Страна Печалия - Софронов Вячеслав

Аввакум не сомневался, что и здесь, в Тобольске, найдутся со временем люди, которые возьмут все хозяйственные заботы на себя, но, как быть на первых порах, он просто не знал. Сейчас же он не мог себе позволить даже глотка воды испить, не имея посуды под воду и не зная, где ее берут.

Вот Марковна его, та обладала редким умением сходиться с нужными людьми и всегда устраняла мужа от суетных хозяйственных Дел, беря все на себя. Так что иных забот, кроме церковного служения,

Аввакум сроду не знал, и сейчас ему оставалось лишь дождаться приезда своей спасительницы. И тогда совместная жизнь у них непременно наладится и войдет в привычное русло. А он продолжит свою личную борьбу с никонианами, как он с некоторых пор стал звать всех сторонников введения новых церковных обрядов. И будущее вновь приобрело для протопопа вполне реальные очертания и смысл, заключавшийся в вечном противостоянии против тех, кто не разделял его собственных убеждений.

…И будущее вновь приобрело для протопопа вполне реальные очертания и смысл, заключавшийся в вечном противостоянии против тех, кто не разделял его собственных убеждений. Но не мог он тогда знать, что судьба преподнесет ему в далеком сибирском городке еще немалые житейские испытания, и на сей раз не со стороны ненавистного патриарха, а от безобидных соседей по монастырской слободке, жить рядом с которыми он вынужден будет весь срок пребывания в Тобольске. А слобода та ничем от похожих на нее подобных мест не отличалась, но, находясь на Сибирской земле, несла на себе вечную печать скорби и уныния, отведать вкус которых предстояло и несгибаемому протопопу помимо его на то воли.

Посидев еще чуть на нагретом им чурбачке, он решил действовать и широкими шагами направился в монастырь, где оставил привезенные с собой вещи.

Пока он шел по улице, ему попались несколько человек, которые торопливо кивали в знак приветствия, но подойти под благословение к незнакомому, к тому же спешащему куда-то батюшке не решались. Были то главным образом тетки солидного возраста, и Аввакум решил, что большим грехом не будет, если он первым заговорит с одной из них. И, наконец, выбрав одну, вида более степенного и благообразного, неспешно поздоровался, перекрестил ее, склонившуюся в поклоне, и спросил, отойдя на несколько шагов, дабы никто, видящий их со стороны, ничего дурного не подумал:

—

Скажи, матушка, где здесь народ воду берет?

—

Вам для пищи или на стирку требуется? — живо отозвалась та.

—

Ты, родная, скажи, где берут ее, а там видно будет, пить ли ее стану или щи варить, — ответил он, заметив, как проходящие мимо редкие люди замедляют шаг и прислушиваются к их разговору.

—

Неужто батюшка сам щи готовить станет? — недоверчиво спросила та, тоже поглядывая по сторонам и кивая проходящим мимо знакомым.

—

Прежде чем щи готовить, не мешало для начала хотя бы просто воды испить, а где ее берут, и не знаю.

—

Так пойдемте до моего дома, напою.

—

Как-то неловко, — замялся Аввакум.

—

Коль неловко, то можно и от жажды умереть. А вы разве не при монастыре состоите? Тут у нас других батюшек вроде и нет, а вас вот впервые заметила, — зачастила словоохотливая женщина, которую снедало обычное бабье любопытство узнать все подробности о незнакомом человеке.

—

Нет, я сам по себе. Из Москвы два дня как приехал на службу к вам…

—

Из самой Москвы? — всплеснула та руками. — Чего же к нам-то вдруг? Какая нужда заставила? Неужто места поближе для вас не нашлось?

Аввакуму не хотелось разводить разговоры посреди улицы, а потому, не ответив на ее вопрос, он быстро согласился:

—

Хорошо, пойдем к тебе в дом. Там и водицы изопью, и расскажешь заодно, где брать ее следует.

Баба согласно кивнула и столь же быстро, как и говорила, засеменила к дому, оказавшемуся в нескольких шагах от того места, где они встретились.

—

Фома, черт сивый, вставай, гости к нам! — закричала она в глубину полутемного помещения, откуда тут же раздалось чье-то глухое ворчание, и вскоре показался неодетый мужик с всклокоченными и действительно сивыми волосами, который с недоумением уставился на Аввакума.

—

А это кто? — спросил он у жены. — Ты, Устинья, зачем его к нам привела? Опять станет на работу в монастырь звать, а мне еще и за те разы не плачено. — С этими словами он развернулся и пошел обратно.

—

Не боись, — отмахнулась от него, как от назойливой мухи, хозяйка, — не из этих он, не из монастырских. Приезжий батюшка. С Москвы. Да вы на него внимания не обращайте, он только с виду сердитый такой, а в самом деле душу добрую имеет. Вот, попейте, — протянула она Аввакуму деревянный ковш с водой.

—

Благодарствую, — ответил тот и сделал большой глоток. — Вода-то какая студеная. С колодца или с реки?

—

Колодцы рыть испокон веку в Сибири не заведено, с реки таскаем. Так что и вам, батюшка, туда же придется ходить. Только неужто вы сами за водой пойдете так вот? — Она со смехом указала на него, и Аввакум невольно смутился, представив, как он в рясе и с крестом на груди тащит на себе ведро с водой.

—

Надолго к нам в Тобольск? — спросила она, и глаза ее лукаво блеснули. — Чай, одни, без семьи прибыли? Знала я одного такого, то у одной вдовы на постой станет, а как та на сносях окажется, к другой переберется. Так и жил, пока владыка его не отправил куда-то, а после него трое ребятишек в городе у разных баб осталось. Живут и родного батьку не знают.

От ее слов Аввакум смутился еще больше, подумав, что Устинья эта необычайно остра на язык, и поспешил оправдаться:

—

За мной подобных грехов сроду не водилось. У меня жена законная, и детей четверо с ней следом едут, жду их со дня на день. А меня в дом определили, где ни окон, ни дверей, ни печки нет. Не знаю, как семью в такой дом принимать.

—

Это не тот ли дом, где раньше покойный дьякон жил? Он, почитай, второй год без хозяина стоит в конце слободы. Неужто вас туда определили? — спросила с неизменной усмешкой Устинья и рассмеялась. — Повезло вам, батюшка, прямо скажу. Там и остяк в малице своей не всякий мороз выдержит, а вам и подавно делать нечего. Неужто другого чего не нашлось? Как же вы там жить станете?

—

Сам не знаю, — вздохнул Аввакум. — Так уж вышло…

—

Да уж, вышло так вышло, не утянешь и за дышло, — неопределенно высказалась та, а потом неожиданно громко крикнула, чуть повернув голову в глубь дома: — Слышь, Фомушка, батюшка нам теперь соседом будет, коль до утра в доме том дотянет. — И она громко рассеялась, шлепнув себя ладонями по широким бедрам. — Чего скажешь?

—

А чего я скажу, — отвечал ее муж, — хлопотать надо, чтоб новое жилье дали, а в этом жить никак невозможно.

—

Вот и я о том же, — поддержала его жена. — Просите, батюшка, другое для себя пристанище. Хлопочите перед владыкой нашим или еще перед кем, а сюда определяться, да еще с семьей, и не думайте.

—

Нет, иное жилье просить не стану, — упрямо ответил Аввакум, — авось проживу и здесь, коль Богом так уготовлено.

—

Ишь, какой упрямый, — одобрительно хмыкнула она. — Тогда проси у наших мужиков помощи, без них никак не обойтись. Пусть на первое время хоть дров кто даст протопить внутри.

—

Кто же ему дров в самые морозы-то даст? — подал из своего угла голос Фома. — Сейчас каждое полено у людей на счету, на других запас не приготовлен, — рассудительно закончил он.

—

Может, у нас заночуете? — предложила Устинья, но муж ее тут же громко закашлял и чего-то забормотал, из чего Аввакум понял, что будет здесь гостем нежеланным.

—

Ладно, спасибо за добрые слова и за то, что воды испить дали, пойду в монастырь, авось там найду кого в помощники себе, — сказал он, поклонившись. — Надо как-то дом тот обживать.