Жюстин Пикарди - Дафна
Небо по-прежнему было синим, ветер дул в спину, когда мы вышли из Фоуи по дороге, ведущей вниз с холма в сторону бухты Редимани, где Дафна жила в маленьком белом домике в начале Второй мировой войны, до того как получила за «Ребекку» достаточно денег, чтобы арендовать Менабилли у семейства Рэшли. Пока мы шли, я без умолку рассказывала Полу обо всем этом: как Дафна начала писать «Ребекку» в 1937 году в Египте, где проходила служба ее мужа Томми, а когда разразилась война, отправилась с детьми в Фоуи — в Феррисайде жили ее мать и сестры. Отец Дафны к тому времени умер, а Томми сражался далеко, так что ей трудно было справляться одной с дочерьми Тессой и Флавией и малышом Китсом.
— Откуда ты все это знаешь? — спросил Пол.
— Из книг. Хотя мемуары и автобиография Дафны не слишком откровенны, достаточно много информации можно получить из ее эссе. Напоминает поиски скрытых кусочков головоломки или спрятанных сокровищ.
— И что это за сокровища?
— Не знаю. Может быть, в этом и есть смысл поисков? Ты не знаешь, что в конце концов найдешь, даже не представляешь, в каком направлении движешься, пока не достигнешь цели.
К тому времени мы уже вышли из бухты и взбирались по ступенчатой тропке к небольшому разрушенному форту на другой стороне — замку Святой Катерины. Подъем был крутым, и я почувствовала головокружение, может быть, оттого, что преодолела первую половину ступенек бегом. Когда мы добрались до стен замка, я внезапно вспомнила, что уже была здесь в очень раннем детстве, по крайней мере у меня возникло такое ощущение. Возможно, я все это придумала: мое воспоминание сильно смахивало на сон. Я держала маму за руку, а она говорила: «Не подходи близко к краю», — а мне хотелось заглянуть за край стены замка, увидеть тропинку, ведущую к скалам и волнам, хотелось, чтобы мы стояли там вместе с ней, взявшись за руки, и смотрели вниз, на море, и она бы сказала мне…
— О чем ты думаешь? — спросил Пол, вторгшись в мои грезы.
Я ответила, что пытаюсь вспомнить, была ли я прежде здесь с мамой.
— И она что-то мне сказала, но я не могу восстановить эти слова в памяти, хотя, мне кажется, они совсем близко…
— Дежавю[36], — сказал Пол. — Наверное, для этого есть некая физиологическая причина. Какой-то механизм запуска оптических и нервных проводящих путей…
Я не ответила — не могла придумать, что сказать, но мне не хотелось, чтобы он решил, будто я продолжаю отмалчиваться, поэтому я просто взяла его руку и поцеловала.
— Моя дорогая девочка, — сказал он, и мы, держась за руки, снова отправились в путь по прибрежной тропинке в сторону Менабилли; высоко над нами парили стрижи, выписывая акробатические пируэты.
— Не уверена, что именно этой дорогой шла Дафна из Феррисайда, когда впервые увидела Менабилли, — сказала я. — В те времена была старая дорожка, ведущая к дому от развилки на выезде из Фоуи, — может быть, она выбрала этот путь. Вряд ли мы сейчас сумеем так пройти, возможно, вторгнемся в чьи-то владения…
Пол рассмеялся: он как раз и предполагал, что я планировала повторить маршрут Дафны, прокравшись сквозь разросшийся лес, чтобы добраться до особняка.
— Откуда ты знаешь? — спросила я удивленно.
Ведь мне не доводилось рассказывать ему полную историю о том, как Дафна впервые обнаружила Менабилли, когда он был заброшен и наполовину скрыт под плющом. Однажды ей пришлось встать очень рано, когда едва брезжил рассвет, и идти многие мили через покинутое поместье сквозь оргию первозданной природы — буйно разросшийся подлесок. Все было так, как она описывала в «Ребекке».
Какой-то миг Пол выглядел смущенным, а затем произнес:
— Рейчел мне рассказывала. Она всегда обожала Дафну Дюморье.
— Так ты, значит, здесь уже бывал? — спросила я.
Мне внезапно пришло в голову, что они приезжали сюда вместе, но он ведь ничего мне не сказал, хотя и видел уже все это раньше и слышал все, что я говорила ему сегодня, в годовщину нашей свадьбы, — Рейчел ему уже рассказала, они уже прожили с ней этот наш день. Почему я ничего не поняла, почему не захотела видеть очевидного?
Пол отвернулся, но я не могла дать ему отмолчаться, я сказала, что должна знать. Он какое-то время задумчиво смотрел на море, а потом выпалил скороговоркой:
— Да, мы приезжали в Менабилли, в лесной домик. Рейчел хотела пожить там несколько дней, она работала тогда над стихами. То был старый егерский домик, который можно было снять на время отпуска, хотя эта услуга особо не рекламировалась. Но Рейчел сумела обо всем разузнать. По существу, это единственный способ увидеть Менабилли — снять этот маленький дом с привидениями на территории имения. Ей там нравилось, но мне он казался весьма зловещим…
— Ушам своим не верю: почему же ты не рассказал мне раньше? Почему молчал?
— Не знаю. Впрочем, знаю: было множество причин. Не хотел говорить с тобой о Рейчел и особенно об этой поездке. Она была последней, когда мы были вместе, как раз накануне расставания. Ведь именно тогда Рейчел сказала, что ей предложили работу в Америке, и это оказалось для нас началом конца. Я чувствовал, что она собирается меня бросить. А потом, когда ты начала одолевать меня разговорами о Дафне Дюморье, я подумал: «Господи, это происходит опять и похоже на кошмар: одна и та же история повторяется снова и снова, почему я не подумал, что делаю, когда женился на тебе?»
— Но я не собираюсь уходить от тебя.
— Пока что нет.
— Что ты имеешь в виду? Это ты все делаешь неправильно с самого начала — ведешь себя так, словно собираешься меня бросить.
Мы продолжали идти, мы шли даже быстрее, чем раньше, как будто хотели обогнать сами себя, а может быть, убежать друг от друга. Небо затянуло облаками, стрижи исчезли, и когда пошел дождь, я едва не расплакалась — не могла поверить, что все вышло так плохо, сама не знаю почему. К тому времени как мы добрались до тропки, ведущей вниз к пол-ридмаутскому пляжу, дождь лил вовсю: потоки воды низвергались на нас с темного неба. Камни стали скользкими, и мне хотелось, чтобы Пол протянул руку и помог мне, но он ушел вперед и не оглядывался. Я позвала его, но он не услышал — был слишком далеко. Я медленно побрела вслед за ним и, дойдя до пляжа, спустилась к самой кромке воды: прилив сменился отливом, оставив на песке мусор — пластиковые бутылки, битое стекло, старую спортивную обувь, опутанную бледно-зелеными гниющими водорослями, — все это производило под дождем угнетающее впечатление.
И тогда мне пришло в голову, что остатки потерпевшего крушение судна, которые вдохновили Дафну написать «Ребекку», я могла бы представить себе не такими романтичными и таинственными, как в книге, а похожими скорее на полуистлевшие кости мертвого животного. Трудно вообразить, что было так же грязно, когда Дафна жила в Менабилли и гуляла здесь каждый день, не хочу даже думать, что этот усеянный мусором пляж служил прибежищем для Ребекки (хотя именно здесь Дафна придумала ее), местом, куда Ребекка уходила и чувствовала себя свободной, пока ее не застрелил Максим в старом эллинге чуть выше береговой линии. Домик этот по-прежнему здесь, но его, несомненно, принарядили, и выглядит он теперь как маленький изящный коттедж, арендуемый в сезон отпусков, со сборчатыми ситцевыми занавесками на современных окнах с алюминиевыми рамами, но там, где кончаются внутренние дворики с террасами и аккуратные цветочные клумбы, озеро осталось прежним, с лебедями и утками, скользящими под дождем по темной воде.
Пол стоял на маленьком мостике через ручей, вытекающий из озера в море, и глядел на воду. Я смотрела на него, думая, как же все неудачно вышло. Еще утром он меня любил, а теперь нет, он полюбил меня, когда мы встретились в Кембридже, а теперь разлюбил. И я никак не могла в этом разобраться.
Потом я все-таки двинулась к нему, и он сошел вниз. Мы встретились на песке. Я ничего не сказала, только уткнулась лицом ему в грудь, чувствуя себя такой несчастной в потоках дождя, как будто насквозь пропиталась холодной водой, хлынувшей из шлюза. Хотелось, чтобы он меня обнял.
— Прости, — сказал Пол и слегка пошлепал меня по спине.
Следовало бы рассказать ему тогда о том, как я познакомилась с Рейчел, и тоже извиниться, но я чувствовала себя слишком усталой, чтобы начинать разговор, и слишком смущенной. Казалось бессмысленным о чем-то говорить, и я просто стояла под дождем с закрытыми глазами, от всего отгородившись, — от серого неба, серого песка, разбросанного вокруг мусора и волн, вспенивающих воду на прибрежной гальке. В конце концов Пол предложил возвращаться в Фоуи, и, когда я даже не пошевелилась в ответ, он попытался приподнять мою голову, чтобы видеть лицо.
— Пойдем, — сказал он. — Тебе станет лучше после горячей ванны.
— Я еще не хочу идти. Мне нужно увидеть Менабилли.
