Русская миссия Антонио Поссевино - Федоров Михаил Иванович

Потайной же карман внутри рукава своего армяка брат Гийом пришил на одной из ночных стоянок. Верный стилет, выкованный много лет назад именно для тайного ношения, обнаружить в этом кармане постороннему человеку будет не так-то просто.

— Послушай меня, Ласло, — сказал брат Гийом, когда они отошли от города на версту и вокруг не было никого, кто мог бы услышать их беседу, — ты помнишь разговор простых московитов на торгу, когда мы покупали одежду?

— Конечно, брат Гийом.

— Хороший лазутчик должен уметь добывать сведения даже из таких вот пустых разговоров. Хотя посчитать их пустыми может только совершенно несведущий в нашем ремесле человек.

Ласло задумался. Некоторое время они шли молча, потом юный венгр сказал:

— Я теряюсь в догадках, брат Гийом. Подозреваю, что тебя заинтересовал их разговор о том, кого считать басурманином, а кого — нет. Но я не понимаю, какие сведения из этого можно извлечь.

Брат Гийом благосклонно кивнул:

— Ты верно заметил, Ласло. Действительно, меня заинтересовало именно это. А сведения, которые можно извлечь из разговора простых московитов, такие. Даже люди низкого сословия делят мир на православных и всех остальных, при этом считая всех остальных враждебными себе. Только одни из тех, кто враждебен, воюют с московитами, а другие только собираются воевать. Они считают себя выше всех остальных, и стать вровень можно, только приняв православие. А сейчас давай-ка вспомни, чему тебя учили в нашей школе до того, как ты приехал в Равенну. Каким народам было присуще такое же отношение ко всем, кто отличался от них?

Ласло снова задумался, на этот раз молчание затянулось.

— Наверное, — неуверенно произнёс он, — у эллинов было так, да ещё люди в Древнем Риме ставили себя выше других. Варвары — да, так они называли всех чужих, не различая языков, стран и земель.

— Умница! — просиял брат Гийом. — А русские всех чужих называют басурманами, также считая себя выше остальных. И теперь самое главное: скажи, как эта особенность московитов может повлиять на миссию, ради которой легат Святого престола Антонио Поссевино пришёл в страну схизматиков?

— Теперь я понял, — ответил Ласло, — поскольку все русские, даже самого низкого происхождения, считают себя выше любых других народов, кто не исповедует их религии, значит, миссия, ради которой сюда приехал отец Антонио и ради которой здесь оказались мы, обречена на провал. Для них принятие чужой веры будет таким самоунижением, какого они вынести не смогут. Поэтому любая уния невозможна.

— Верно, верно, Ласло. И это не только простолюдины, но и люди знатные. Они даже скорее, чем простолюдины, потому что благородная кровь побуждает человека поступать благородно, пусть даже если их представления о сути благородства отличаются от наших.

— Брат Гийом, а зачем тогда всё это? — недоумевающе посмотрел на коадъютора юный венгр. — Зачем идти к ним? И почему ты, хотя хорошо знаешь этот народ, не объяснил папе, что всё это бесполезно?

Коадъютор вздохнул:

— Я не был здесь девять лет. За прошедшее время русские испытали немало невзгод, их страна разорена многолетней войной. Победоносное войско Стефана Батория сильно сбило спесь с надменных московитов, и их держава на грани разорения и распада. С севера им угрожают шведы, армия которых — одна из сильнейших в Европе. Я надеялся, что сейчас давнишняя мечта Святого престола об объединении католичества и православия близка как никогда. Другие православные народы в сравнении с русскими слишком незначительны, чтобы принимать их в расчёт.

Он вздохнул и замолчал. Ласло тоже шёл молча, боясь потревожить коадъютора.

— Но даже сейчас, — словно очнувшись, продолжил брат Гийом, — они не мыслят о том, чтобы стать одними из нас. Они словно отвердели в своём заблуждении, как отвердевает застывающее железо. И я не знаю, что надо сделать, чтобы убедить или заставить их принять унию. С железными людьми очень сложно бороться.

Ласло посмотрел на него широко раскрытыми карими глазами:

— Так что же, брат Гийом, нам не следует никуда идти? Зачем, если всё напрасно?

