Анатолий Лысенко - Хомуня
Совсем стушевались ратники, еще настойчивее стали просить бога не лишать солнца ясного. И бог внял молитвам русичей, освободил солнце от Дива зловредного. Прошло еще немного времени — и светило засияло, как прежде. Повеселели воины.
Князь Игорь повернулся к дружине, громко спросил:
— Ведает ли кто, что означает знамение это?
Бояре стояли ближе всех к Игорю, они и ответили:
— Не к добру оно, княже.
Игорь еще раз взглянул на воскресшее солнце и снова окинул взором свои полки.
— Братья и дружина! Никто не знает тайн божьих. Он один творец и знамениям, и всему миру своему. Добро ли сотворит бог, или ждет нас беда, после увидим, — сказал он и первым переправился через Донец.
Уже за Великим Доном, когда подошли к Сюурлию, встретились с половцами. Хомуня сразу и не заметил их. Послеполуденная усталость тянула ко сну, и Хомуня случайно, может, в ожидании приказа сделать привал, взглянул на невысокие, с темными пятнами, холмы, длинной чередой выстроившиеся за рекой. Увидел и кудрявые облака дыма, поднимавшиеся из-за тех же холмов.
Хомуня чуть склонился набок и рукоятью плети толкнул дремавшего в седле Дылду — они ехали рядом, стремя в стремя.
— Глянь, что чернеет там? То ли палом земля выжжена, то ли стадо какое пасется? И дым.
Короткорослый Дылда, привстав на стременах, вытянул шею, но ничего не увидел, перед глазами — лишь спины да укрытые шапками затылки ратников.
— Просил же батю, — нарочито возмутился он, — подбери мне коня длинноногого. Так нет же, не послушался. Что увидишь, едучи на этом жеребенке?
Хомуня бросил взгляд на рыжую кобылу своего друга, сравнил ее со своим жеребцом, усмехнулся:
— Конь как конь. Если сам не удал, то нечего на животину валить.
И тут внезапно для юных ратников полк остановился, их кони мордами ткнулись в крупы шедших впереди лошадей.
— Половцы! Половцы! — пронеслось по рядам.
Строй сразу нарушился, теперь и Дылда сумел взглянуть за речку. Он будто обрадовался встрече с противником, заулыбался.
— Па-алом выжгло, — передразнил Хомуню. — Глаза протри.
Передние ратники начали поворачивать назад, строй совсем рассыпался. Кто, еще не разобравшись в чем дело, в неведении продолжал продвигаться вперед, кто стоял в растерянности, без команды не решаясь двигаться ни в ту, ни в другую сторону.
— Хомуня! Дылда! — донесся голос Козьмы. — Чего рты разинули? К обозу поворачивайте, к обозу! Вооружайтесь!
Отроки в тесноте еле развернули коней и двинулись в обратную сторону.
Толкая друг друга, воины Игоря бросились к телегам, на которых везли оружие и доспехи, торопливо надевали на себя кольчуги, шеломы, цепляли к поясу тяжелые мечи, разбирали щиты и копья.
Облачившись в бронь, Хомуня вскочил в седло и снова посмотрел на противоположную сторону реки. Половцы стояли на том же самом месте, где увидел их в первый раз, будто они в самом деле терпеливо дожидались, пока русичи подготовятся к бою.
Хомуня всматривался в беспорядочно разбросанные вражеские полки и чувствовал, как в душе его с каждой минутой все больше и больше нарастает волнение. Это был не страх. Половцы ничем не проявляли своей воинственности и стояли слишком далеко от лагеря русских. К тому же их оказалось не так уж много. Скорее всего Хомуне просто не терпелось приступить к делу, ради которого отмахали сотни верст и которого Хомуня толком еще не ведал. А ему очень хотелось сделать так, чтобы после первого боя не стыдно было смотреть в глаза ни отцу, ни князю Игорю.
Ждать пришлось долго. Порой Хомуне даже казалось, что битва уже никогда не начнется, они так и будут стоять на разных берегах реки, а потом ни с чем разъедутся всяк в свою сторону.
— Почему мы стоим? — подъехав к отцу, стоявшему на взгорке, нетерпеливо спросил Хомуня. — Или не будет сечи?
— Не торопись. Сложить голову всегда успеешь.
С кургана Хомуня увидел, что почти все русские полки пришли в движение, выстраивались в боевой порядок. Полк Игоря, стоявший все время на месте, оказался в самом центре. Справа от него расположились ратники Всеволода, слева — Святослава, а впереди — сына Игоря, пятнадцатилетнего полковника, княжича Владимира, там же — Черниговские ковуи с Ольстином.
Вскоре войско медленно двинулось вперед. Но чем ближе подходили к неприятелю, тем больше возрастал боевой азарт, тем стремительнее двигались ратники.
