Владимир Малик - Князь Кий
Тем временем Цветанка думала почти то же:
«Вот мой спаситель! Если бы не он с братьями, отец и Боривой до сих пор лежали бы мертвые на дне этого чужого яра, а меня с мамой гунны увели бы в страшную противную неволю. Какой он сильный мужественный и хороший! Какой нежный, ласковый у него взгляд!.. О бессмертные боги, накажите меня за то, что я, вместо того, чтобы думать об умирающем отце, погибших в бою братьях и родных, о несчастной матери, думаю сейчас об этом чужом красивом воине»!
Они не перемолвились между собой ни одним словом, но немой язык взглядов сказал им больше, чем все слова на свете. Они оба поняли, что отныне не будет для них спокойствия, не будет счастья-радости, если не будут иметь возможности заглядывать друг другу в глаза, голубить друг друга ласковым влюбленным взглядом. Покраснев, Цветанка отвела взгляд в сторону.
А Кий сказал:
— Не будем медлить — надо, как можно быстрее, добраться до наших, на Рось. Там волхвы заговорят раненому кровь, положат на раны свою чудодейственную мазь, перевяжут — и, может, боги помогут князю выздороветь. Не последнее также дело — предупредить наши полянские роды об опасности. Если гунны осилили уличей, то захотят напасть и на другие племена. Заберется волк в кошару — всех ягнят выносит! — и обратился к братьям: — Помогите, братья, поднять князя!
Они отнесли Добромира вниз, и пока младшие братья устраивали его в плотной, крепко привязанной между седел попоне, Кий подошел к пленному гунну — развязал ему ноги.
Тот исподлобья посмотрел на юношу черными, как угольки, глазами, медленно поднялся.
— Как тебя звать? — спросил Кий. Гунн молчал.
Кий ткнул себя в грудь пальцем:
— Я Кий… Кий… А ты?
Гунн, кажется, понял, чего хочет от него этот рыжеволосый великан-славянин, и коротко крякнул, будто ворон:
— Крэк.
— Крэк?… Вот и хорошо, что ты начал понимать меня, — сказал Кий обрадовано. — Тогда может, ответишь, что задумал каган Ернах? Повернет он назад, в свое становище, или намеревается напасть и еще на кого-нибудь?
Крэк нахмурился и молчал. Его темное, густо побитое оспинами лицо было невозмутимо и непроницаемо, как каменная баба на степной могиле.
— Сколько у Ернака войска? Он пришел сюда один или вместе с другими гуннскими племенами?
Подошли Щек и Хорев, стали прислушиваться.
Крэк бездумно смотрел на молодого полянского воина, и в его узких черных глазах затаилась тревога, которую он напрасно пытался скрыть.
Щек схватил его за грудки — затряс.
— И отвечай же, степной беркут, когда тебя спрашивают!
Тот что-то буркнул по-гуннски и снова замолк.
— Не понимает по-нашему, — сказал Кий.
— Тогда чего с ним мучиться! Кончить — и все! — Щек решительно рубанул рукой.
Но Кий рассудил иначе.
— Кончить никогда не поздно… Нет, посадите его на коня — заберем с собой! Отец кое-что понимает по-гуннски — расспросит его, как следует.
* * *Солнце свернуло с полудня и пекло немилосердно. Все были ужасно уставшими, хотели есть и пить, но Кий не позволил ни минуты отдыха: боялся, что гунны, узнав про исчезновение своих воинов, пошлют по их следу погоню. Выведя семью князя Добромира из яра и забрав своих коней, он избрал кратчайший путь в Рось через Высокую могилу и Черный лес.
Хотя всем было ясно, что надо спешить, ехали медленно. Смертельная усталость и жара отобрали и у людей, и у животных последние силы.
Над безлюдной степью нависла сонная тишина. Ни тучки на небе, ни дыхания ветерка. Только слышно, как лениво пересвистываются сурки и шелестит под конскими копытами седой ковыль.
Дорогу прокладывал Щек, а Кий с Хоревом держались позади пристально посматривая на далекий горизонт — не покажется ли где островерхий колпак гунна?
Но везде было спокойно. Мерцает в мареве синяя даль, парит в вышине темный орел, монотонно гудят над красными головками чертополоха почтенные мохнатые шмели.
Так ехали до вечера. А когда достигли Высокой могилы, Кий велел становиться на ночлег.
— Высокая могила. Здесь будем ночевать.
Князь Добромир, что всю дорогу, казалось, дремал в полузабытье, услышав это название, мгновенно встрепенулся, разлепил глаза, начал шевелиться в своей попоне, чтобы поднять голову.
— Высокая могила?. Покажите мне ее!. Положите так, чтобы было видно.