Коадъютор улыбнулся: как же всё-таки наивен в их непростом деле юный венгр. Если бросать дело, даже не попытавшись его выполнить, тогда точно ничего не получится.

— Не торопись делать выводы, Ласло, — ласково сказал он, — для того и создан орден иезуитов, чтобы, превозмогая невозможное, делать его возможным. Для торжества истинной веры годится всё. Пуля, нож, шпага, обман. Мы работаем во славу Господа нашего большей частью тайно.

И у нас везде есть люди, которые помогают Святому престолу. К одному из таких людей мы сейчас и идём.

— В Новгород? — спросил Ласло.

— Нет, дальше. В Новгороде мы лишь остановимся на короткое время.

— А куда?

— Не спеши с расспросами. Ты обо всём узнаешь в своё время. Вот тебе, кстати, правило: говори людям только то, что они должны знать в этот момент. А главное задание пусть лежит только в твоей голове. Так вернее, и никто не узнает, что же тебе поручено.

Ласло сразу стал мрачным:

— Я думал, что после всего, что было, ты, брат Гийом, можешь мне доверять.

Коадъютор ласково посмотрел на него:

— Если бы я тебе не доверял, то не начал бы этот разговор. Но не забывай, что ты не проучился в новициате и полугода. Считай наше путешествие и продолжением обучения, и экзаменом одновременно. Ты ещё многого не знаешь и не умеешь. Даже о том, как устранять неугодных людей, ты знаешь далеко не всё.

— Я метко стреляю из пистолета и мушкета, — гордо сказал Ласло, — а как я владею ножом, ты и сам видел, брат Гийом.

— Верно, видел, — согласился тот, — но есть ещё один способ устранения неугодных, с которым ты совершенно не знаком.

— Для этого способа у тебя в суме всякие травки и прочие снадобья? — догадался Ласло.

— Да. В наш просвещённый век отравление стало высоким искусством. Это раньше травили простыми ядами, от которых человек тут же падал замертво. Сейчас смерть может быть отсрочена на несколько часов, дней и недель.

Или даже месяцев, если это будет угодно отравителю. Есть яды, которые надо съесть или выпить, есть такие, которые надо втереть в рану. Умирают от вдыхания ядовитого пара или просто от прикосновения. В прошлое моё посещение Московии у меня был при себе подарок брата Алессио, который служил Господу нашему в Бразилии, обращая в истинную веру диких жителей тропических лесов. Шарики, состоящие из перемолотых и высушенных листьев одного южного растения, умерщвляли мгновенно, как только касались кожи человека. Туземцы метко плевали ими через полый стебель тростника. Но обращаться с этими шариками надо было крайне осторожно, потому что одно неосторожное движение, и шарик скатится по трубке к губам, и тогда — смерть. Противоядия от этой отравы не существует.

— А сейчас у тебя нет этого яда?

— К сожалению, нет. Я передал его нашему брату Петеру, которому он был нужнее, чем мне, но, очевидно, это ему не помогло. Он сгинул в безвестности, и никто не знает, как и от чего он погиб [157].

— Брат Гийом, мне хотелось бы больше узнать об этом.

— Ты узнаешь, когда придёт время. Сейчас это невозможно, потому что, только своими руками приготовив снадобье и использовав его, ты начнёшь понимать, что это такое — отравить человека. Пусть даже этот человек — еретик.

До Новгорода, где брат Гийом хотел остановиться, чтобы изучить состояние тамошних дел, было десять дней пути. Ночевать решили в лесу, отойдя подальше от дороги, чтобы никто не учуял дым, а уж как разводить костёр, чтобы огонь не был виден, иезуит знал прекрасно. Каждый вечер он выбирал для ночёвки ту сторону дороги, куда дул ветер.

Так вряд ли кто дым учует, если ветер не переменится. Но ночью вряд ли кто-то пройдёт или проедет по дороге, а рано утром они уже в пути. Обычно они в лес отходили на версту, не более, — это было достаточно.

В середине лета в лесу еды, кроме ягод, нет. Корни лопушиные уже отошли, орехи ещё не созрели, грибы — тоже, а ягоды — какая же это еда? Баловство одно. Можно, конечно, разорять птичьи гнёзда, да больно уж возни много.