду к конской сбруе, — есть православные, а есть не православные, сиречь басурмане.

— Да! — обрадовался поддержке торговец портками.

Но его соперник не сдавался:

— Басурмане — это магометане, а…

— Вы деньги-то как делить будете? — насмешливо перебила его баба с баранками.

Но торговцы, к которым присоединились соседи по рынку, снова погрузились в спор о том, кого считать басурманами, а кого — не стоит, и её не расслышали. Под этот спор брат Гийом и Ласло и покинули нарвский базар. Из города коадъютор решил выступать на следующее утро. А сейчас надо найти ночлег, купить в дорогу лепёшек, переодеться в купленную одежду. Она, конечно, для нищих паломников была слишком хороша, но брат Гийом не сомневался, что после трёх-четырёх дней пути их платье станет именно таким, каким и должно быть у тех, кто, путешествует пешком.

Они вышли из Нарвы рано утром. В заплечных сумах лежали все пожитки — чуни, немного еды и часть денег. Брат Гийом на случай нападения разбойников разделил иоахимсталеры на две части, намереваясь в случае опасности отдать одну, чтобы спасти другую. Оставшиеся талеры он зашил в одежду — если не знаешь, где лежат, ни за что не найдёшь, разве что разодрать всё. Оставалось надеяться, что до этого дело не дойдёт. Кроме денег и двух пар чунь, в сумке у него лежал кисет, в котором находились несколько кисетов поменьше. Одни из них содержали измельчённые сухие листья неизвестных растений, другие — разноцветные порошки. Была там и полупрозрачная, наполненная маслянистой на вид жидкостью склянка, горлышко которой замотано и завязано, чтобы не разлить содержимое, куском плотной кожи, вываренной в воске. И любой человек, хоть немного сведущий в высоком искусстве отравления, при первом же взгляде сразу догадался бы, что за травки и порошки находятся в тех кисетах. А для всех прочих — обычные лечебные снадобья.

Метательные ножи, которые Ласло приобрёл в Праге, брат Гийом решил спрятать по дороге. Вряд ли, конечно, они вернутся к месту, где их закопали, но иначе нельзя. Если, не дай бог, их обыщут и ножи найдут — объяснить, откуда они у двух русских паломников, будет невозможно. В Московии такие не делают, да и зачем они двум богобоязненным путникам. Это значит… значит, извольте на дыбу. А вот бауэрвер брат Гийом решил Ласло оставить. На нём ведь не написано, кто и когда его выковал — может, русский кузнец. Да и внешне выглядел он скорее не оружием, а просто большим ножиком для крестьянского хозяйства, чем он изначально и был. А о том, что блаженный на вид отрок с ангельским личиком прекрасно с ним управляется и не задумываясь зарежет любого, кто станет ему мешать, — да ни один человек не догадается!