Выбрали место над ручьем, неподалеку от тенистой зеленой рощи. Коней стреножили и пустили пастись, князю Добромиру настелили из травы и бурьяна мягкую постель на бугорке, чтобы было видно Высокую могилу, и, напоив холодной водой, положили отдыхать. Такое же ложе приготовили и для женщин. Гунна привязали к дереву, чтобы не убежал. И только после этого братья взялись готовить ужин.
Пока Щек, Хорев и Боривой собирали сухой хворост и раскладывали костер, Кий общипав стрепета, посек его мечом на куски, нарвал какой-то благоухающей зелени и накопал съедобного корня — все это сложил в закопченный бронзовый котелок, который возил с собой около седла, и наполнил водой. Вскоре в котелке, подвешенном над огнем, забулькало, заклокотало — и из него пошел приятно-вкусный дух.
За какой-то час ужин был готов.
Кий достал из сумки хлеб — порезал на ломти, вынул несколько деревянных ложек.
— Князь, княгиня, угощайтесь. Цветанка Боривой, к еде!
Он сначала поставил котелок вблизи княжеского ложа, и князь, поев немного мясного бульона, отложил ложку.
— Спасибо. Не хочу больше. А вы подкрепляйтесь!.
Мясной бульон был очень вкусный. Нежное разваренное мясо так и таяло во рту, и изголодавшиеся княгиня, княжна и княжич, не обращали внимания на бравых полян, которые взяв себе по куску стрепетятины и по ломтю хлеба, уплетали вовсе не по-княжески.
Котелок быстро опустел.
Цветанка с благодарностью вскинула на Кия глаза. Опять не сказала ни слова. Только взглядом приголубила — будто дотронулась нежной рукой. И от того взгляда, как и там, в яру, в груди юноши прокатилась какая-то неизвестная до сих пор волнующая-сладкая и одновременно тревожная волна. С чего бы это?
Княгиня за всех поблагодарила, а Кий сказал:
— А теперь — спать! Отдыхайте, потому что, как только поднимется утренняя заря, я разбужу вас, и мы опять отправимся в путь!
Княгиня Искра из Цветанкою легли рядом с князем на мягкое душистое ложе из травы и бурьяна и мгновенно уснули. Щек, Хорев и Боривой уложились просто на земле, а Кий пригасил костер и сел на бугорке, вблизи князя, чтобы охранять их сон.
Князь долго не засыпал. Шевелился стонал, что-то тихо шептал и все не отрывал взгляда от Высокой могилы, которая мерцала в синей мгле.
Кий наклонился над ним, тихо спросил:
— Что тебе, княже? Болят раны?
Добромир слабо пошевельнул рукой.
— Болят. Аж пекут. Да еще сильнее болит сердце!..
— Почему?
— Видишь Высокую могилу?
— Вижу.
Кий глянул на гору, которая закрывала собой полнеба.
— Там, на ее вершине, сто лет тому назад был распят мой прадед.
— Твой прадед?
— Король венетов, или по-ромейскому, антов[11] — Бож. По-видимому, боги привели меня сегодня сюда, чтобы и я здесь скончался от враждебных ран.
Князь говорил с натугой, через силу.
— Король Бож! — воскликнул безгранично удивленный и пораженный Кий. Сколько он песен пересказов и сказок слышал о славном короле венетов — не сосчитать! И вдруг. Аж не верится! — Он действительно твой прадед?
— Так. Я Божич. Правнук его обездоленный.
Кий вскочил на ноги. Усталость мгновенно улетела, сон — как рукой сняло!
Невероятно! Подумать только! Далекое прошлое, о котором столько говорилось длинными зимними вечерами в теплых хижинах, при мерцающем огне лучины или восковой свечи вдруг приблизилось, веяло на тебя отзвуками давно отшумевшей жизни и стало перед глазами будто наяву. Оказывается, сказочный король Бож — вовсе не сказочен. Нить жизни от него тянется прямо к князю Добромиру, а потом — и к Цветанки. Цветанка — праправнучка Божа!
Кий почувствовал, что запутался и не может отличить — где сказка, а где действительность. И ему сделалось немного жутко, потому что показалось, что души умерших вдруг вернулись в этот мир, в котором он живет, и говорят, машут руками, что-то нашептывают, зовут к себе.
Все смешалось.
Гунны, король Бож, князь Добромир с женою и детьми, десятки каких-то других людей или их теней толпились около него. Степная лунная ночь с таинственными звуками и запахами, крик совы в роще под горой, давние пересказы, которые пришли из глубины прошлого. Все смешалось в его разыгравшемся воображении, все отзывалось в сердце.
Кий долго стоял у березы около ручья, который журчал внизу, между каменистыми скалами, вслушивался в шорохи ночи, смущенный, объятый тревожными думами.
Медленно погружался в сон небольшой лагерь беглецов, хрустели сочной травой стреноженные кони, упал в забвение князь Добромир, похрапывал привязанный к иве гунн Крэк.
