Владимир Малик - Князь Кий
В одном месте русло яра разветвилось на три почти одинаковых рукава. Беглецы заколебались. Куда повернуть?
Боривой задумался. Действительно, куда?
Повернешь налево — очутишься ближе к земле уличей, куда дорога им теперь заказана. Поедешь прямо — неизвестно, когда выберешься в степь, потому что с обеих сторон страшные глубокие овраги. Остается повернуть направо, потому что оттуда открывается прямой путь на север, где живут племена общего языка и общей веры.
Взяли вправо.
Ехали медленно, из последних сил. Кони едва держались на ногах, а люди — в седлах.
Боривой знал, что гунны недалеко. Горицвет их задержал. Но надолго ли? И он с тревогой и надеждой посматривал назад, не веря сам себе — неужели погоня отстала?
Поэтому резкий возглас Всеслава хотя и не был неожиданным, все же заставил его вздрогнуть.
— Гунны!
Он оглянулся. Пять всадников быстро догоняли их. Следовательно, Горицвет все-таки положил одного! Молодец! Да еще пять остались! Что делать? Где искать спасения? Не пройдет и минута, как нападающие приблизятся на полет стрелы!
Нужно было на что-то решиться. Каждое упущенное мгновение ускоряло фатальную развязку.
Боривой окинул взглядом хмурые стены яра, искривленные, покореженные деревца, которые притулились во впадинах, в трещинах и узеньких плоских выступах, острые шпили, что, как зубы дракона, смотрели в небо — и вдруг заметил на высоте десяти или пятнадцати локтей достаточно большой уступ, где могло свободно поместиться несколько людей, к нему вела крутая, едва заметная звериная тропинка.
На размышления уже не было времени.
— Туда! Наверх! — вскрикнул он. — Друзья, берите князя на руки! Коней оставляйте внизу! Будем защищаться до последнего!
Дубок и Всеслав понесли князя Добромира. Княгиня Искра и княжна Цветанка поднимались следом за ними. Боривой шагал позади, готовый выпустить стрелу в первого же преследователя, который осмелился бы догонять их.
Уступ над отвесной кручей был совсем небольшим, но достаточный, чтобы там расположилось несколько беглецов. Всеслав и Дубок положили князя под стену — и княгиня, и княжна сразу склонились над ним, пытаясь в какой-то степени уменьшить его страдания. А воины вернулись назад, к Боривою, и, загородив тропу щитами, приготовили луки и мечи для последнего решительного боя.
Поляне и уличи
Кий и Щек осторожно приблизились к густому кусту шиповника, где стоял Хорев, и глянули из кручи вниз.
На противоположной стороне яра, на небольшом плоском уступе, притаилось трое — один мужчина и две женщины. Мужчина лежал лицом вверх под самой стеной и старшая женщина поправляла ему на ноге окровавленную повязку. А младшая, собственно, отроковица, а не женщина, заломивши руки, с ужасом смотрела, как на узкой тропинке, которая вела к их хранилищу, простоволосый юноша, почти подросток, прикрываясь щитом и медленно отступая вверх, копьем отражался от трех гуннов, что с обнаженными саблями наседали на него.
В бурьяне, на дне яра, пронизанные стрелами, умирали два юноши соплеменники. Но умирали недаром: возле них корчились в предсмертных судорогах два гунна.
— Это, наверное, уличи! Или тиверцы! — вскрикнул Кий. — Тому юному смельчаку долго не продержаться! Поможем ему, братья! Спасем тех несчастных! Спешим!
Братья быстро прицелились, резко свистнули три стрелы — и два нападающих, будто наткнувшись на невидимую преграду упали и покатились вниз, на дно яра. А третий, что стоял ниже, вдруг выпустил из руки саблю и испугано оглянулся. Увидев на круче трех воинов с нацеленными на него луками, он упал на колени и запросил пощады.
— Не стреляйте! — приказал Кий братьям и, прыгнув с кручи, соскользнул по почти отвесной глинистой стене вниз.
Братья кинулись за ним.
Связав пленного и забрав оружие, все трое быстро поднялись наверх, где ни живые ни мертвые стояли, обнявшись и все еще не веря, что спасены, две женщины и отрок лет четырнадцати-пятнадцати. Однако они не совсем доверяли и своим спасителям, потому что зажали в руках копья.
— Не бойтесь нас! Мы поляне! Из рода руссов! — сказал Кий.
— Да? — подала голос старшая женщина, не опуская копья.
— Клянусь Световидом! Меня звать Кием, а моих братьев Щеком и Хоревом.
— Чего вам надо?
— Мы спасли вас, а теперь хотим помочь вам! Кто вы?
— Это улицкий князь Добромир, — показала старшая женщина на раненого, — я княгиня Искра, а это наши дети — Цветанка и Боривой.
