Леон Юрис - Суд королевской скамьи
— Ты ни в чем не виноват. Может быть, тебе слишком тяжело слушать. И, может быть, тебе не стоит больше ходить в суд.
— Прошу вас, перестаньте. Я чувствую себя последним подонком. Непостижимо, как я и такие, как я, у которых есть все, что только они пожелают, могут быть так поглощены своими собственными проблемами, своим собственным мирком, своим самолюбием, и совершенно не видеть и не понимать ни других людей, ни их нужд и страданий.
— Все молодые поколения эгоистичны, — сказал Адам, — но ваше вне конкуренции.
— Доктор, сможете ли вы простить меня?
— Простить тебя? Господи, ведь не по твоей же вине немцы оказались в Польше.
— Когда-нибудь я искуплю свою вину перед вами.
— Просто учись, чтобы стать хорошим врачом. Этого хочет твой отец. Вот это и все искупление, которое мне нужно.
— Сегодня после суда у меня был долгий разговор с Мэри. Мы поняли друг друга. Во время процесса я хотел бы пожить здесь с вами.
— Конечно, я буду только рад, Терренс. А Мэри?
— Не знаю. Если я притащу ее сюда, это только накалит атмосферу. К тому же мы должны посмотреть, как будем относиться, друг к другу.
Вошла Анджела.
— Спускайтесь, вам обоим надо что-нибудь поесть.
Терренс придержал дверь. Когда Адам проходил мимо, он притронулся к плечу доктора, а потом очутился в его объятиях и заплакал так, как не плакал со времен детства.
Самолет леди Сары Уайдмен приземлился в аэропорту Хитроу в два часа ночи. Сонный таможенник, зевая, оглядел ее десять мест багажа и махнул рукой на выход.
Пока Джейкоб Александер приветствовал ее поцелуем в щеку, Морган, шофер, помогал носильщику уложить багаж.
— Джейкоб, тебе не стоило являться в такую рань.
— Как прошел полет?
— Как обычно.
«Бентли» снялся с места, указывая путь такси, в котором разместилась часть багажа. Миновав туннель и развязку дорог, они двинулись к Лондону.
— Как дела?
— Ну, первый раунд, конечно, за сэром Робертом. Удачно ли ты съездила?
— Да. Что-нибудь есть о Соботнике?
— Ни малейших следов. Арони пока ничем не может нас обнадежить.
— Тогда Эйбу просто придется согласиться на то, чтобы Питер ван Дамм дал показания.
— Мы не можем побуждать Абрахама к этому. Я приехал еще вечером, чтобы успеть встретить тебя и поделиться своим беспокойством, Сара. Меня волнует Марк Тесслар. Мы поехали в Оксфорд чтобы получить от него новое заявление, и там выяснилось, что он очень больной человек. Он только недавно оправился от серьезного инфаркта. Во всяком случае, мы не сбрасываем со счетов этого типа Лотаки, который делал операции вместе с Кельно. Он живет в Люблине и работает хирургом в больнице. Теперь Лотаки стал правоверным коммунистом, который и шагу не сделает без разрешения. Мы исходим из предположения, что, если он поможет нам в Лондоне, это повысит его статус в Польше. Так что, исходя из этого, он может и согласиться дать показания. С другой стороны, он может решить свидетельствовать в пользу Кельно, что будет для него наилучшим выходом, если он боится обвинений в свой адрес. Мы учитываем такую опасность, но нам необходимо предпринять какие-то решительные действия.
Оказавшись в Лондоне, они направились к Беркли-сквер.
— Джейкоб, я не в том состоянии, чтобы завтра показываться в суде. Будь добр и сообщи Эйбу, что я позвоню ему после заседания.
— Сара.
— Да.
— Почему ты не позволяешь мне сказать ему о тех деньгах, которые дала на этот процесс?
— Нет. Видишь ли, он и так столько взял на себя. Я хотела бы, чтобы у него создалось впечатление, что по всему свету у него есть неизвестные друзья.
4
— Прежде чем я продолжу, милорд, сэр Адам желал бы обратиться к суду с заявлением.
— Я хотел бы, милорд, принести извинения за свою вчерашнюю вспышку, — смущаясь, сказал Адам.
— Такие ситуации будут время от времени возникать, — сказал судья Гилрой. — Я не сомневаюсь, что мистер Смидди и сэр Роберт объяснили вам, с какой нетерпимостью британский суд относится к таким вещам. При всем уважении к нашим друзьям в Америке мы все же не позволим, чтобы британский суд превращался в некое подобие цирка. Суд принимает ваши извинения и предупреждает, что при повторении подобного он отнесется к вам со всей серьезностью.
— Благодарю вас, милорд.
— Вы можете продолжать, сэр Роберт.
Покачавшись на носках, Хайсмит потер ладони друг о друга, словно стараясь согреть их.
— Вчера перед перерывом, сэр Адам, вы заявили, что после того, как полковник Восс сообщил вам и доктору Лотаки, что вам предстоит заниматься извлечением, пораженных органов, по вашим словам, вы переговорили со всеми остальными заключенными-медиками, исключая доктора Тесслара. Это верно?
— Да.
— Уточните, какие были высказаны мнения, вынесено решение и было ли достигнуто взаимопонимание?
— Перед нами был пример доктора Дымшица, отправленного в газовую камеру, и у нас не было оснований считать, что Восс просто запугивает, угрожая туда же отправить и нас. Было также опасение, что, оказавшись в руках неопытных санитаров-эсэсовцев, пациенты погибнут. Мы решили постараться спасти как можно больше жизней и в то же время попытаться убедить Восса отказаться от своих экспериментов.
— Ясно. Итак, время от времени вас с доктором Лотаки вызывали в пятый барак для извлечения омертвелых яичек и яичников.
— Да.
— Как часто это повторялось?
— Восемь или десять раз. Во всяком случае, не больше дюжины. Не знаю, как было у доктора Лотаки, но, скорее всего, так же.
— Вы ассистировали ему?
— Несколько раз.
— И примерно сколько операций проводилось во время тех восьми или десяти случаев, когда вы посещали пятый барак?
— О, всего лишь одна или две.
— Но не десяток?
— Нет, конечно, нет.
— И не сотни?
— Нет.
— Удалось ли вам добиться прекращения экспериментов?
— Не в полной мере, но наше отношение к ним было достаточно хорошо известно, так что Восс был вынужден ограничиться лишь тем количеством экспериментов, чтобы оправдывать перед Берлином существование центра.
— Заходил ли в пятый барак доктор Тесслар в то время, когда вы там оперировали?
— Нет, никогда.
— Никогда? Ни одного раза? Он никогда не видел, как вы оперируете?
— Марк Тесслар никогда не видел меня за операционным столом.
Хайсмит что-то пробормотал про себя, чтобы дать суду время оценить сказанное.
— Никогда, — повторил он, перебирая бумаги на столе. — Значит, получив полную поддержку своих коллег, вы в ходе более чем двадцати тысяч других операций провели лишь около двух дюжин этих совершенно необходимых оперативных вмешательств?
— Да. Мы всего лишь извлекали органы, пораженные рентгеновскими лучами. Мы опасались, что иначе они могут привести к опухолям, а потом и к раку. И в каждом отдельном случае я настаивал, чтобы ход операции фиксировался в медицинских документах.
— К сожалению, — сказал сэр Роберт, — они потеряны безвозвратно. Мы не можем заглянуть в них. Можете ли вы сообщить милорду и присяжным, каким образом проводились эти операции?
— Видите ли, жертвы были в таком состоянии, что мне приходилось прилагать титанические усилия, успокаивая их и убеждая, что мои действия пойдут им только на пользу. Я должен был спасти им жизнь. Я прилагал все свое умение нхирурга и пользовался лучшими обезболивающими препаратами.
— Кстати, об обезболивании. Вы, конечно, знаете, что часть обвинений, выдвинутых против вас ответчиком, гласит, что вы не пользовались им.
— Это ложь от начала до конца.
— Можете ли в таком случае рассказать, к какого рода анестезии вы прибегали и как она действовала.
— Да. Когда операционное поле размещалось ниже срединной линии, я предпочитал прибегать к спинномозговой инъекции, а не к введению обезболивающего препарата через дыхательные пути.
— Придерживались ли вы этой методики в Варшаве, Лондоне и Сараваке?
— Да, и очень часто. Спинномозговая инъекция гораздо лучше расслабляет и, как правило, сопровождается меньшей кровопотерей.
— Прибегали ли вы к чьей-либо помощи при подобных инъекциях в Ядвиге?
— Я проводил их сам, потому что у нас не хватало опытных специалистов. Сначала я. делал предварительную инъекцию морфия, чтобы лишить чувствительности окружающие ткани, а потом проводил пункцию.
— Означало ли это, что пациент испытывал сильные боли?
— Нет, только легкий укол, когда за дело брался специалист.
— Где вы обезболивали пациентов?
— В операционной.
— Что вы можете сказать о послеоперационном уходе?
— Я сказал Воссу, что должен вести этих пациентов, пока они полностью не оправятся, и он согласился.
— И вы продолжали навещать их?
