Еремей Парнов - Заговор против маршалов. Книга 1
Почувствовав его настроение, а скорее всего зная нечто, для Николая Ивановича вовсе не предназначенное, советник поспешил упредить возможные вопросы.
— Владимир Петрович просил передать самый теплый привет. Он собирался встретить вас лично, но вы даже представить себе не можете, сколько у нас сейчас работы! Больно горячая пора. Думали, проводим наших военных и малость переведем дух, но не тут-то было. Самая запарка и началась. Мы не жалуемся. Наоборот. Такую махину с места сдвинули. Трудно переоценить с политической точки зрения. Уж вы-то понимаете!
Бухарин, разумеется, понимал всю значимость вошедшего в законную силу франко-советского договора. Посольство и сам Потемкин конечно же сыграли тут определенную роль. Но за несколько чрезмерной многословностью дипломата проскальзывал и затаенный намек на некое различие между уровнем этой, почему-то во главе с Адоратским, делегации и той, военной, возглавляемой заместителем наркома. Вернее, не уровнем — как редактор «Известий», кандидат в члены ЦК и член ЦИК он ничем не уступал Тухачевскому — политической значимостью. С одной стороны, жизненно важный для страны договор, с другой — архивы, пусть даже самого Карла Маркса.
Укорив себя за мнительность, Николай Иванович поспешил прогнать неприятные мысли. Коба поручил ему приобрести для партии исторические документы, которые могут попасть в лапы гитлеровцев, и он знает, насколько важна эта миссия для международного коммунистического движения. А Потемкин может думать, что хочет. Действительно ли он так безумно занят или же увиливает по каким-то неизвестным причинам — не столь уж и важно. Глупо портить из-за этого себе кровь.
Приспустив боковое стекло, Николай Иванович жадно втянул тугую благоухающую глицинией струю.
Бульвары Сен-Жермен и Распай пестрели нарядными маркизами. Художники, склонясь к мольбертам, ловили чарующие оттенки просквоженной солнцем листвы. Со дня на день могли зацвести каштаны. Нежно, как у Синьяка, по лазоревой сизой россыпи вспыхивали точки медвяной зелени. Хоть сейчас садись за этюд.
— А вон и ваша гостиница виднеется,— указал советник.— Напротив сквера Бусико. В самом центре и, главное, комнаты рядом. Вам будет здесь очень уютно.
— В семнадцатом дрались за Советскую власть в Москве,— Бухарин повернулся к сидевшему рядом Аросеву.— Теперь повоюем в Лютеции за наследие Маркса?.. Это римляне, что ли, так называли Париж?
— Паризии,— мимолетно улыбнулся Аросев.— Они жили где-то около нынешнего Ситэ. С третьего века город уже назывался Паризией... Какая прелесть! — просиял он, увидев на окнах золотые геральдические кораблики.— Вот мы и прибыли.
Прислуга в голубых форменных курточках занялась багажом. Адоратский по обыкновению поспешно поднялся в номер.
— И чего он вечно торопится?
Заметив, что Бухарин первым делом схватился за свертки с книгами, Аросев вызвался помочь. В самый последний момент, уже в комнатах, шпагат лопнул, и тяжелые тома в лакированных скользких суперобложках рассыпались по полу.
— Веревка и та протестует против мракобесия,— пошутил Бухарин.
— Рихтхофен, Ратцель,— ползая на коленях, Аросев не без труда разбирал порядком забытый готический шрифт.— Sibirien als Zukunftsland der Industrie[12]. Зачем вам эта фашистская отрава, Николай Иванович?
— Что, недурная добыча?.. Мы с Димой всю Фридрихштрассе обшарили. Вернусь домой, непременно засяду за книгу. Давно пора дать бой нацистской геополитике.
— Лично я тут не особо силен,— признался Аросев.
— Непростая материя, должен сказать. Но на ней, вкупе с расистским бредом и социальной демагогией, держится вся гитлеровская идеология. Явление, впрочем, намного шире, чем полагают иные горе-теоретики.
— Даже так? — заинтересовался Аросев.
Вместо того чтобы переодеться к обеду и немного перевести дух, Николай Иванович с присущим ему ораторским мастерством обрушился на Хаусхофера и всю его школу.
