Леон Юрис - Суд королевской скамьи
— Каким образом шел отбор?
— Порой немец просто тыкал пальцем в какого-то человека, и его забирали. Тех, кто выглядел слишком слабым и нежизнеспособным.
— Сколько их было?
— Это зависело от загрузки Ядвиги-Западной. Немцы заполняли газовые камеры пациентами больницы. Порой доходило до сотни в день. А порой и двести, а то и триста. Когда прибыл эшелон с тысячами венгров, они на какое-то время оставили нас в покое.
— На каком расстоянии от ваших бараков была расположена Ядвига-Западная?
— В трех милях. Мы видели ее. И... обоняли.
Абрахам Кэди вспомнил свое посещение Ядвиги. Это зрелище живо предстало перед ним. Несколько секунд он с жалостью смотрел на Кельно. Как, во имя всего святого, человек может выдержать все, что выпало на его долю?
— Какое вы лично принимали участие в селекции, которую проводили немцы?
— Когда они проводили отбор, то рисовали номер на груди жертвы. Мы обнаружили, что его можно легко смыть. И живых мы подменяли теми, кто ночью уже скончался. Так как немцы сами не выносили тела, со временем нам удавалось переводить спасенных в другое место.
— Сколько человек удалось вам спасти таким способом?
— От десяти до двадцати из каждых ста.
— И сколько это длилось?
— Много месяцев.
— Можно ли предположить, что таким образом вы спасли несколько тысяч человек?
— Мы были слишком заняты, чтобы считать.
— Использовали ли вы другие способы обмана немцев?
— Когда они стали подозревать, что мы отправляем в Ядвигу-Западную трупы, они заставили нас составлять списки, из которых мы должны были вычеркивать те или иные имена. Многие из ныне живущих и по сей день носят имена тех, кто скончался в лагере. С помощью подполья нам удавалось узнавать планы немцев, и часто мы заранее знали о грядущей селекции. И старались, насколько возможно, очистить больничные помещения, отсылая людей обратно на работу или пряча их.
— Когда вы так поступали, принимали ли вы во внимание национальность или вероисповедание заключенных?
— Жизнь есть жизнь. Мы спасали тех, у кого, по нашему мнению, были наибольшие шансы выжить.
Хайсмит сделал многозначительную паузу, повернувшись к Честеру Диксу, своему помощнику, чтобы получить от него необходимую информацию. Затем он снова обратился к своему клиенту.
— Доктор Кельно. Сдавали ли вы когда-нибудь свою кровь?
— Да, много раз. Так как в лагере были наши ученые, писатели, музыканты, мы приняли решение спасать их и постоянно сдавали для них кровь.
— Не могли бы вы сообщить суду, каковы были ваши собственные условия существования?
— Я размещался в бараке вместе с шестьюдесятью другими узниками.
— И ваша постель?
— Представляла собой полосатый матрас, набитый бумажными комками. Нам выдавались еще простыня, подушка и одеяло.
— А где вы получали пищу?
— В небольшой кухоньке в дальнем конце того же барака.
— Какими санитарно-гигиеническими устройствами вы пользовались?
— На всех был один туалет, четыре раковины и душ.
— И какого рода одежду вы носили?
— Нечто вроде полосатого комбинезона.
— С нашивками?
— У всех заключенных на левой стороне груди был нашит треугольник. Мои был красного цвета, ибо я считался политическим заключенным, и в нем была буква «П», означающая, что я поляк.
— Кроме уничтожения в Ядвиге-Западной, каким еще образом убивали людей?
— Надсмотрщиками часто были немецкие уголовники и немецкие коммунисты. Они были еще более жестоки чем СС. Каждый раз, когда они хотели кого-то убить то просто забивали человека до смерти, а затем подвешивали жертву на его же собственном ремне и регистрировали смерть как самоубийство. Эсэсовцы знали, что эти животные блюдут свои обязанности, и поэтому смотрели на них сквозь пальцы.
— Существовали ли другие методы уничтожения, официальные или какие-либо иные?
— Я уже упоминал, что бараки с первого по пятый служили экспериментальным центром. Между вторым и третьим бараками стояла бетонная стена. Камеры Ядвиги-Западной бывали перегружены, расстрельная команда казнила тут десятки и сотни людей.
— Были ли и другие способы?
— Инъекции фенола в сердце. Через несколько минут наступала смерть.
— Вы видели, к чему приводили эти уколы?
— Да.
— Получали ли вы приказы делать такие инъекции?
— Да, от врача СС доктора Зигмунда Рудольфа, ассистента полковника Фленсберга. Он приказал мне сделать инъекции глюкозы нескольким пациентам, но я почувствовал запах карболовой кислоты и отказался. Пациенты заволновались, после чего охранники-эсэсовцы, избив их, заставили подчиниться: их привязали к стульям, и он сам ввел им дозу в сто кубиков каждому. Они скончались почти мгновенно.
— Были ли вы наказаны в результате неповиновения?
— Да. Зигмунд Рудольф назвал меня трусом и выбил мне зубы.
— Вернемся на какое-то время назад, доктор Кельно, в экспериментальные бараки, с первого по пятый. Я вижу, что с достаточной определенностью установлен тот факт, что полковники Восс и Фленсберг были двумя ведущими врачами. Можете ли вы сообщить милорду и присяжным, как у вас складывались отношения с этой парой?
— С Фленсбергом я почти не имел дел. Восс проводил эксперименты по стерилизации. Одним из методов было жесткое облучение рентгеновскими лучами женских яичников и мужских яичек. Вместе с ним работал. еврейский врач доктор Дымшиц. Должно быть, он слишком много знал, за что и был отправлен в газовую камеру. Вскоре после этого Восс пригласил меня и другого польского врача, Константина Лотаки, и проинформировал нас, что время от времени нам придется оперировать в пятом бараке.
Наконец приоткрылась дверь в пятый барак, за которой скрывались его ужасные тайны. Баннистер и О'Коннор старались записывать каждое слово. Гилрой прилагал усилия, чтобы совладать с эмоциями, захлестывавшими его.
— Продолжайте, пожалуйста, сэр Адам.
— Я спросил у Восса, какого рода операции я должен буду делать, и он ответил, что мне предстоит извлекать пораженные органы.
— Какова была ваша реакция на его слова?
— Мы с Лотаки были очень встревожены. Восс ясно дал нам понять, что нас ждет та же судьба, что и доктора Дымшица, если мы откажемся сотрудничать.
— То есть за отказ вас могла ждать газовая камера.
— Да.
— Но так как вы уже раньше отказывались делать инъекции фенола, почему вы опасались последствий этого отказа?
— Потому что тут было совершенно другое дело. Восс сказал, что, если мы откажемся, операции будут делать санитары-эсэсовцы. Мы решили обсудить ситуацию с другими заключенными-медиками. Мы все пришли к заключению, что это будет означать неизбежную гибель всех жертв Восса, и нам с Лотаки как опытным хирургам было дано право попытаться спасти жизни этих людей.
— Вы хотите сказать, что переговорили со всеми заключенными-медиками?
— Со всеми, кроме Марка Тесслара. Он испытывал ко мне личную ненависть еще с тех времен, когда мы были студентами в Варшаве. Позже в Ядвиге он вместе с Воссом проводил эксперименты.
— Минутку, — сказал Томас Баннистер, вставая.
Адам Кельно рывком вскочил со стула, схватился за перила и заорал:
— Вы не заткнете мне рот! Именно Тесслар и его ложь заставили меня покинуть Польшу! Это коммунистический заговор, чтобы загнать меня в могилу!
— Не вызывает сомнений, — холодно сказал Баннистер, — что данная ситуация подлежит осуждению; тем не менее в настоящее время я воздержусь.
— Ну что ж, — сказал Гилрой, — пусть даже вы не требуете от меня соблюдения правил, все же позволю себе внести одно предложение. Похоже, что страсти слишком накалились. Убежден, что подошло время сделать перерыв до следующего дня.
3
Была почти полночь, когда Терри появился в доме Кельно.
— Где ты был? — спросила Анджела.
— Гулял. Просто гулял.
— Ты ел?
— Я не голоден. Доктор Кельно еще не спит?
— Нет, он у себя в кабинете.
Застыв с восковым лицом, Адам Кельно сидел за столом. Он не слышал стука в двери и не обратил внимания на вошедшего юношу.
— Доктор...
Адам медленно поднял на него глаза, потом отвел взгляд.
— Доктор, я сейчас бродил по улицам. Я хочу сказать, что все время думаю о том, что мне сегодня довелось услышать... и стараюсь понять. Я вижу, что никто не представлял себе, что там такое было. Читать об этом совсем не то. Я просто не знал.
— Твоему желудку трудно все это переварить, Терри? То, что ты слышал сегодня, — может быть, еще самое лучшее из того, что там было.
— О Господи, доктор. — Терри упал на стул и закрыл лицо ладонями. — Если бы только я представлял себе, что делаю. Я готов провалиться сквозь землю.
— Ты ни в чем не виноват. Может быть, тебе слишком тяжело слушать. И, может быть, тебе не стоит больше ходить в суд.
