Страна Печалия - Софронов Вячеслав

—

Да уж, не повезло вам, батюшка, — сочувственно развела руками хозяйка. — Ты, Фома, это… Помоги батюшке, чем можешь. До Яшки дойди, его с собой возьмите. Негоже будет, если человек рядом с нами замерзнет. Да еще и в сане. Ты, Фомушка, пойди с ним, пойди, у тебя душа добрая, я же знаю, — ласково закончила она.

Муж ее, которому явно не хотелось вылезать из своего теплого угла, непрерывно ворча что-то себе под нос и покашливая, вышел к свету, глянул из-под густых бровей на протопопа и, ничего не говоря, принялся одеваться. Был он в плечах широк и костист, но как-то неуверен в движениях, и даже застенчив, хотя и производил впечатление человека хмурого и сердитого. Аввакум дождался, пока он оденется, вновь поблагодарил Устинью, и они вместе с Фомой вышли на улицу и направились, ни слова не сказав друг другу, по направлению к монастырю. Уже когда они дошли до самых монастырских ворот, на которые до сих пор никто так и не удосужился навесить воротины, Фома вдруг встал и твердо заявил:

—

Внутрь не пойду. Вы, батюшка, идите, а я здесь подожду. Так мне спокойнее будет.

—

Отчего же вдруг? — удивился Аввакум, подозревая, что спутник его совершил в свое время что-то недоброе в стенах обители, отчего и не хочет теперь там показываться. — Если грех какой за тобой числится, то скажи, сам с настоятелем объяснюсь.

—

Грех на всех нас один — мало братии монастырской помогаем, а живем на их земле и податей не платим. Если сейчас меня кто там увидит, то вмиг снарядят в работу какую. Так что я лучше здесь подожду.

Аввакум чуть подумал и решил, что спорить с ним бесполезно, а потому, не тратя время понапрасну, пошел в монастырь один. Там он далеко не сразу нашел вездесущего Анисима, который, увидев протопопа, вдруг смутился и даже сделал вид, будто не узнал его, но потом хитрые глазки его заблестели, и худое прыщеватое лицо расплылось в подобострастной улыбке. При этом шапка у него была надвинута по самые брови, но не могла скрыть зловещий синяк, обрамлявший левый глаз.

—

А-а-а, ты батюшка, верно, за своими вещами пришел, — предвосхитил он вопрос Аввакума, — так все они в целости, в сохранности, я за ними тут присматриваю, чтоб, избави бог, не покусился кто.

—

Благодарствую, — сухо поблагодарил его Аввакум и поинтересовался: — Кто это так к тебе приложился? Светит так, что ночью без фонаря ходить можно. Свои наставили, или иной кто нашелся?

—

Так тот мужик, что вас привез, — с готовностью сообщил Анисим, — давеча заходил злой весь и, ни словечка не сказав, двинул мне прямо в глаз. А за что, спрашивается? Говорит, будто вор я и сбрую у него украл, а зачем мне его сбруя? У меня лошадей сроду не было, а потому и никакая сбруя мне не нужна, — зачастил он, натужно всхлипывая — Можно подумать, он меня за руку поймал, когда я у него сбрую ту крал. Эдак напраслину на каждого навести можно…

—

Значит, Климентий так с тобой рассчитался, — прервал его излияния Аввакум. — И правильно сделал. Может, и не ты сбрую у него спер, того не знаю, но уж больно морда у тебя хитрая и сам весь проныра пронырой. Синяк, он что — заживет. А вот Климентий без сбруи просидел здесь трое суток зазря. Так значит, уехал он?

—

Уехал, батюшка, уехал, слава тебе господи! И век бы мне его не знать, может, и не свидимся больше на этом свете.

—

Ладно, хватит трындычить, веди меня к вещам моим.

—

Пойдемте, батюшка, рад вам служить всей душой. Вы только помяните меня, грешного, в молитвах своих, а я уж помогу, чем смогу, — продолжал он непрестанно говорить, пока шли к покосившемуся монастырскому сараю.