— Людям, как мы знаем, иногда случалось говорить прозой, не имея ни малейшего понятия о том, что это такое. Сие относится не только к персонажам Мольера, но и к профессиональным политикам. Нынче в капиталистической прессе разразилась настоящая эпидемия дискуссий в поисках объяснения внутреннего механизма агрессии. При этом называют естественные факторы — территории, источники сырья, рост населения. Причем в полном отрыве от общественно- исторической формации и политической надстройки.
— Ну, этим грешат не только немцы,— как человек увлекающийся и широко образованный, Аросев быстро ухватил суть и обнаружил свою, оригинальную точку зрения на предмет. Еще в эмиграции, учась в Льеже, он немного соприкоснулся с новейшей философией. В памяти всплывали, казалось бы, напрочь забытые сведения.— Англичане, помнится, тоже склонны порассуждать насчет «имущих и неимущих». Это с их-то колониями.
— Международный язык империалистов. Германию, Италию и Японию называют «нациями без земли». Естественный рост населения в этих государствах якобы неизбежно приводит к погоне за новыми территориями и дополнительными источниками сырья. Именно в этом, считают сторонники такой точки зрения, корни будущей войны. Раз так, войны неизбежны, как рок, исторически предопределены. Единственное спасение — в очередном переделе.
— Во Франции фашиствующие сторонники сближения с Германией особенно громко негодуют по поводу обширности наших территорий. Подленькая надежда умиротворить агрессора за наш счет. Думают, что Гитлер удовольствуется Украиной и откажется от реваншистских планов на Западе. Как бы не так! Они плохо читали «Мою борьбу».
— В Германии принцип «Volk ohne Raum»[13] возведен в абсолютный принцип. Как священное право арийцев, задыхающихся от недостатка земли.
— Вы считаете, столкновение с Гитлером неизбежно?
— Сам факт передела предполагает перманентную войну, ибо никакой передел не может считаться окончательным. Рано или поздно международный рынок обязательно подхлестнет. Это своего рода вечный двигатель. Наконец, имеется еще один немаловажный аргумент. Его неизменно выдвигает Гитлер и его идеологические агенты. Национал-социализм основан-де на «национальности» — volkstum, volksgemeinschaft, следовательно, имеет отношение к внутренним сугубо немецким делам и не затрагивает дела других народов.
— Старо предание...
— Зато советизм, большевизм, с их точки зрения, выступает как наднациональная, международная сила, мечтающая о мировом господстве.
— На воре шапка горит. Перепевы белогвардейских бредней насчет «иудео-большевизма».
— Совершенно согласен! Но давайте все-таки разберемся. Германские фашисты действительно являются идолопоклонниками так называемой «расовой чистоты». Они даже кастрируют тех, кто не принадлежит к чистым арийцам, и бросают в тюрьмы людей, уличенных в преступных связях с арийскими мужчинами и женщинами. Они проповедуют экономико-национальную автаркию, считая ее своего рода сосудом, содержащим священную кровь нордической расы. Но было бы по-детски глупо считать, что это ведет к политике изоляции. Совсем наоборот, фашизм действует крайне активно во всех странах. И это вполне объяснимо, поскольку сама национальная узость — это не что иное, как сжимание военно-экономического и идеологического кулака. Фашизм претендует на мировую гегемонию, а это влечет за собой уничтожение и порабощение всех других народов. Нет, можно с уверенностью сказать, что они не интернационалисты. Послушать иных, так вся заграница — сплошной фашизм. Сколь не отвратителен английский империализм, но есть колоссальная разница между нацистами и самыми твердолобыми консерваторами.
— Знаете, Николай Иванович, это был самый глубокий анализ, с которым мне приходилось сталкиваться. Я имею в виду саму сущность фашизма. У нас его трактуют больно уж расширительно. Но рабство и террор, которые они уготовили миру, по-своему интернациональны. По мере закабаления одних «низших» народов определятся и другие. Стоит только начать.
— Настоящий анализ еще предстоит. Это только попытка введения... Но я, пожалуй, разовью кое-какие мысли в своем выступлении.
