Александр Майборода - Путь на юг
Судиша снова оглянулся. Никого рядом не было.
— Что ж, желание хорошее, — уже уверенно сказал Судиша и отвернулся было, чтобы поскорее уйти. Но тут ему в голову пришла новая мысль, — ведь Девятко княжеский дружинник, а потому мог завести разговор об убийстве Го-стомысла и с ведома князя, — он оглянулся и спросил:
— Князь Радосвет знает о твоем замысле?
— А зачем ему это знать? — спросил Девятко.
— Ладно, — сказал Судиша и ушел.
Пока шел, думал, что хорошо сделал, что не дал Девятко определенного ответа, а лишь отделался туманными обещаниями. Если будет затеяно разбирательство по поводу покушения на князя, то он сможет без угрызений совести сказать, что на убийство князя не соглашался, а не предупредил о покушении, потому что думал, что Девятко шутит.
Глава 79
Мороз вернулся в словенский лагерь вечером, когда уже заканчивался ужин. Сразу же он и его товарищи пошли к Гостомыслу на доклад.
Гостомысл тут же пригласил в шатер Медвежью лапу, и они слушали доклад вдвоем.
Судя по его рассказу, поведение русов было оскорбительным, но Гостомысл выслушал доклад Мороза внешне спокойно.
Закончил Мороз выводом, что русы находятся в большом затруднении потому, что не хотят платить дань, но боятся сделать это.
— Видит собака кусок мяса, да ухватить боится — палка, которой ее били, рядом, — сказал Гостомысл и обратился к Отеру-урмянину: — Что они сказали по поводу норманнов в моем войске?
— Они испугались, — сказал Отер.
— Да, они испугались, — подтвердил Мороз.
— Ага, — сказал Гостомысл, — палки они все же боятся. Пока они увидели только часть ее и гадают, велика ли эта палка. Завтра мы ее покажем всю.
Медвежья лапа спросил:
— Урмянин, а городские укрепления крепкие?
— Да, не слишком сильны — из-за мокрой земли городская стена по низу сплошь гнилая, — сказал Отер.
— Зимой они чинили стены, но тут из-за плохой земли дерево быстро гниет, — сказал Мороз.
— Это хорошо, — сказал Медвежья лапа. — Значит, стены будет несложно разрушить.
Гостомысл переключил внимание на Ратишу.
— Друг, а что ты скажешь?
— Я все сделал, как ты велел. Передал ей письмо и переговорил. Она сказала, что княжеская дружина и городское ополчение у них сильные, но многие сомневаются, надо ли воевать со словенским князем. Словенский князь всегда был старшим над славянами.
— Сомнения в рядах противника — это уже половина победы, — весело сказал Гостомысл.
— Завтра утром выходим? — спросил Медвежья лапа.
Гостомысл рассмеялся:
— Они ждут, что мы подойдем, когда станет светло. Но ночи сейчас светлые, поэтому выйдем затемно, без огней. До рассвета мы должны уже быть под стенами Руссы. Неожиданное появление нашего войска еще больше напугает русов. Я думаю, что воевать завтра не придется. Однако — не расслабляйтесь и не думайте, что нам предстоит веселая прогулка.
— А чтобы наше войско казалось еще больше, надо среди воинов поставить чучела, — сказал Ратиша.
— Какие еще чучела?! — изумился Медвежья лапа.
— Чтобы русы в утреннем полумраке приняли их за воинов, и от этого наше войско им казалось еще больше, — сказал Ратиша.
— Молодец! — Одобрил Гостомысл и приказал Медвежьей лапе, чтобы за ночь каждый воин сделал два чучела, а утром, когда они станут под стенами, поставили их рядом с собой.
— Глупая затея, — сказал Медвежья лапа. — Разве можно спутать чучело с настоящим воином?
Гостомысл бросил на него снисходительный взгляд.
— Воевода! Дело будет происходить рано утром. Кто спросонья разберет, где правда, а где ложь? Тем более, что лица воинов будет скрывать утренняя дымка.
Медвежья лапа почесал затылок и примирительно проговорил:
— Ну да. Разберутся не разберутся, а попробовать и в самом деле стоит.
Глава 80
Вечером князь Радосвет зашел в комнату к дочери.
(Женщины у словен пользовались большой свободой. Они могли иметь собственное хозяйство и свободно распоряжаться своими деньгами. Тем не менее в каждом доме обязательно имелась женская половина, куда посторонним доступ был запрещен. Матери, жены, дочери как минимум имели собственные комнаты. Разумеется, это касалось богатых людей, у бедных была своя жизнь и свои порядки, которые определяла община.)
Обычно дочерьми занимаются матери, поэтому Радосвет в комнату к дочери зашел едва ли не в первый раз.
