Юрий Хазанов - Мир и война
(Понимаю, многих эти подробности о взятых или отданных городах могут раздражать, кажутся чем-то страшно далеким, не имеющим к ним ровно никакого отношения, как байки о каких-нибудь Пунических войнах между Римом и Карфагеном две с лишним тысячи лет назад. Только отзвуки-то всего этого, хотим или не хотим, у всех нас в ушах и сейчас. Если не затыкать их намертво наушниками плейеров или оторваться на секунду взглядом от компьютера и видео-клипа… А вернее, не в ушах отзвуки постоянных наших неурядиц, нелепиц и унижений тех далеких и более близких дней, а в душах…)
4
Наконец-то впервые после пребывания под Москвой и под Старой Руссой, где он мог считать порою, что все же выполняет какую-то нужную, даже опасную, черт возьми, работу, Юрий почувствовал, что и здесь приносит пусть небольшую, но пользу. В Автоуправлении в Грозном сидеть приходилось мало: все время выезжал на попутных или специальных машинах к недалекой линии фронта, куда сходились все пути, контролировал доставку или сам командовал доставкой грузов, помогал рассасывать пробки, улаживать всяческие недоразумения, если возникали. А они возникали…
Сейчас, когда думает о роли таких, как он, штабистов, то частенько задается вопросом (чертов скептик!): зачем, собственно, нужно было столько проверок, контроля, перепроверок? Разве те, кто должны подвозить, скажем, снаряды, горюче-смазочные материалы, продукты, не в состоянии делать это сами, без надзора со стороны? Разве бойца пехоты или артиллериста проверяет кто-то во время атаки, при наводке орудия?.. Хотя, пожалуй, проверяет: иначе на кой ляд все эти комиссары, политруки, секретари партбюро, а также (чур, чур, чур!) сотрудники спецотделов, а позднее, с апреля 43-го года, так называемого «СМЕРШа» («смерть шпионам»)? На памяти Юрия, сталкивавшегося не с одним из славных бойцов «незримого фронта», ни одного шпиона они что-то не поймали, зато неплохо прибарахлились в Австрии и Германии (не одни они, конечно), а также всласть «поразоблачали» наших несчастных беженцев и «перемещенных лиц». (Вспомнился сравнительно недавний разговор с начальником одной из пограничных застав на Чукотке. В ответ на мой вопрос, много ли шпионов поймали, майор сказал: «Какие там шпионы! Стоим, взявшись за руки, лицом к нашей родине — чтобы отсюда никто не смылся»…)
А вообще-то во всем этом контроле была-таки сермяжная правда — при нашем всегдашнем советско-российском бардаке. Только нужны, разумеется, не политнадзиратели и не заградотряды, а просто те, кто проверяет. (И еще проверяющие проверяющих.) Иначе, не ровен час, случится беда. Да вот, чтобы не быть голословным…
В январе 43-го Автоуправление Северной Группы получило срочное оперативное задание: к рассвету доставить пополнение в одну из дивизий, ведущих бой за Георгиевск. Машины с трудом были собраны из различных подразделений, а «живую (пока еще) силу» нужно было взять в резервном полку. Отвечать за всю операцию и вести колонну поручили Юрию, но были там и другие командиры. Составили жесткий график движения: выезд, прибытие в полк, загрузка, время в пути, прибытие к месту назначения.
В резервный полк колонна прибыла точно по графику, несмотря на темень, гололед, на то, что три машины пришлось брать на буксир. Однако, к удивлению Юрия (он тогда не потерял еще способности удивляться), бойцы не были собраны для погрузки. Начштаба полка уверял, что все будет в ажуре, но Юрий чуял — дело затягивается, и по совету одного из бывалых командиров попросил писаря штаба поставить в маршрутном листе штамп на отметку о времени их прибытия в полк. (Эта размазанная фиолетовая печать спасла ему жизнь.)
Погрузка солдат была задержана на несколько часов. Все это время в ответ на звонки из штаба армии командир полка докладывал, что пополнение готово, а машин еще нет. В конечном счете бойцов доставили к месту назначения, когда было уже поздно: наши на этом участке отступили с большими потерями, частично оголив линию фронта.
Дальше события развивались следующим образом: член военного совета Мехлис приказал расстрелять командира автоколонны, то есть Юрия, и к вечеру доложить об исполнении. Юрий был в тот же день вызван в штаб Группы, где предстал перед комиссией в составе сотрудников особого отдела и политуправления… Что он чувствовал? Почти ничего: казалось, все происходит не с ним, а если с ним, то не наяву, а во сне. Во сне он лепетал какие-то оправдания, во сне вытащил из кармана скомканный маршрутный лист с неясной отметкой о прибытии колонны в полк. Бумагу долго изучали члены комиссии, передавая из рук в руки, и в результате Юрий был реабилитирован. Что стало с командиром полка, он не знал. Слышал, что тот попал под военный трибунал и был расстрелян. (Стрелять у нас любили.) Фамилия его Бондаренко.