До реки оставалось совсем немного, когда половцы, издав боевой клич, двинулись навстречу — тут же зашелестели, защелкали о щиты первые стрелы. Хомуня уже схватился было за рукоять меча, приготовился вытащить его из ножен, но князь Игорь неожиданно остановил свой полк.
Постояли немного и снова двинулись, но уже медленно, шагом.
Полк спустился в низину, и Хомуня теперь видел перед собой лишь начищенные шлемы ратников. А когда опять поднялись на невысокий холмик, Хомуня увидел, что половцы уже обратились в бегство. Но преследовали их только ратники Владимира, Святослава да ковуи.
В междуречье Сюурлия и Каялы, на лугу, богатом сочными травами и родниками, Игорь приказал остановиться. Ратники спешились, пустили лошадей на пастбище.
Хомуня обламывал и носил к костру сухие ветки колючих кустарников и редко разбросанных по берегу Каялы берез, осин, тополей, безжалостно искалеченных лютыми зимними ветрами и гололедицей, а сам разочарованно посматривал на Игоря Святославича, в окружении бояр стоявшего неподалеку, у излучины реки. Ни боевого азарта, ни беспокойства об ушедших вперед полках у князя заметно не было.
Вечером сюда же возвратились и те, кто преследовал половцев. Возбужденные удачей, они хвастливо рассказывали, как гнали поганых, как захватили их вежи, какие достались трофеи. После захода солнца, уже в сумерках, ратники огородили стан воткнутыми в землю заостренными внизу красными щитами и, выделив с каждого отряда по нескольку человек для охраны, улеглись спать.
Хомуне долго не спалось. Он то и дело поднимал голову, прислушивался. Увидел, как князь Игорь прошел мимо их костра, остановился рядом с постовыми, поговорил с ними и двинулся дальше, вдоль реки.
* * *На рассвете Хомуня проснулся от шума, поднятого в лагере. Козьма спешно поднимал отроков, громко кричал:
— Вставайте! Половцы рядом. Готовьте оружие, седлайте коней!
Хомуня быстро вскочил, огляделся, но ни за воткнутыми в землю щитами, ни вдали, в туманной серой дымке, окутавшей реку, ничего не увидел. Растолкал Дылду, безмятежно спавшего у догорающего костра, побежал с ним на луг ловить лошадей. И лишь потом, когда чуть посветлело, у самой реки он увидел одинокие фигуры всадников. Их показалось так мало, что Хомуня рассмеялся.
— Что-то мы пугливые стали, как зайцы…
— Помолчи, орел бескрылый, — зыкнул на него отец.
Козьма торопливо раздавал харч — житные, черные сухари и вяленое в пластинах мясо, — приказал есть быстрее и побольше. Начнется сеча — неизвестно, когда еще доведется насытиться.
Светало быстро. Как только рассеялся туман, Хомуня увидел, что половцы, все еще оставаясь в отдалении, на расстоянии двух-трех перестрелов, неодолимой стеной окружили лагерь. И стена эта, ощетинившаяся густым лесом пик, с каждой минутой становилась все более мощной и грозной.
Ратники притихли, молча сжимали в руках рукояти мечей, копья. Стрелки, примеряясь, опробовали луки.
Последовала команда: отдать лошадей коноводам, соединиться с пешими полками и вместе с ними, сражаясь, пробиваться к Донцу.
И началась битва. Отроки Козьмы поначалу оказались в глубине полка и не участвовали в сече, прикрываясь щитами от густого роя половецких стрел, медленно отступали вместе с другими отрядами. Но к полудню и до них дошла очередь лицом к лицу встретиться с противником.
Едва успели выстроиться в боевой порядок и пропустить в тыл уставших, мокрых от пота и крови ратников, на Хомуню наскочил высокий, в лохматой остроконечной шапке, с круглым щитом и короткой изогнутой саблей в руках, половец.
Молнией сверкнула на солнце вражеская сабля — и тут же, как по железной тарелке, звякнула о щит Хомуни.
— И-иых! — выдохнул половец и, прикрываясь исцарапанным, побитым щитом, замахнулся для нового удара.
— И-иых!
— Дзи-инь! — звякнула сабля о щит и опять сверкнула на солнце.
Хомуня вскинул свой длинный меч, замахнулся, метясь в темную, ничем не прикрытую шею половца. Его противник присел и поднял щит, но слишком рано спрятал за ним лицо. Хомуня успел изменить направление удара, рубанул половца по незащищенной руке.
Громко вскрикнув, половец уронил и саблю, и щит, здоровой рукой схватился за надрубленную кисть. И стоило ему чуть замешкаться, как сзади его безжалостно сбили с ног свои же, он упал, а на Хомуню уже наседал плотный, с непрерывно орущим окровавленным ртом и с выбитыми зубами — в глаза бросились красные пустые десны — новый противник.