В комнате Голубки имелась кровать с периной и горкой подушек. Столик для рукоделия, лавка, легкая табуретка с мягким сиденьем. Стены были украшены вышитыми и вязаными салфетками.
В комнате было светло, уютно и приятно пахло — мал дверью висели пучки мяты и других пахучих трав.
Голубка сидела у открытого окна и держала в руках пяльцы с начатой вышивкой.
— Продует тебя у открытого окна, — сказал Радосвет, войдя в комнату.
Голубка встала и слегка поклонилась.
— Здравствуй, батюшка.
Радосвет прошелся по комнате, осматривая салфетки на стенах, наконец остановился и отметил:
— Однако ты искусница.
Губы Голубки тронула легкая улыбка.
— Благодарю за похвалу батюшка.
Радосвет взглянул на табуретку у столика с рукоделием и отметил:
— Хлипкое сиденье.
— Присаживайся, батюшка, оно выдержит, — сказала Голубка и собрала со столика рукоделие.
Радосвет пододвинул тяжелую дубовую лавку.
— Я уж лучше на этом посижу.
Он сел на лавку и снова стал осматриваться.
Голубка встала рядом. Так как она и не помнила, когда в ее комнату заходил отец, то она была изрядно удивлена происходящим. Но задавать вопросы строгому отцу побаивалась.
Радосвет показал рукой на табуреточку:
— Присядь, дочка, мне надо с тобой поговорить.
Голубка села на табуретку.
— О чем поговорить, батюшка?
Радосвет немного подумал и прямо спросил:
— К тебе сегодня заходил отрок из дружины князя Гостомысла?
— Заходил, — с недоумением проговорила Голубка.
— И письмо он тебе передавал?
— И письмо передал.
— И что Гостомысл пишет? — спросил Радосвет.
У Голубки расширились глаза.
— О здоровье пишет, передает добрые пожелания, — проговорила Голубка. Встала, взяла с полки небольшую полоску бересты и подала отцу. — Да вот можешь сам почитать.
Радосвет прочитал письмо и фыркнул, действительно, кроме пожеланий здоровья и дружеских приветов, в нем ничего не было. Это изумило князя, — он никак не мог понять, для чего было написано письмо.
— Пустое письмо, — сказал князь.
Теперь изумилась Голубка:
— Почему?
— Потому что в нем нет ничего о деле, — сказал князь.
— Отец, письмо не пустое, — возразила Голубка.
— В нем нет ничего о деле, — сказал Радосвет.
— В нем и не должно быть ничего о деле, — возразила Голубка, — потому что письмо писано о другом.
Радосвет хмыкнул:
— О каком таком — другом?
Голубка покраснела, но пояснила:
— Этим письмом Гостомысл дает знать, что помнит меня и любит... — тут Голубка замялась, но подобрала слово, — считает меня своим другом.
— Ах, так, — сказал Радосвет и бросил внимательный взгляд на дочь.
Год назад это была обычная девочка, худенькая, угловатая, с задорным веснушчатым лицом и торчащими в стороны, как солома, желтыми косичками. Теперь в ней появилось другое: какая-то мягкость в очертаниях тела, плавность в движениях, волосы были аккуратно уложены в толстую косу, а веснушек уже совсем не было видно, наверно, из-за огромных синих глаз.
«Э-э-э, старый дурень, а ты и не заметил, как лягушонок превратился в красавицу», — подумал Радосвет.
— А откуда ты знаешь Гостомысла? — спросил Радосвет.
— В прошлом году мы встретились на пристани в Сло-венске, как раз перед нападением разбойников на город. Мы тогда еле-еле сбежали, — сказала Голубка.
Радосвет вспомнил:
— А-а-а, брат рассказывал мне о той истории. И что дальше?
— Ничего, — сказала Голубка.
В голове Радосвета мелькнула деловитая мысль, что Гостомысл был бы хорошим мужем для дочери. Это было бы очень полезно — родственные линии словенских и русских князей разошлись настолько давно, что они стали почти чужими, и русские князья стали второстепенным в славянских племенах. Через Гостомысла и Голубку линии снова бы сблизились. Это выдвинуло бы русских князей в первые ряды славянской аристократии.
Мечты Радосвета обрубили следующие слова Голубки.
— Зимой он женился.
Радосвета словно окатил ледяной душ.
— Как женился? На ком?
— На дочери карельского князя Кюллюкки, — сказала Голубка, и в ее глазах мелькнула грусть.
— Но он же еще мал! — сказал князь Радосвет.
— Чтобы прогнать разбойников, ему требовалась помощь, но никто не пришел к нему на помощь, кроме карельского князя, — сказала Голубка.