Да, Юрию тогда повезло. Вообще, не могу не повториться, судьба его хранила — как и героя недочитанного им в ту пору до конца стихотворного романа А.С.Пушкина. Его не убило и не искалечило ни пулей, ни осколком; его не расстреляли тогда в Грозном; он не заразился сифилисом в поселке Михайловка; не был отдан под трибунал за угон немецкой коровы; не получил срока после войны за хранение огнестрельного оружия; не был арестован за анекдоты и не слишком большую симпатию к властям; его даже ни разу не избили за то, что принадлежал к не вполне коренной национальности. Только выгнали кое-откуда и не приняли кое-куда… Словом, везунчик да и только.
Чего, к сожалению, не скажешь о его тогдашнем начальнике, пожилом молчаливом подполковнике Гаврюшине. Когда Юрий вернулся из очередного длительного рейса (штаб переместился уже в отбитый у противника Георгиевск) и выглянул из окна своего отдела во двор, то чуть не вскрикнул: там в числе других арестованных, которых особисты, видимо, держали в каком-то дворовом сарае и вывели сейчас оправиться, был подполковник Гаврюшин — без ремня, без погон, заросший седой щетиной, с посеревшим лицом. Юрию потом сказали, что подполковника обвиняют в задержке снабжения танковой бригады горючим и срыве наступательной операции. Больше о нем Юрий ничего не знал. Начальником отдела стал бывший заместитель полковник Приставка, спокойный, покладистый мужик, тоже пожилой, но не чуждый, к некоторому огорчению Юрия, любовного пыла.
Секретарем-машинисткой была у них светловолосая юная куколка по имени Лена. Юрию казалось, у него с нею нарождается нечто, похожее на истинное чувство, которое даже не сразу требует телесного ощупывания, не говоря уже о проникновении, а вполне удовлетворяется мимолетными взглядами, случайными прикосновениями, особыми интонациями. Она подарила ему какую-то безделушку — слоника или вроде этого, — которую он носил в кармане шинели.
И вот, опять же после очередного рейса, глубокой ночью возвращается Юрий в штаб и до того, как отправиться спать, стучит в дом, где живет полковник, чтобы доложить о выполнении задания. Стучит долго, и кто же ему открывает, как вы думаете? Куколка Лена в накинутом на ночную рубаху полушубке, а полковник, с трудом поднимая свое немолодое тело с кровати, как ни в чем не бывало выслушивает его доклад. После этого Юрий не мог уже смотреть на нее — так было обидно. Не ревность он ощущал, а именно обиду, и больше всего за нее, такую молодую, такую светловолосую.
Там же, в Георгиевске, Юрий впервые увидел немецкий лагерь для наших военнопленных. Нет, их не освобождали оттуда под радостные клики и улыбки, а вновь под конвоем бойцом НКВД переправляли куда-то. «На проверку, — сказали Юрию. — Знаешь, сколько среди них шпионов или завербованных…»
А вот, может, не очень выразительный эпизод, но связанный с названием улицы, на которой Юрий доживает сейчас свой век.
Приказано ему было отправиться в 44-ю армию, забрать там один из приданных ей автобатальонов. Получил соответствующий мандат и двинулся. Командир батальона, прочитав бумажку, сказал, что нужно доложить непосредственному начальству. Поехали в штаб армии. Начальник штаба, прочитав бумажку, сказал, что должен доложить командующему. Пошел к генералу, затем туда же вызвали Юрия. Генерал, не отрываясь от бритья, сказал, чтобы тот шел с этой бумажкой в одно место. Но Юрий не хотел туда идти и настаивал на своем. Генерал набрал в грудь воздуха, чтобы гаркнуть, но тут в комнату ввалились два типа, по виду большое начальство. (Впоследствии Юрий узнал, это были Хрущев и заместитель начальника Генштаба Ватутин.)
— Иди, дорогой лейтенант, по-добру-по-здорову, — быстро сказал генерал. — Исчезни…
— Иду, — не по-уставному ответил Юрий.
Фамилия генерала была Черняховский, на улице чьего имени Юрий живет уже три десятилетия. А сам генерал погиб тридцати девяти лет от роду, когда уже командовал 3-м Белорусским фронтом.
Что с тем батальоном? Часть автомашин командир батальона и Юрий все-таки увели. За ними снарядили погоню, но догнали уже вблизи от штаба Группы, где у них имелись влиятельные защитники…