Княгиня опустила копье и в изнеможении села около князя. Княжич и княжна тоже опустили оружие.
— День добрый, — поздоровались братья. — Благодарите богов, которые спасли вас!
— Доброго вам здоровья, милые отроки, — тихо отозвался раненный князь, силясь приподняться. — Спасибо вам за нас всех! Вы спасли несчастного улицкого князя и его семейство…
К нему наклонилась княжна:
— Отче, тебе трудно говорить!
Но он отрицательно покачал головой:
— Ничего, доченька…, ничего… Хотя мне и трудно, зато я знаю, что вы теперь спасены и будете жить!
— Ты также, отче.
— И я… конечно…
Последние слова князя прозвучали не убедительно. Кий мог бы поклясться, что он не верил в то, что будет жить. Вид у него был совсем плохим. Глаза болезненно блестели, на лбу выступили мелкие росинки пота, на губы упала черная тень, а грудь под окровавленной повязкой вздымалась часто и тяжело. Из полураскрытого рта со свистом вырывался воздух. По всему было видно, что души предков уже стоят над ним и зовут в далекое путешествие, из которого никто никогда не возвращался.
Было ему лет под пятьдесят. Лицо мужественно, отмечено несколькими старыми шрамами. В растрепанном вспотевшем чубе блестела седина. Тяжелые крепкие руки непрерывно шарили по траве, будто искали что-то, или судорожно сжимали древко меча, и из этого можно было понять, что мужчине очень больно и очень тяжело.
— Князь, что же случилось с племенем уличей? — спросил Кий, пораженный тем, что увидел.
Имя князя Добромира было ему хорошо известно. Да и кто не слышал о смелом князе уличей, которые поселились в степи? Слава о нем летела впереди быстрых стрел улицких воинов. Копыта Добромирового коня проторяли не раз путь в Дон против кочевников, которые огненными смерчами налетали на мирные поселения уличей, и на Дунай — против гуннов, которые после смерти Аттилы распались на отдельные племена и разбрелись кто куда.
Что же случилось с уличами теперь? Почему князь Добромир очутился здесь, вдалеке от своей земли, без воинов лишь с женою и детьми, тяжело раненный, почти при смерти?
Подобные чувства отразились на лицах Щека и Хорева.
Князь болезненно улыбнулся и, приодолевая слабость, промолвил:
— Не удивляйтесь, отроки. Как и всему на свете, славе человеческой есть свое начало и свой конец. Пришел и мой день. Вместе окончилась и слава, и могущество моего племени, а теперь, по-видимому, заканчивается и моя жизнь. Из-за Днестра, насылаемая нам за грехи, ворвалась гуннская орда Ернака и покатилась по земле уличей, сжигая на своем пути веси[10], вытаптывая посевы, убивая мужчин, а улицких жен и девушек угоняют в рабство, чтобы продать ромеям. Я едва успел собрать горстку воинов, как Ернак напал на нас около Кремневой горы… До вечера мы защишались стойко, не отступали ни на шаг, но гунны заполнили все поле, как галич, и окружили нас со всех сторон. Боги отреклись от нас, позволили врагам растоптать нашу силу. Мои воины упали мертвыми, а свободные и гордые уличи опять стали рабами гуннов, как и при жизни кровавого Аттилы…
Князь Добромир смолк и в изнеможении закрыл глаза. На губах у него показалась кровь. Цветанка вытерла ее рукавом своей сорочки.
— Ему нельзя так много говорить, — посмотрела она на Кия с осуждением, будто тот был виноват, что князь так разговорился.
— Я молчу, — сказал Кий и только теперь пристально посмотрел на девушку.
Их взгляды встретились.
Встретились ненадолго — на короткую минуту. Но им обоим показалось вдруг, что эта минута длилась долго-долго, целую вечность — такая она была неожиданно тревожна и радостна, волнующая-волнующая и счастливая. На это короткое мгновение для них вдруг исчезло все, что окружало их, — и раненный князь-отец, и изможденная княгиня-мать, и брат и пленный гунн, и брошеные на произвол судьбы кони, и весь белый мир. Один Световид своим золотым ликом заглядывал с голубого неба в их молодые сердца и будто звал, манил к себе в неизвестные, неизведанные дали.
«Какая необыкновенная девушка, — подумалось Кию. — Измученая тяжелой, опасной дорогой, напуганная преследованием смертельных врагов, с загоревшими, погрубевшими, потрескавшимися на жгучем солнце и степном ветре лицом, губами и руками, в разодранной окровавленной родительской кровью одежде — и все же такая неожиданно красивая!.. Глаза — как чистые воды Роси, когда в них отражается бездонная голубизна небес! Косы — густые и пышные, цвета спелой пшеницы. А станом — гибкая и стройная как молодая березка… И ли есть такая среди наших полянок»?!
