Ульрих Бехер - Охота на сурков
— Чао, уважаемые дамы и господа! Желаю веселого Нового гада. Тысяча девятьсот тридцать восьмого, веселого Нового гада!
Владелец типографии Цуан с такой силой хлопнул дверью кафе, что я испугался за стекла. Ухватив руль велосипеда, он грубо накинулся на меня:
— Эй, вы! Никакой надобности в сернах-сигарах, мэ-э-э-э!
Но внезапно оборвал блеяние и даже перестал покачиваться; усилием воли он вновь обрел свою угрюмо-горделивую осанку.
— Будьте столь любезны, сударь, помогите мне затянуть потуже ремень рюкзака.
Я оказал ему эту любезность, несколько озадаченный весом рюкзака. Черт побери, с сотню килограммов, подумал я, набит чем-то крупным, и такой твердый. Что это он таскает с собой?
— Макулату-у-ра. — Цуан словно отгадал мой невысказанный вопрос. — А вам не надобно макулатуры? Вам-то нет, но мне, да, мэ-э-э. — Он вскочил, вернее, взобрался на седло. — А ведь l’avvocato Гав-Гав убрали.
— Как вас понять, господин Цуан? — мгновенно отреагировал я.
— Э, что ж, обычным способом… как любого смертного. Чао.
В ближайшие дни я выведаю у него, что он имел в виду; когда он протрезвится. Сейчас он укатит, но от меня не сбежит; нет, от меня Царли Цуан не сбежит.
Вихляя из стороны в сторону, он по переулку покатил к Виа-Местра и так нажимал на педали, точно неудержимо стремился к определенной цели; надо полагать, к следующему кабаку; клок черной бороды развевался над его левым плечом.
Говорящая кукла, кельнерша, подтвердила, да-да, господин Цуан нынче заложил за галстук, он под хмельком, что для него редкость. А не представляет ли он в подобном состоянии опасности для себя самого и для окружающих? Навряд ли, бодро ответила она: он превосходно ездит на велосипеде и даже имеет право принимать участие в велотурах, причем предпочитает дамский велосипед; оттого-то и не нуждается в защипках для брюк. А разве он обычно разъезжает на велосипеде с тяжеленным рюкзаком? Нет, с рюкзаком его на велосипеде ей видеть не доводилось. Кстати, le patron сию минуту вернулся, он переодевается — идет на ночную рыбалку.
Господин Кадуф ничуть не походил на выцветший портрет толстяка, который «кредит открыть не спешит». Это был приветливый, по всей видимости, человек, темнокожий, словно африканец, в сапогах и красно-буром прорезиненном плаще.
— Мне сказали, что вам хотелось отведать моих улиток. Excusez, сегодня, к сожалению, уже поздно. Я сам их готовлю, но сейчас я отправляюсь на озеро, знаете ли, когда луна на ущербе, щуки в полночь отлично клюют.
— Как интересно. — Я выдал себя за спортивного журналиста. — Я уже поужинал в Сильсе. В «Чезетта-Гришуне» господина… как его? Клав… ах да, Клавадечера. Вы его, конечно же, знаете.
На что Кадуф-Боннар небрежно бросил:
— В Верхнем Энгадине я знаю всех.
Уплатив, я вышел вместе с ним на улицу.
— Рыболовство и охота здесь у вас, как мне сдается, побочная профессия многих рестораторов. Я слышал, господин Клавадечер превосходный стрелок?
— Был когда-то, был. Сколько мне известно, Мен уже давным-давно не охотится. — Вот и все. (Слишком уж в лоб, слишком в лоб поставил я свой вопрос.) — К тому же в это время года охота запрещена. А то я пообещал бы вам на завтра отличное рагу из серны. Нынче же с благословения святого Петра, может, заполучу на крючок щуку, и завтра у нас будут quenelles de brochet.
Фрикадельки из щуки. Я притворился, что, как журналист, интересуюсь ночной рыбной ловлей: не будет ли он против, если я приму участие в его прогулке. Нет, он не против.
Около полуночи, когда сияние ущербной июньской луны на высоте 1800 м над уровнем моря заливало колдовским светом окружающий пейзаж, моторная лодка моего нового знакомого причалила к юго-восточному берегу озера. И тут мы, господин Кадуф и я, с ужасом увидели, что владелец типографии Цуан, распознанный нами по черной бороде, мчится на велосипеде по сходням перед виллой «Муонджа» с набитым рюкзаком за плечами. Один-единственный всплеск, и металлический конь с седоком исчезли в озере.
КНИГА ТРЕТЬЯ
Туннель ужасов 1
1
На следующее утро, в воскресенье 19 июня, в девять часов пятнадцать минут меня арестовали.
Два самеданских жандарма извлекли меня из постели. К арестам я давно привык, а потому так же мало был удивлен, как и Ксана. Мы даже сочли, что десятый час вполне уместное время для ареста курортника-аллергика.
Табличка, прибитая на дверях самеданского полицейского управления, сообщала на многих языках: «СПЕЦСЛУЖБА». Помещение делил на две части деревянный барьер. По эту сторону стояли два-три табурета, по ту сторону три письменных стола с кожаными креслами-вертушками. Три — запертых — окна, все три словно колоссальные бойницы; справа от них — дверь, она отворилась, и через нее вошел могущественный повелитель местной полиции Думенг Мавень. Громадный, куда крупнее, чем я представлял его себе, он вынужден был чуть пригнуться, чтобы пройти. На вид — не старше пятидесяти пяти. Прототип Великого Всесильного Старого Самца. Расстегнутый черный жилет, белоснежная рубашка с короткими рукавами; огромных размеров крахмальный воротничок и сравнительно небольшой элегантный галстук-бабочка в мелкую клеточку. Усевшись как можно удобнее в кресло, он голосом, в котором, словно в поврежденном органе, слышалось присвистывание, громыхнул:
— Садитесь.
Открыл толстую папку. В ней бумаги различной величины и цвета. Копии документов, пачки машинописных страниц, записки, рукописные страницы, проштемпелеванные, сколотые; он долго перебирал их корневищеобразными узловатыми пальцами, после чего медленно обратил ко мне крупное лицо, и в свете, падающем сквозь огромные окна, в каком-то непривычно ярком свете оно показалось мне бурой, в трещинах глыбой. Вдобавок на лоб падала голубовато-ледяного оттенка челка, а под подбородком не сразу бросающаяся в глаза, но тем не менее заметная выпуклость — зоб, усеянный зеленоватыми пятнами. Да, передо мной высилась истинно ледниковая глыба.
— Ваш паспорт.
Он недолго разглядывал мой паспорт.
— Да нет, ваш паспорт недействителен.
Я промолчал.
— Вам ведь известно, что уже около трех месяцев Австрийская республика, République d’Autriche, не существует пи де-юре, ни де-факто.
— Мне это известно. Больше, правда, де-факто, чем де-юре.
— Это меня не каса-а-ется. Для получения действительного паспорта вам следовало обратиться в Германское генеральное консульство в Цюрихе, подать там заявление с просьбой о предоставлении такового.
— Я вынужден уклониться… — продолжать мне не хотелось. — Короче говоря, я уклоняюсь.
— Короче говоря, уклоняетесь. — Он что-то пометил авторучкой. — Вы еврей?
— Кто я?
— Еврей.
— Нет, а вы?
Глыба уставилась на меня. Но тут же Мавень откинулся на спинку кресла и разразился громово-свистящим хохотом, от души веселясь. И тотчас принял прежнюю позу.
— Вас это, правда, не касается. Да нет, никак не касается. Но уж если вам так хочется знать, я — свободный ретиец. Мой род принадлежит к ста-рей-шим ко-рен-ным родам нашего прекрасного Энгадина. Происхожу по прямой линии от этрусков.
— О горе.
— Это что еще значит?
— Прошу прощения, я немного знаком с этиологией, с историей. Доказано: этруски были племенем, переселившимся из Передней Азии на Апеннинский полуостров. На территории от Рима до Флоренции, точнее говоря, там, где нынче Романья, Умбрия, Тоскана, они достигли чрезвычайно высокого уровня культуры.
— Ессо, — кивнул комиссар.
— Но потом этрусков покорили латиняне.
— По-ко-риии-ли?
— А тех, кто рыпался, изгнали из Рима. Вынудили эмигрировать.
— Эмигри-и-ировать? — загрохотала гроза в ледниках.
(Однажды, когда я пересекал ледник Муан, меня над Шамони застала гроза — пренеприятное воспоминание.)
— Да. Этруски переселились на север. Эмигрировали в южные Альпы, в места, что ныне зовутся Фриуль, Триент, Энгадин.
— Эмигрииировали?
— Ессо, — вежливо ответил я. — Этруски по происхождению племя не-арий-ское, господин комиссар Мавень.
— Да-нет, с меня довольно! — Авторучка чуть не вонзилась в меня. — Вы коммунист?
— Нет, а вы?
Вот когда гроза разразилась в полную силу, засверкали молнии — из глаз Мавеня, загрохотал гром — от ударов его кулака по столу.
— Отвечайте на вопросы, или я прикажу вас вывести!
— All right. Был членом Сощмл-демократической партии Австрии, пока правительство Дольфуса не вынудило ее уйти в подполье.
— В нелегальной деятельности вы, как кажется, наторели. Во второй половине марта вы нелегально перешли швейцарскую границу.
— Проскочил.
— Как?
— На лыжах, через Сильвретту, но тотчас явился в полицию Клостерс-Плаца. Несмотря на усталость.