Там Анисим снял с пояса большой ключ, открыл дверь и нырнул в темноту, где незнающий человек тут же или бы спотыкнулся о что- нибудь, или разбил себе лоб, потому как свет проникал в помещение лишь через узкое пространство двери. По этой причине Аввакум не решился войти внутрь и дождался, пока Анисим вытащит во двор его дорожный сундук, где у него находились самые необходимые вещи и богослужебные книги, а следом за ним и ларец с бумагами и письменными принадлежностями. Там же находились и все наличные деньги, взятые Аввакумом с собой в дорогу, но большая часть их уже была истрачена во время пути и оставалась самая малость, отложенная им на черный день.

Аввакум внимательно осмотрел замки и убедился, что они целы и невредимы, сдержанно поблагодарил Анисима за заботу о его вещах и заметил, как глаза того хищно блеснули, когда взгляд его упал на извлеченные им из сарая вещи.

—

Это и все добро, что вы с собой из Москвы привезли, или еще где имеется? — с любопытством поинтересовался Анисим. — Не много же вы добра нажили…

—

Сколько есть, все мое, — отмахнулся Аввакум от назойливых вопросов не в меру любопытного монаха, — помоги лучше до ворот дотащить, там меня человек поджидает. Да, а санок каких не найдется у вас? Потом верну обязательно.

—

Найдутся и санки, на которых дровишки возим. Только боюсь, как бы кто не хватился их, наживу тогда очередных неприятностей за доброту свою, — намекнул он на необходимость платы за пользование монастырским имуществом.

—

Погоди, на ноги встану, там и отблагодарю, — пообещал Аввакум.

—

Как скажете, батюшка, — тут же покорно согласился Анисим, — у нас так говорят: коль чего не дадут, то и в грех не введут. — С этими словами он юркнул куда-то за сарай и вскоре возвратился с небольшими санками, на которые они сообща взгромоздили сундук, а сверху поставили и ларец.

Когда они дотащили сани до ворот, то Анисим еще издали заприметил стоящего снаружи Фому и радостно, будто родному человеку, закричал:

—

А-а-а… вот кто в помощниках у вас, Фома-неверующий собственной персоной! Давненько тебя не видел, где прячешься? Чего не заходишь? А то наш настоятель несколько раз тебя поминал, мол, сказано было тебе еще по осени, до Покрова, воротины на столбы навесить, а тебя и днем с огнем не сыщешь. Когда обещанное-то вы

полнишь?

Так и доложу отцу-настоятелю, что тебя видел, и ты опять от работы отказался. А уж он пусть поступает, как знает с тобой. Может, и епитимью наложит, как тогда жить станешь?

—

Принесла тебя нелегкая, как знал, не хотел еще идти, — сплюнул на землю Фома. — Ты меня епитимьей своей не стращай, а то у меня тоже есть что про тебя настоятелю рассказать. Устинья моя на той неделе видела, как ты на базаре сапоги продавал, а они никак не твоего размера, стало быть, стибрил опять у кого-то. Мне твой грех этот давно известен, вот и доложу отцу-настоятелю, каков ты есть. Поглядим тогда, кого первым накажут. Я и с вашей епитимьей проживу, а вот тебя из монастыря как есть выпрут, точно говорю, мое слово верное.

—

Ладно-ладно, остынь, — примирительно заявил Анисим. Глазки его при том хитро заблестели, и он, переведя взгляд с Фомы на Аввакума, торопливо стал объяснять:

—

Сапоги те мне от младшего брата достались, а размер точно не мой. Что же мне с ними делать? Вот и отправился на базар продавать. Большого греха в том нет…

—

Грешно, коль монашествующий человек торговлей занялся, — назидательно обронил Аввакум, которому никак не хотелось становиться свидетелем начавшейся перепалки, в которой вряд ли обнаружится, кто прав, а кто виноват. Но мнение его об Анисиме окончательно укрепилось в том, что человек он на руку нечистый и дел с ним иных больше иметь не стоит.

—

Да, а отец Павлиний в монастыре или опять отъехал куда? — спросил он Анисима, который решил за лучшее укрыться за монастырскими стенами, пока Фома не обвинил его еще в чем-то, и уже направился обратно, даже не попрощавшись.

—

Даже не знаю, — ответил тот на ходу, чуть полуобернувшись, — вроде бы еще не возвращался, как третьего дня уехал куда, завтра поинтересуйтесь… — И с этими словами скрылся из виду.

—

Ладно, поинтересуюсь, — неопределенно проговорил Аввакум и, обратившись к Фоме, сказал: